Долгая дорога к тебе

– Это моя дочка ненаглядная. Со школы регулярно приносит витиеватые фразы современного русского языка. Я, как прилежная ученица, запоминаю – сказала она и разлила коньяк по рюмкам. Мы сидели у меня на кухне и бессовестно выпивали. Праздника никакого не было, а душа просила. Ну если есть нужда запрокинуть рюмочку, то и нечего сопротивляться.

– Ну что, рассказывай –продолжала выпытывать подруга.

– Нечего рассказывать. Мне Андрей из министерства звонил, просил повнимательнее к Платону присмотреться. Говорит – мутный. Девочек любит, а оперировать не любит. И не особо может, это я тебе уже от себя говорю. Была сегодня с ним в операционной, у меня рука отсохла отсос держать. Он и это не умеет. Короче, хочу тебе сказать, что всё очень плохо. Это что касается работы. А в остальном, вот что хочу сказать. Меня повело… – ответила я и грустно поковырялась в японской еде.

– Аня, объясни по-человечески. Ты же у нас кремень. Когда последний раз на свидание то бегала? Я уж и не помню. Нос воротишь от всех, строгая и холодная, как снег за окном. С чего вдруг юга у тебя в душе? Я его видела, мне лично не понравился. Смазливый такой. Глаза огромные, носик маленький и пузо торчит. Сочетание не очень, если честно.

– Да сама я не пойму, что происходит. Никогда я раньше в себе не сомневалась, а тут такое. Как это называется в медицинской практике? Я забыла.

– Брось подруга, в медицине это называется тахикардия. Ты ей не страдаешь. У тебя просто гормоны накопились, пора им на выход. Я очень надеюсь, что это так. Что делать думаешь?

– Хочу постричься.

– Хороший заход. Давай, меняйся. Но мой совет, не лезь туда. Ну не нравится он мне. Возьми вон лучше Андрея, приятеля твоего. Он давно к тебе дорожку топчет. Только ты всё нос воротишь, а присмотреться бы надо. Хороший малый. И при деньгах, и при должности, и симпатичный, и надёжный.

– Нет, Таня. Не люб он мне. Мы знакомы сто лет, с университета дружим. Но ни разу не дрогнуло. Обещаю, что Платона к себе близко не подпущу, на соблазнение не поведусь, и оперировать с ним больше не пойду – закончила я диалог, и мы, хлопнув ещё по рюмашке, начали собираться. Я вызвала для Тани такси, собрала со стола, и взяв поводок, пошла провожать её с Мишкой до машины.

– Ты так строга к себе не будь, – обнимая меня, сказала подруга, – если очень хочется, то можно.Я поцеловала её в щёку и улыбнулась. Что тут скажешь.

II.

Утро следующего дня выдалось сумбурным. Я, взяв очередное дежурство в выходной – рассчитывала наспокойствие и умиротворённость. Можно взяться за заброшенные отчёты, а можно походить по пациентам, более внимательно и не спеша их осматривая. Так думала я, когда собиралась на него. Но вышло всё совсем наоборот.

– Анна Викторовна, пожалуйста, можно вас в хирургический корпус попросить прийти? – кричала мне в трубку дежурная медсестра. Я ещё даже не успела переодеться, и я взяла трубку в кабинете, будучи в одном сапоге. Второй я успела снять, и стояла на холодном полу в одних колготках.

– Что случилось? – спросила я и попыталась другой рукой, свободной от трубки телефона, попытаться снять второй сапог. Не удалось. Так и стояла. В позе «рака», облокотившись на родной, рабочий стол.

– В девятнадцатую палату к нам ночью прилёг начальник полиции. Крутой дядька. Его наши побоялись оперировать, не сошлись они характерами с дежурной сменой. Ждали вас. А ему что – то поплохело совсем. Орёт, и кровит – ответила она на мой вопрос, явно нервничая.

– Бегу. Кстати, отчего прилёг? Где локализация? – снова спросила я.

– Язва с прободением. Рвёт кровью – ответила она. Я нажала отбой и подошла к шкафчику. «Нужно срочно переодеваться. И запомнить ситуацию, чтобы врезать по ушам дежурной смене. В понедельник» – думала я, быстро снимая с себя одежду. Думая о предстоящей операции, я не заметила, как хлопнула моя дверь. Очнулась, когда перед моими очами предстал Платон. Мизансцена была потрясающая. Я, в лифчике и трусах, стою возле дверцы шкафчика, держа на вытянутой руке штаны от робы.

– Вот это да. Красота какая – пропел он, нисколько не смутившись.

Я тоже была не из робкого десятка, поэтому краснеть не стала, а просто подошла к нему вплотную и врезала ладонью по щеке. Хлёстко и со значением. Он схватился одной рукой за раскрасневшуюся кожу на лице, а другую руку, протянул мне. И я её взяла. Кровь по венам запульсировала так, что её было слышно. Она ударила мне в висок, потом заставила закрыть мои глаза. Веки набухли, губы загорелись адским огнём. Чтобы не упасть, я прижалась к нему.

