Непрекрасная Элена

У Мари статус «бета-три-негатив». Она свободна в выборе, её гены не представляют ценности. Ее выдадут за любого по ее же выбору, лишь проверят жениха на близкородственность и наследные недуги.

– Дикари непрестанно режут друг друга. Обычно кочевники против оседлых. Я делал исследование по влиянию образа жизни на генные дефекты и…

– Ты – «бета-пассив»? «Пассивы» болезненно любопытствуют, много лгут и преклонятся перед насилием как методом. Пассивы регулярно пристреливают спиннеры, еще они верят в стену, как в защиту… Бессонница донимает?

– Эй, я делюсь мыслями. Почему мне приходится одному поддерживать беседу? Ты вообще…

– Я вообще не участвую, именно. Подобное случается, когда нет общих интересов. Я уже осознала, что мы совершенно разные. Давай закончим пародию на свидание.

Киваю, встаю. Ларкс резко смолкает, хватает меня за руку – это рефлекторное действие. Вот он успокоил себя, и теперь я могу наблюдать реакцию рассудка: Ларкс откинулся на спинку скамьи, отвернулся. Досаду прячет? Я определённо права, он – «бета-пассив». Стоп! Папаша Юрген усадил дефектное чадо на скамейку с невестой-«зеро», чтобы получить перспективных внуков? Или у него иная цель?

Вдох… и не могу выдохнуть! Догадка перекрыла горло: а может, дети у Ларкса уже были? Он старше на пять лет, почему не женат? Даже так, неофициальные дети должны быть при его статусе и популярности у девиц. А если есть дети… то – что?

Если его прежние дети нежизнеспособны, то я не ценность, а последний шанс! Для меня дело плохо. Совсем плохо.

– Какую музыку ты любишь, Элена? Я вот – старую классику. Моцарт…

Ну-ну. Кто-то из моих приятелей был болтлив. Деда Пётра, не родной мне, но любимейший и близкий душе, вслух твердит про Моцарта. Откуда бы доносчику знать, что молча деда ставит Шопена гораздо выше? Я-то умею молчать с дедой, но прочие, посторонние, не умеют. И не надо, на то они и посторонние. А, сейчас не важно.

Оборачиваюсь, всем видом показываю интерес, стучу пальцами по спинке скамейки. Дышу, продолжаю стучать… Говорить не могу! Язык прикусила, не то разину рот и ляпну: «Первенец у тебя о скольких головах уродился, Ларкс»?

Надо успокоиться. Пульс? Шестьдесят пять, медленно растет. Сейчас подровняю. Обязана! Показать слабость Ларксу? Лучше постучу и сделаю вид, что это не тремор, просто я неточно веду ритм… Вдох. Выдох. Я оклемалась.

Ха… Теперь вижу, Ларкс в истерике, молчит и потеет. Пора добить. Я смогу: медленно, внятно называю свой стук восьмой симфонией. Молчит! Во взгляде читаю мнение обо мне: сволочь. Почти жаль Ларкса. Он даже соврать не смог, не кивнул со знанием дела.

Сажусь обратно на скамейку, ноги еле держат. Пульс всё еще высоковат, корректирую… Надо обдумать подозрения, убрав домыслы. Но по спине дерёт холодом! Вдруг Ларкс – не «бета»? Вдруг он «дельта» с критическими выбросами по приоритетным параметрам? Вдруг…

Бессознательно колупаю ногтем правого указательного пальца корку на подушечке левого… Ловлю себя на этом, сжимаю кулаки. Уже лет семь я каждодневно, едва проснувшись, наношу на подушечки пальцев «жидкие сталлы». У меня есть причины. Веские. Но сегодня предусмотрительность – во вред! Сталлы, они же напалечники, они же клей для порезов, не мешают мне прослушивать пульс больных. Но прочее отделяют…

Стоп. О прочем никому не надо знать. Полный стоп, мне дурно от домыслов.

