Непрекрасная Элена

Капитан помнил о близком перекате и потому вынужденно направлялся в рубку. Хотя предпочел бы весь поход проспать в каюте, пьяным до невменяемости!

Постояв у порога, капитан нажал ручку, резко выдохнул и шагнул через порог.

– Что с небес? – вслух подумал начальник поезда.

Он не обращался к капитану передового колесника прямо, хотя сидел в его ходовой рубке, занимал его кресло.

Капитан молча прошагал к навигационному столу. Погладил истрепанную карту, вроде бы собрался что-то сказать… Подушечки пальцев тронули обозначенный красным и черным перекат – близкий, но пока спрятанный за изгибом реки. Рядом имелись значки: пламя, косой крест, оскаленная пасть. То есть угроза пожаров из-за стекающих в низины болотных газов, риск встречи с фанатиками и неведомая опасность, связанная с чудовищами. Капитан кивнул главе дозорных. Тот без слов понял знак и передал его, как сигнал. На палубе стали отмахивать флажками запрос смотровым в корзине. Скрипнули канаты, позволяя шару подняться повыше. Благо, туман сегодня мал, а облака – высоки. Потянулось томительное ожидание…

– Движение по курсу, – доложил глава дозора, в бинокль изучая мелькание флажков верхнего впередсмотрящего. – Дикари. Числом до трех сотен, и мы не видим остальных, кто может скрываться в лесу. Вооружение… отсутствует? Согласно солидарному мнению наблюдателей, племена кочуют через реку на плотах и вплавь. Есть помеха по фарватеру… что-то застряло. Нет: это, кажется, временный мост. Дозор сомневается.

– Что-то застряло, дозор сомневается, – передразнил начальник поезда, стараясь не терять показного покоя. – Ну и люди у вас, кэп. Того и гляди, выскажут рекомендации всему поезду. А то и приказ отдадут!

Капитан промолчал и нехотя убрал руку с верёвочного телеграфа. Он внятно читал мысли начпоезда на его гладком лице, лишенном морщин опыта и возраста: мол, со старым придурком нельзя сработаться. А еще капитан видел, как растет раздражение юнца. Сейчас дошло до мысли: старик капитан – больной слабак. Пока вслух это не высказано, но начпоезда особенно бесит собственное молчание. И то, что старый капитан обозначает свое мнение по каждому важному вопросу. Хотя происходит из малого города и даже там не имеет поддержки.

– Что, кэп, струхнул? – вслух поиздевался начпоезда. – Ха! Кое-кто потеет от простого упоминания о дикарях. Не сиди я тут, в рубке, кое-кто бы уже велел сбросить ход, а то и встать на якоря. Зачем? Они – полузвери. Мы – истинные люди. На борту силовая команда со спиннерами, снаряженными на мейтара! У бойцов из Оссы лучшая на юге выучка. – Начпоезда остро глянул на капитана. – И подчиняются они только мне.

Капитан кивнул и промолчал. Он знал причину словесной бравады. Поезд состоит не только из людей Оссы. Юнцу трудно управлять опытными походниками чужих городов, почти все старше, и смотрят как-то… с сомнением? Словно им нет дела до Оссы и до личного статуса начпоезда, входящего в многочисленный род крупнейшего из городов побережного союза.

– Течение сильнейшее, впереди перекат и узость, – нравоучительно сообщил начальник поезда. Закинул ногу на ногу и стал рассматривать свои начищенные сапоги. – Если сбросить давление в котлах, не хватит тяги. Разве я должен говорить все это? Нет, я произношу слова капитана! Ели бы у нас был настоящий капитан, о да… Но твой город, старик, ничтожен, как и ты сам. Он дал походу один колесник и двадцать тюков малоценного груза. Вас, пожалуй, вовсе не стоило включать в поход, уж точно не по заслугам ваш корабль идёт передовым. Полный ход. Приказ ясен, кэп?

– Поблизости граница черных лесников и степных красных муравьёв, так они себя называют, дикари леса и степи, – нарочито ровно выговорил капитан. – В поезде не более сотни душ. Вы хоть примерно представляете, сколько сил в два-три дня соберёт любой из так называемых атаманов степи? Вы знаете скорость передвижения боевых групп красных муравьев? Вы слышали о том, что могут чёрные лесники? А еще есть чудище. Иногда оно приходит, учуяв немирье на реке. Я был вольным охотником, бродил вне стен города. Да что с вами говорить… Кругом гиблое болото, но мне проще сойти на берег, чем исполнить убийственный для поезда приказ.

