Карты четырех царств. Серия «Срединное царство». Книга вторая

– Достойная Лионэла хэш Донго Тэйт, – прорычал Дорн, перемогая вспышку злости, – проглоти язык, покуда я не отрезал его! Я сыт поучениями. Сыт по горло!

– О-о, выше шеи, в мозг, опять ничто не проникло, – Лионэла встряхнула платье и еще раз придирчиво прощупала кружево по воротнику. – Он назвал тебя тигром, и ты вмиг изошёл на пар, о кипучий граф? Разве это повод кричать на весь дом посреди ночи? Тебе что, требуется сочувствие? Или тебя, уж прости за грубость, пожалеть? Ты здоров, ни царапины, и ты, кажется, даже не дрался? При чём тут я?

«Не дрался» было сказано громко. Дорн расслабился, прикрыл глаза и стал ждать, когда ярость осядет, а призрак оскаленного зверя потускнеет в сознании, уберётся глубже, во тьму неосознанного… В логово белого тигра – так иногда говорила Чиа, и голос её делался тих, и плечи горбились.

Поведение жены вдруг представилось внятно, а затем в памяти прошелестел голос ненавистного до недавних пор багряного беса: «Смени зверя, ты молод и он – лишь тень…». Трудно принимать от врага совет, еще труднее – собственную жизнь, подаренную снисходительно и даже без условий. Мир так и норовит перевернуться, рухнуть, разбиться вдребезги…

Шагов Дорн не услышал – Чиа умела двигаться беззвучно. Дорн воспринял кожей взгляд, как луч весеннего солнца. Чиа умела смотреть так кротко, что любой гнев утихал.

Когда Дорн открыл глаза, в комнате уже было темно – собственные волосы более не рдели яростью и спешкой, а слабый огонёк лампады едва теплился и чадил: кажется, масло снова попалось негодное, зато очень дешёвое… Чиа улыбнулась мужу одними глазами – и пропала в сумраке соседней комнаты. Ночь еще густа, и жена, конечно, до неуместного крика спала. Последнее время она много отдыхает. Побледнела… Пожалуй, не все ладно с вынашиванием ребёнка, – вдруг остро резанул страх. Следом уколола догадка: а ведь Лионэла разговаривает намеренно сухо и строго! Для Чиа очевидно, что так отчитывать можно лишь здорового и виноватого друга Дорна. И ей – спокойнее.

– Что он сказал? – нетерпеливо переспросила Лионэла. – Это важно.

Дорн прикрыл глаза, надеясь, что ярость не вспыхнет, и тигр не вернётся. Лионэла порой в обхождении хуже врагов, и общаться с ней не проще, чем с советником Хэйдом… Но в своём доме, ночью, когда жена отдыхает – можно ли рычать? И как его ещё привести в чувство, чтобы усмирял кипение ярости, внятное для Чиа. То есть не был ребёнком.

Стало стыдно. Уже год друг Сэн с женой живёт в так называемом фамильном особняке нобов Боув, полученном очень давно, вместе с графским титулом и потому чаще именуемом «замок Нод». Уже год Лия пытается вести дом – так она это называет… Хотя что тут звать домом? Разве руины, величаво и бесполезно лежащие посреди огромного задичалого парка.

Еще в детстве Дорна последний, кто помнил замок целым – старый конюх – рассказывал, что полвека назад стены рухнули из-за пустых споров с кем-то не менее драчливым, чем сами Боувы… Алая кровь взыграла, и, когда нобы успокоилась, уцелели лишь сарай с имуществом слуг, конюшня и розарий: слуги вне спора дурных нобов, обижать лошадей алые не стали бы, а розы любила жена графа, как можно было огорчить её? Мысль, что руины замка тоже способны расстроить женщину, не проникла в кипящее боем мужнее сознание.

– Кто «он» в твоём понимании? – попытался мирно уточнить Дорн после долгого молчания. Дыхание выровнялось, злость сменилась на виноватость пополам с раздражением. – Как далеко, по вашему мнению, вы с Хэйдом послали меня?

– Тебя ждал второй человек в прежней свите Рэкста, так полагал Хэйд, – отозвалась Лионэла. – Он опытный боец, перерожденец из алых. Итак, я слушаю!

Нехотя, еще не уняв раздражение, Дорн приподнял веки, прекрасно зная – его глаза сейчас малость звериные и даже, пожалуй, светятся… Зато в полумраке всё видно, как днём! Окончательно загнав тигра в логово и утратив его силу, Дорн бы и не приметил: Лионэла пятый раз щупает перешитое платье лишь оттого, что у неё дрожат пальцы. Золотая ветвь дара имеет свои особенности. Взрослея, такие нобы предпочитают не выказывать подлинных чувств. Даже перед близкими. Или не так: особенно пред близкими, которых не стоит попусту волновать. Значит, Лионэла сидит тут, чтобы Чиа мирно спала? Можно было понять сразу. Нужно было!