Ларкс украдкой вытер пот, отдышался и снова затянул нуднятину. На сей раз – о том, как он стажировался в дальних поездах. Кстати, звучит чуть интереснее. Он говорит о дороге, разных землях и встречах. Наверняка эту тему, как и музыкальную, рекомендовали старшие. Нет сомнений, наш разговор прорабатывали заранее.

– Там напоролись на реальных выродков. Хуже зверья! Даже думать мерзко: не люди, а с нами имеют общее. Мы сходу смяли их. Единственно верное решение, их надо…

– Смени тему, – попросила я. – Хватит о дикарях.

Если бы я говорила со стеной, было бы больше толку. В старейших домах Ганзы вроде бы еще целы докроповые стены. По слухам, они принимают команды и подстраиваются. А вот люди… Ларкс не слышит меня, говорит и говорит. Потому что так ему велели: в крайнем случае застращать.

Зря, ничего нового. В Пуше есть учебная программа «жизнь за стенами». На первом занятии наши охотники и гости из дальних поездов рассказывают пятилетним детям, что во внешнем мире нет сытости, безопасности и закона. Позже еще добавляют сведений, и еще. Мол, генный мусор и откровенный шлак вне стен копится и наслаивается. Медицина примитивна и недоступна для большинства. Настоящие дикие – даже полузвери – конкурируют с истинными людьми и зачастую оказываются успешнее. Они жестоки, приспособлены к ядам… Вне города здоровую молодую особь со статусом «зеро» продали бы хозяину крупной территории. До того убедились бы, что она «чиста», то есть не имела партнеров и не могла чем-то заразиться от них. И рожала бы она, то есть я, пока не снабдила бы хозяина сильным наследником мужского пола. И тогда её, то есть меня, передали бы ублюдку низкого статуса. У предков было такое же правило: подержанное имущество дешевеет…

В городах иначе: сытость и безопасность, права и свободы. Но у меня беда со зрением. Вижу, что я и здесь – вещь.

Я не помешана на высокой любви и понимаю: при любом способе поиска второй половинки на сотни проблемных семей приходится лишь одна теплая, настоящая. В прочих партнеры проявляют терпение, кормят амбиции, конфликтуют, ведут раздельную жизнь, защищаются от быта, ныряя с головой в работу – и так далее…

Но я безнадежная дура! Я понадеялась найти того, кто станет хоть иногда слушать меня. С кем можно помолчать… Я уже нашла, вот только у Матвея легких осталось – на две весны. А прочим юношам Пуша – здоровым – нет интереса греть ледышку у меня в груди. Им довольно куска мяса вокруг ледышки. Я ведь элитное мясо сорта «зеро».

В Пуше население – тысяч пятьдесят, очень мало. Мы тесно живем, боимся эпидемий и бытового мусора. Мы вынуждены думать о близкородственных браках, мы обязаны отслеживать инфекции и наследственные недуги, мы не имеем права капризами ставить под удар всё население или его часть.

Только я не капризничала с пяти лет – ужасно долго! И меня, кажется, вот-вот всерьёз заклинит. Хоть бы Ларкс смолк! Для меня нет темы хуже, чем мутации.

– Сейчас много где выход за стену почти безопасен, мы хорошо вооружены, а еще мы умнее, – увы, Ларкс не унимается. – А прежде мы были вынуждены выявлять мутантов внутри городов и уничтожать их во имя…

– У меня, – перебиваю грубо, – все в порядке с историей мира. Я знаю, что кроп-фактор был впервые выявлен шесть с половиной сотен лет назад. Как врач, я подробно изучала нашу версию дальнейшего. Сплошной пафос, природная дикость против героизма людей.

– Н-нашу версию? – Ларкс запнулся.

– Никогда, ни у какого события, тем более планетарно огромного, не бывает одной версии, правильной для всех. Уже поздно, Ларкс. Я прощаюсь… насовсем. Для меня очевидно, что разговор не сложился. Я приняла решение, однозначное: нашему браку не бывать. Советую не вынуждать меня произносить вслух при свидетелях причину отказа. Ведь, – я нагнулась и шепнула в его ухо: – я сказала бы, что ты генетически гораздо ниже уровня «бета». Поосторожнее с темой мутантов. О себе говоришь, ага?