Капитан говорил и знал: он старый, он устал и слова его сейчас – не те, что нужны людям. Он озвучивает страхи, а начпоезда пафосно, но ловко, поощряет гордость… Капитан знал, что проигрывает и внешне. Он грузный и одутловатый, юнец из Оссы – рослый, поджарый, мускулистый. Вдобавок – врожденная осанка вожака, без труда, по праву рождения, данная сыну хранителя крупного города.

– Я принял решение. Я капитан и это мое право. – Голос старика прозвучал устало и спокойно, а рука, обычно вялая, уверенно дотянулась до витого шнура телеграфа.

Сигнал «стоп-машина» – три коротких рывка – ушёл исполнителям. Капитан чуть помолчал и всем корпусом обернулся к начпоезда.

– Наш город мал. Может, именно поэтому мы много знаем о законе вне стен, – капитан говорил свободно и не кланялся. Хотя прежде проявлял вежливость, беседуя с начальником поезда. – Пусть дикие переправятся. Как капитан передового паровика я беру на себя это решение. Если оно не устраивает вас и поход в целом, за перекатом я сойду на берег. Но сейчас мы встанем на якоря! Так решил я, представитель Капитанского союза, неподотчетного Оссе и любым иным городам.

– Хм… бунт в поезде, – начальник метнулся к шнуру и в два рывка отменил приказ капитана. – Я водил зимние санные поезда, горные воздушные… я отвечал за ценный груз и не терял людей… Потому что знаю: в походе первичен закон поезда, он – единоначалие. Я приказываю: полный ход!

– Мы ведь их… в месиво, – хрипло выдохнул капитан.

Колесник, влекомый силой инерции, одолевал дугу речного изгиба и все более тормозился. В машинном отделении заметили противоречивость приказов и исполнили их частично: и машину не застопорили, и полного хода не дали. Паровик едва справлялся с течением, а капитан и начпоезда, тяжело дыша, упрямо прожигали друг друга взглядами… Вот впереди блеснула вода, стал внятно виден перекат. Дикари копошились на реке – отсюда они казались мелкими, как муравьи. Капитан протянул руку и обвел обобщающим жестом суету на переправе.

– Здесь постоянный путь кочевья, они наверняка из народа степи, и если…

– Выполнять! – звонко выговорил начальник. Теперь он стоял в рост и смотрел на капитана с нескрываемой злобой.

– Нет. Сейчас я остановлю машину и поговорю с людьми моего города. Затем сойду на берег, со мной уйдут те, кто пожелает. И тогда вершите безумие, – морщась и глядя мимо начальника поезда, выговорил капитан. Потянулся к рупору…

Грохот взорвал рубку! Мертвый капитан медленно, очень медленно обмяк, скорчился в луже крови…

Начпоезда усмехнулся, баюкая в ладони двуствольный сигнальный пистолет. Левое дуло выплюнуло в упор заряд и чуть дымилось. Начпоезда вдыхал пороховой дым – наконец-то ощущал себя полновластным хозяином положения. Он растянул губы в имитации улыбки, обозначил свою победу: «закон поезда» преодолел старческие страхи. Нелепый бунт подавлен.

Без дрожи и суеты начпоезда взял с полки ветошь и протер брызги с сапога, с кресла. Закончив с этим делом, хозяин поезда сел, положил ногу на ногу. В ватной тишине общего шока он добыл из кармана мешочек. Высыпал из него на стол иглы и колючие шарики, принялся загонять поштучно в теплый ствол.

Тело капитана конвульсивно дергалось. Выстрел в упор почти лишил его головы.

И начисто вышиб мысли о неповиновении из всех иных голов!

Вон помощник капитана, его верный прихвостень – начпоезда искоса глянул на юнца младше себя – медленно оседает на колени, живой, но сломленный… И такой он устраивает начальника поезда – рыжий пацан с густой россыпью веснушек, из-за испуга сделавшихся зримым узором страха на серой коже.

– Полный ход, кэп, – отбросив ветошь, приказал начпоезда. – Или тоже будешь в моём походе давать советы и принимать решения? Так и знал, ваш колесник не стоило ставить первым. Вы предатели и слабаки.

Веснушчатая рука пацана казалась старческой, когда нащупала шнур и стала суматошно рвать, отсылая в машинное отделение то ли приказ, то ли бестолковую истерику… Снова потянулось ожидание – и вот корпус дрогнул, мелко завибрировал, наполняя колесник шумами и скрипами. Котел набирал давление, небо застил черный дым, – и никто толком не видел, что именно сообщают дозорные в корзине шара. А ведь они истошно машут флажками и руками!