– К бесам Хэйда. Мне интересно твоё мнение, – проворчал Дорн, как-то сразу примирившись с ночным допросом.

– Кто я столице, чтобы иметь право на мнение, – Лионэла наконец отложила платье и позволила себе виноватую полуулыбку. – Все, что я могла – это выбрать время. Хэйд желал устроить встречу в иную ночь, но я отсмотрела все даты, и только в этой ощутила какую-то… нежданную пользу. Редчайшее стечение обстоятельств. Как пояснить? Я – золото, и хотя не могу учуять удачу или же предвидеть беду, но чую людей и их связи. Столица для меня подобна сложнейшей паутине влияний, где любая случайно затронутая нить создает звон и колеблет иные нити. Уже два дня всё вокруг колеблется и дрожит, хотя никто не трогает нити. Как еще пояснить? Словно нечто могучее не вмешивается, но присутствует и способно повлиять, если того пожелает. Как-то так… Могла бы объяснить точнее, сделала бы это ещё с вечера.

– А не сидела в темноте, исколов все пальцы, – усмехнулся Дорн. – Ладно же, признаю: когда я в гневе, могу обидеть кого угодно и не заметить что угодно. И еще ты права, он здесь два дня. Шкурой я учуял это, стал зол и беспокоен… Сэн спит?

– Пустырник, сон-трава и шишечки хмеля, – едва слышно выговорила Лионэла. – Можешь счесть это подлостью. Но один ты или вы двое, мне казалось, это в нынешнюю ночь не имело значения. Мой Сэн всё ещё болен. И я не намерена оправдываться.

– Да уж, заметно, – Дорн расстегнул пояс и отпихнул саблю в сторону. – Если бы я не был так голоден, я бы не был так зол.

Лионэла молча прошла к столику у дальней стены, на ощупь нашла и сдёрнула вышитую салфетку. Сразу запахло острее – курятиной в пряностях, хлебом, крепкой настойкой на травах. Дорн еще принюхивался и щурился, а поднос на ножках – на таких богатым лентяям подают завтрак в постель – уже был пристроен ему на колени.

– Лия, – промурлыкал Дорн, облизываясь.

– Тебя за кусок мяса купит с потрохами самый гнусный лесной разбойник, – улыбнулась Лионэла, и по голосу было понятно, как ей приятно слышать это своё имя, домашнее. – Кто пришёл на встречу, если ты так пылаешь?

– М-мм, с чесночком! Рэкст вроде бы звал его Кукольником… а, даже с имбирём? – вгрызаясь в курятину, невнятно прочавкал Дорн. – Еще звал горглом. О! Начинка из риса с грибами… Первый раз видел бой бесов. М-мм… сама запекала?

– То есть… погоди, бесы? Не один, а больше… оба? Нет, ты сказал «звал», значит, вот кто колебал нити связей, даже и невидимый. Невозможно. Но ладно же. И второй, – голос Лионэлы стал ровно так спокоен, как это случалось с осени при проявлении крайней степени настороженности. – Кто же? Златовласого ублюдка Альвира я видела днём, он уехал на бал, а после к графам Кайд, в их загородное поместье. За тихоней-праведником, так и не знаю его имени, обещал проследить Хэйд. Клялся, что всё отменит, если тварь в столице.

– М-мм… он был там. М-мм, грибочки, – сопел Дорн, выуживая начинку из куриного брюха. – Он сдох там. Зрелище, скажу я! Да! Ради такого стоило выжить. М-мм, вкусно. А как он рвал его! В крошево, в лоскутки, в прах!

– Погоди, он – его? – вздрогнула Лионэла. – Или что-то не то с грибами, или… Я верно понимаю, что погиб Кукольник, поскольку некто смог порвать его и в порошок? Трудно усомниться, кто этот «некто»! И – невозможно… Дорн! Прекрати мычать и чавкать. Кого же ты видел? Мне нужна определенность.

– Я обещал ему, что не видел его, так что я точно его не видел, слово графа Нод, – Дорн облизал пальцы, с сожалением принюхался к обглоданному скелетику. – Отвратительно мелкий курёнок. Я только вошёл во вкус.

– Ты видел его? – Лионэла сделала ударение на последнем слове, вздрогнула и замерла. —Определенно, так. Но, если все верно, уцелел ли Ул?

– Слово Боува: я его не видел, поэтому я никак не мог спросить, а он бы точно не ответил, что Ул ему враг и что при следующей встрече они то ли подерутся, то ли помирятся, сами пока не знают… но, выходит, Ул жив, – Дорн выговорил всё это залпом и немедленно выпил обжигающе крепкую настойку. Сморгнул, потянулся к толстостенной чашке с тепловатым морсом. – Брусничный! Моя Чиа готовила. Эй, а ты умеешь бледнеть. Прям как человек. Переживаешь за друга Ула? А убили бы меня, ты бы тоже побледнела или пробурчала брезгливо: «Он так и не вырос».