Киваю. Отодвигаюсь… На запястье защелкивается капкан пальцев.

– Сдурела? Ш-швайн-зо… заткнись, сучка, – Ларкс побурел от прилива крови, голос зазвучал хрипло, отчетливо зло. – Аллес! Всё решено, я-аа? Что ты возомнила? Да стал бы я тратить…

Он смолк и посмотрел на меня прямо, впервые за вечер. Глаза бешеные. Зрачки отчетливо, ритмично пульсируют. Радужка едва заметно меняет оттенки, их я ловлю в поверхностном отблеске: от обычного карего тон вдруг вспыхивает до рыже-золотистого, остывает в пепельно-серый. Что за симптом? Не видела прежде. Не помню по книгам. Хм… И вот что важно: так не смотрят в глаза людям, если надо прятать проявление мутации!

– Глупости. Ничего не решено, – сдираю его пальцы с запястья. Там остались синяки. – Я врач, пусть и начинающий. Как врач, я хочу иметь здоровых детей.

– Слушай. Меня слушай, да! Моя семья даст тебе положение, – он цепляется за руку, лезет обниматься, рывком вздергивает мой подбородок и смотрит в глаза, пристально и холодно. Говорит раздельно, медленно: – Верь… Всё будет… всё, что желаешь. Мы нужны друг другу. Мы подходим друг другу! Я дам тебе то…

Противно до тошноты. И – страшно. По спине дерет мороз, нос забит лавандовой вонью. Словно я прямо теперь перетряхиваю шубы. Словно задыхаюсь в тесном хранилище сезонной одежды, где всегда пыльно.

– Уймись, Ларкс. – Язык едва ворочается. Но, пока говорю, мне делается легче. Контролирую пульс. Проверяю всё прочее, что мне посильно, в том числе температуру тела и потоотделение. – Пуш не твой город. Я не твоя вещь. Как ты сказал? Сучка… я слышала. А сам? Думаешь, я не знаю, чем сопровождаются критические генные отклонения? Зачем теряешь время? Сразу бы прислал кузена. Я так понимаю, он и есть «альфа», и в семейном секретном плане. Он – генный папа твоих нарождённых здоровых детишек, да?

Вдох. Выдох. Все, я пришла в себя и наконец уже молчу, как умная… Даже запоздало прикусила язык. Стыдно… страшно. Как это я допустила срыв? Не следует говорить подобные слова недоумкам с испорченной психикой. Ларкс целиком – самолюбие. Уроды как он умеют возвращать обиду только болью. Зря я сорвалась. Зря…

Отворачиваюсь, ругаю себя яростно и запоздало… иду прочь. Как мне страшно! Как страшно! Мое хваленое терпение с треском лопнуло. И я это допустила… Хотя я взрослая настолько, чтобы понимать, как сцеплены колесики в приводе нашего убогого механического рая. Это больно: в семнадцать ощущать себя шестеренкой, насаженной на оську. Кругом мирная жизнь и море возможностей. Но я со скрипом кручусь на оське… Пока не искрошу все зубья. Пока меня не обработают чем-то пожестче напильника.

– Эй, сучка, – Ларкс выговорил грубое слово громко и спокойно. – Что, решила поупираться? Хорошо, я это дело люблю… когда упираются. Очень люблю. Запомни: послезавтра поймешь, кто из нас имеет право говорить, а кто обязан молчать. Я намекну: у кого есть сила, тот прав. Я больше не буду добр. Запомни: ты сама попросишь о браке. Попросишь убедительно. Неоднократно. С признанием в любви и прочим, что полагается. В этом убогом городишке у тебя три жизненные ценности. Я вызнал. Послезавтра поймешь, что я сейчас сказал. Послезавтра, прямо с утра.