Начпоезда убрал оружие в кобуру. И сам он, и сдохший из-за упрямства капитан знали: этот колёсник невозможно не поставить первым. Лучший по удельной мощности, к тому же с задним расположением колеса – он маневренный, он незаменим в узостях. Да и давление в котле, и сама конструкция… Паровик новый, такие строят, перелицевав уцелевшие знания древних, только в одном упрямом городке, который давно пора прибрать к рукам. Этим займутся люди Оссы. Теперь им станет проще.

Тело корабля лихорадило, словно и он боялся начальника поезда, словно и он исполнял приказ с рвением, желая выжить и услужить. Напряжение росло. Постепенно колесник преодолевал инерцию своего веса, течения и еще, наверное, шока в рубке…

– Они тоже… люди, – глаза рыжего пацана стали огромными. – Так нельзя.

– Они выродки. Я знаю, что делаю. У нас угля в обрез, проход узок.

Начпоезда поморщился. Он не обязан объяснять ничего и никому. Он провёл двенадцать поездов за последние семь лет. Правда, в восьми был помощником, а оставшиеся четыре – ближние морские. Они прибрежные, в благополучную пору штиля… Но сейчас начальник сделал то, чему его учили. И еще выполнял приказ, полученный от стратега Оссы. Одутловатый капитан, ныне покойный, был настоящим бедствием: гости маленького города натыкались, как на риф, на нелепую привычку старика высказывать мнение без оглядки на обстоятельства. И хуже: перепроверять то, во что надо молча верить, усердно не замечая нестыковок…

Дрожь трепала колесник, как лихорадка – пышущего жаром безнадёжного больного. Плицы бешено шлёпали, загребали воду и взбивали пену. И заглушали крики. Всё ближе перекат. Дикари не уходят – то, что застряло, им бесконечно дорого. Или они слишком глупые, чтобы понять прочность стали, которой обшит корпус паровика по носу и килю?

Хруст. Начальник поезда усмехнулся. Старому капитану будет нескучно добираться на тот свет… если верить в байки древних, которые упрямо цеплялись за идею загробной жизни.

Сверху, из корзины дозорного шара, донесся переливчатый, на два тона, визг дудки и рожка. То и другое сразу! Сигнал большой беды.

Начальник поезда вскочил, шагнул вперёд, спеша увидеть, что напугало дозорных. Взгляд заметался: вот кипит суета дикарей, вот река яростно бьется на перекате, вот качается и танцует лес… Вдруг что-то ударило по стали носового обвода.

Начпоезда резко повернул голову и увидел крупную лапу – она сжималась, сминала листы защиты, протыкала их когтями, словно сухую листву.

– Охрана… – прошептал начальник поезда.

Перехватил пистолет, взвел оба курка, вдруг забыв, что так и не закончил заряжать левый ствол.

Рыжий помощник покойного капитана икал и часто всхлипывал… Вдруг истошно взвыл, повис на руке начпоезда, завизжал в слюнявой, припадочной панике:

– Нет! Это он! Это же он! Нельзя! Это же он… Законник!

Начальник поезда отшвырнул трусливого идиота, прицелился по когтям, сосредоточенно прищурился… сглотнул и подавился хриплым стоном. То, что происходило – было невозможно!

Прочнейшее хрустальное стекло разлетелось вдребезги! Смутный, смазанный силуэт сразу обозначился в полушаге от начальника поезда. Чудище – чёрное, глянцево-мокрое – оказалось внятно видным лишь в тот единственный миг, когда позволило себя заметить!

Чудовище замерло, демонстративно-неторопливо протянуло лапу… и вырвало горло начпоезда.

Осколки разбитых стекол еще падали. Начальник поезда еще оседал на палубу, чтобы согнуться, скорчиться – словно после смерти он догадался принести извинения старому капитану…

– Это он, – последний раз выдохнул из угла, куда его отбросил начальник поезда, юный помощник покойного капитана.

Икнув, рыжий пацан на четвереньках добрался до кресла, подтянулся и упал лицом на стол, безжалостно смяв драгоценную карту. Там парень замер, раскинув руки и хрипло дыша. Наконец, нашёл силы подняться. Дотянулся и трижды дернул шнур, затем принял тот же шнур на себя, вытянул до узла и еще вверх, до второго узла – приказал остановить машину и полностью стравить пар. Слушая гул и свист, новоявленный капитан вцепился в край стола, приподнялся и осмотрел рубку, залитую кровью.