– Ты… ты везучий негодяй, – Лия забрала поднос и отвернулась, чтобы отнести на дальний столик, а заодно спрятать лицо. – Мне следует всё обдумать.

Дорн сыто потянулся и прижмурился, наблюдая, как Лия ходит из угла в угол, слепо трогает стулья, кивает своим мыслям, вздыхает… спотыкается и наконец-то садится у стола. Хотелось извиниться за свои недавние мысли. Разве на такую умную дурёху можно обижаться? И, увы, разве можно её запросто понять и принять с её странностями? Три щуки золота – всё оставшееся после устройства свадеб и дороги до столицы состояние семьи Донго – Лия истратила или распределила впрок до медяка, безжалостно и хладнокровно. На отепление нищенского сарая графа Нода, на два платья для визитов, на лекарства для Сэна и регулярные закупки свежей зелени для Чиа – та не может без зелени, даже зимой, когда её запросы обходятся ужасно, непомерно дорого.

Наверняка купленный вчера курёнок вне планов. И уж точно он был разделён так же рационально: потроха для больного мужа, кожа и лапы на суп, прочее – рычащему после боя хозяину дома… ведь его и ранить могли!

– Эй, немочь голубых кровей, сама-то ужинала? – тяжело вздохнул Дорн.

– Да.

– Ври Хэйду.

– Да!

– Еще два дня такой сытости, и ты начнёшь светиться насквозь. Пошли к Лофру в гости, а? Там ох как кормят… подумаю, и уже в пот бросает, заранее.

– Почему ты не желаешь знать очевидного? За матушкой Улой приглядывают. За тобой теперь уж точно следят. – Лия покачала головой. – Это столица. Мы не имеем права выживать и подниматься за счёт сложностей, создаваемых тем, кто нам дорог. Мы не имеем права вступать в альянсы, подставляя тех, кто нам дорог. Мы не…

– Я вижу, но я пользуюсь теми, кто мне дорог. И мне не стыдно, а с твоей щепетильностью мы сдохнем.

– Сам ври Хэйду, что пользуешься и что не стыдно, – вскинулась Лия, сразу же зажала рот ладонью и опасливо покосилась на тёмный проем двери.

– Чем ты опоила Чиа? – Дорн усмехнулся без раздражения и пояснил: – Она спит, не шепчи. Даже не учуяла, что я свечусь от злости. Вскочила на мой крик, но так и не проснулась. Кстати – благодарю. Слышала? И ещё извиняюсь.

– Не знаю состав. Матушка Ула прислала по моей просьбе.

Дорн кивнул и задумался.

– Нельзя к друзьям. Ладно, тогда вот что: я дал слово Боува тому, кого не видел, что устно передам его послания князю, бесу Альвиру, Хэйду и Лофру. И еще кое-кому, но это отдельно, это личное.

– Погоди, ты видел его и говоришь о нем спокойно, даже охотно, – нахмурилась Лия. Подвинула лампаду, жестом предложила Дорну место, дождалась, пока тот переберётся к столу, и постаралась рассмотреть выражение его лица. – Дорн, не важно, что ты обещал. Мне надо знать: Рэкст возвращается?

– Рэкста больше… нет, – Дорн осторожно выбрал ответ среди своих предположений и догадок. – Нет и не будет. Долго? Никогда? А, разве важно! Главное в ином: я свободен сменить зверя. Точно. Почти понял, как это сделать. Только на кого? Он бы мог сказать прямо, а не намёком!

– Устно передать… это великолепно, – ядовито улыбнулась Лионэла. – Возьми из денег на еду сколько надо, немедленно найми самую дешёвую карету, лишь бы закрытую, ведь Чиа мёрзнет. Пора нам всем плотно позавтракать.

– Неужели? – приятно удивился Дорн. – Бегу!

Утро еще не разрумянилось, когда ветхий возок, влекомый дряхлым мерином, перестал скрипеть полозьями по снегу, едва покрывающему булыжники, и замер. Кучер покашлял, намекая: пора платить.

– Нам точно сюда? – задумался Дорн, ссыпал мелочь в варежку кучера, спрыгнул на обледенелую брусчатку и открыл дверцу.

Он подал руку Лионэле, и ноба с видом княгини спустилась из драного возка. Она безмятежно отряхнула соломинку с побитой молью меховой накидки и обвела взглядом тихую площадь, кованые решётки особняков, статуи драгоценного розового мрамора при парадных входах и замерших изваяниями стражей в безмерно дорогих шубах, при позолоченных алебардах… Никакой неловкости Лионэла не испытывала, или не выказывала. А вот Чиа – наоборот, так и ёжилась от особенного, душного и гниловатого настроения этого безмерно дорогого места. Вервр-лань скользнула из возка и сразу прильнула к боку мужа, уткнулась в его плечо. Последним на площадь ступил Сэн – кое-как сполз с драных подушек, оперся на саблю, как на палку. Побрёл к ближней кованой ограде, привычно делая вид, что двигаться ему ничуть не трудно.