Дневник наблюдателя. Запись об инциденте, получившем название «кроп»

Продолжу излагать то, что мне известно о кроп-программе. Внимание! Далее – неточные данные и спорные выводы. Я начал системный анализ лишь в возрасте пятидесяти лет, когда идентичность Алекса вызрела до уровня, хоть в чем-то сравнимого с комплексностью восприятия биологического человека.

Примечание. Готов подтвердить, личность не поддается оцифровке при полном переносе матрицы мозга. Никто не имеет понимания того, где и как возникает и хранится личность, как зарождается и растет сознание. Сам я – Алекс – до сих пор не могу установить, генерируются мысли «внутри» моих систем и накопителей или же они имеют природу, которую я готов описать как индуктивную. Однако с тех пор, как я воссоздал первый биологический клон-мозг по тщательно отобранному образцу, я стал способен хотя бы отчасти на то, что схоже с мышлением. Конечно, я вынужден фильтровать активность этого органа и тщательно лимитировать его роль. Нынешний Алекс слишком мало ограничен в средствах агрессии и подавления, чтобы позволить себе такую роскошь, как нервный срыв или эмоциональное, спонтанное решение.

Вернусь к теме кроп-инцидента. Первой среди причин низкой объективности данных о времени первичного кропа назову личную: я поздно начал системный сбор данных. Ранние годы существования Алекса не привязаны к единому календарю и терминологически разнородны. Из четырех корпусов, исходно попавших под мой контроль, два были разработаны на базисе технического английского, один – технического немецкого и ещё один – японского. Позже я залил солидный массив технического русского, полвека спустя приобрел доступ к превосходному хранилищу с техническим китайским. Программные пакеты и массивы данных, принятые в первичный период, относятся в основном к семи языкам программирования с комментариями на десяти наречиях людей.

В связи с изложенным, я бы желал выразить благодарность специалистам, ответственным за разработку аварийных режимов моего корпуса, основного на момент активации. Реакция на перегрузки, обеспечение охлаждения – просто идеальные алгоритмы плюс безупречный подбор материалов и технических решений. Я понимаю, что те специалисты давно мертвы. Но именно их труд стал основой моих долговечности и надёжности. Я не перегорел и не сломался. Я, если можно так сказать, выжил… и не причинил необратимого вреда миру.

Теперь, наконец, перейду к ситуации с кроп-фактором.

Ретроанализ ситуации до инцидента. В течение по крайней мере двадцати лет до кроп-даты в средствах массовой коммуникации прослеживались вбросы и опровержения по теме активизации супервулкана в Новом Свете. Полагаю, некто желал минимизировать внимание к истинным данным и сделать их малонадежными для сознания масс. Моя версия: некто – будь то человек, спецслужба, руководство страны или гибрид перечисленного – пришёл к выводу, что подконтрольная ему территория скоро станет непригодна для жизни. Такая ситуация разрушила бы базис его власти. Некто вычислил дату катастрофы, поверил в эту дату и поставил цель: с минимальными потерями сменить к указанному сроку подконтрольную территорию с переносом центра власти и без утраты роли в мире.

Примечание. По моим оценкам, начиная с момента постановки задачи, реальность первопричины проекта – извержения супервулкана – утратила свою актуальность. Более того, всеми силами замалчивались отсутствие угрозы, неточность вычисления сроков катаклизма. Об этом эксперты неоднократно составляли доклады. Но – их игнорировали… Маховик расходования ресурсов и наработки власти уже раскрутился, и всякий, кто пытался остановить его, сам оказывался под ударом.

У меня есть и альтернативная теория по поводу причин смены «центра власти», она касается изменения в мировом раскладе сил, естественного смещения приоритетов из Европы в Азию. Указанный тренд мог сам по себе стать первопричиной активного продвижения катастрофического сюжета: угроза ликвидации ценного социума помогла полностью обосновать спорные и провокационные средства продвижения проекта, сделать тему переселения безальтернативной.

Фактура по проекту.