– Анна Викторовна, сопротивление здесь бесполезно. Но пощёчина была прекрасна – сказал он, и взяв меня за подбородок, поднял лицо к себе поближе. И взял мои губы в свои. Моё дыхание остановилось.

Звонок телефона прервал наше занятие. Я ненавидела этот звук, как никого и никогда. Нащупав трубку на столе, на котором уже вовсю царствовала моя попа, я нажала на кнопку:

– Тихомирова – сказала я и поцеловала Платона в живот.

– Мы умираем, Анна Викторовна – кричала в трубку та же медсестра.

– Бегу – повторила я и посмотрела на Платона. Тот стоял по пояс голый и держал в своей руке мой бюстгальтер.

– Начальник полиции в тот момент, что мы наслаждаемся, решил, что жить не очень хочет – сказала я и улыбнулась.

Платон плотнее прижал мои бёдра к своим, и я поняла, что этот пресловутый начальник, скорее всего до нас не доживёт. Но я начала сопротивляться. Нужно понимать, что человек ни в чём не виноват.

– Идём оперировать. Поможешь, на крючках? – спросила я и забрала из его рук предмет моего туалета.

– После операции продолжение будет? – нагло поглаживая мою грудь спросил он.

– Десерт нужно заслужить. А ты его пытаешься забрать без отработки – сказала я и снова поцеловала его в живот.

– Подскажешь, как это сделать? – снова спросил он и повалил меня на спину, поджав мои ноги под себя. Целуя каждый сантиметр моего тела, он стонал. По-мужски, с хрипом и страстью. Я тоже не могла сдерживаться и выгибалась под ним, как кошка. Не человеческими усилиями, я распутала наш клубок из тел, выскальзывая из его объятий.

– Для любви – это не место. Одеваемся – отрезала я, и чтобы смягчить удар, поцеловала его в губы с нежностью.

– Побежали тогда – сказал он и мы начали лихорадочно одеваться.

Через десять минут мы ворвались в хирургический корпус. Я рванула в предоперационную, на пути просматривая кровавые простыни, которые совала мне медсестра.

– Вы всегда смотрите, поэтому вот – показывала она мне ткань с красными разводами. Платон подошёл сзади, и моё сердце сжалось. Мы смотрели на всё происходящее сквозь плёнку и это здорово мешало нам работать. Операционная бригада, которая уже вовсю мылась, смотрела на нас с любопытством.

– Желудочное кровотечение, аорта надорвана. Полосную делаем, господа! – командовала я и снимала с себя одежду. На груди и предплечье у меня красовались великолепные засосы. Фиолетовые, с радужной оболочкой лопнувших сосудов. Я неимоверно обрадовалась, и пообещала себе, что убью Платона сразу после операции. Сначала завершу начатое, а потом убью.

Начальник полиции уже отдыхал в наркозе и совершенно не хотел умирать. Операционное поле уже было подготовлено, и я бессовестным образом под него заглянула. На столе лежало килограмм сто пятьдесят. Я тяжко вздохнула и скомандовала:

– Скальпель и удлинённая насадка для отсоса. Платон, руку держим на моей левой руке. Правая нужна для входа в рану.

Операционная бригада молча переваривала, что я подчинённого назвала по имени, а не как положено. Я сделала себе замечание, что нарушаю субординацию и тем самым рождаю слухи о наших взаимоотношениях. Но на данный момент, мне было собственно всё равно. Пора было думать головой, а не другим местом.

В этой операции, мой будущий любовник повёл себя просто безупречно. Сосредоточено трудился, помогая во всех моих начинаниях. Пациент оказался очень запущенный и два раза пытался от нас уйти. Мы этого ему позволить не могли и старались изо всех сил не допустить третьей, последней остановки. Каждый из нас знал, что третья ступень – роковая.

Через двенадцать часов, желудок был почищен, язва ушита, часть кишечника удалена. Я устало отошла от стола, махнув рукой, чтобы зашивали кожный покров. Платон покачал головой и опустил руки – плети. На помощь пришла хирургическая братия, которая наблюдала за стеклом, как начмед больницы делает их работу. Они уже были готовы и стояли в стерильном. Подошли, молча взяли необходимое и начали заканчивать мною начатое.

– Всем спасибо, блестящая работа. Всех хирургов, причастных к прошлому ночному дежурству жду у себя на разбор «полётов». Всю смену сегодня, я сердечно благодарю. Плюс десять процентов к зарплате, как у меня принято, я вам обещаю – сказала я и под громкие аплодисменты вышла из операционной, смываться.

Платон помог мне снять кровавые тряпки, которые уже начали приобретать бурый цвет и пахнуть. Даже мои операционные тапочки были в крови. Всё это мы запихнули в бак и одев чистые халаты, вышли из предоперационной.

– Курить? – спросил он.

– Всенепременно. И кофе – сказала я.

– Заночуем здесь? Или домой? – снова спросил он.

– Заночуем. Нужно начальника полиции до «ума» довести. Может начать сопротивляться операции. Контроль нужен.

– Хирургам совсем не доверяешь?

– Доверяю, но проверяю.

– Может всё-таки я тебя довезу до дома? И кофе у тебя попьём?

– А ты наглец. Уверен, что после кофе я задвину шторы в спальне?