Половецкие войны

Упрямец Ростислав отрицательно качал головой.

– Не пойду! Нечего мне сих бездельников слухать! И ещё униженье от их терпеть!

Ничего не мог князь Владимир поделать с братом. Чуял он одно: ждут их всех несчастья и беды.

…Совокупив ратные силы, трое князей выступили из Киева и подошли к берегу правого притока Днепра – реки Стугны. Малая мелководная эта речка в ту весну внезапно забурлила, набухла, напоённая талыми водами, замутилась, затопила низкий левый берег около устья, и князья с воеводами, собрав совет, стали решать, переходить им реку или разбить лагерь и ждать врага здесь.

Мономах снова предлагал послать гонцов к половецким ханам, просить мира, снова доказывал, что мало у них сил для отражения степняков, и снова его не слушали, дерзко перебивали, упрекали в трусости. Щуря гневные серые глаза, смотрел Мономах на лица Святополковых бояр, видел безудержное удальство молодых туровцев и киевлян, презрительную усмешку Козарина, уже подсчитывающего, наверное, в уме барыши от продажи пленников для своей иудейской общины, замечал растерянность Святополка и глупую запальчивость тысяцкого[23 - Тысяцкий – в Древней Руси лицо в городской администрации, возглавлял городское ополчение во время войны.] Путяты. Смотрел на выборных в совет от веча ополченцев, людей простых, мало смыслящих в ратных делах, слушал, стараясь держаться спокойно, их неуместные крики.

В конце концов некий Милонег, черниговский ратник-ополченец, сердито махнул рукой и выпалил:

– Довольно! Наслушались вас, князей да бояр! Неча тут стояти! Ступаем на ту сторону реки!

Слов этих будто только и ждали. Тотчас, презрев Владимировы советы, наперебой заговорили, теряя терпение, бояре, воеводы, тысяцкие:

– Верно! Ступаем! Не ждут нас тамо поганые!

…Дальше произошло всё пугающе быстро и трагично, как почти всегда случается после наспех принятых, неверных, необдуманных решений. Утром 26 мая, когда перешли русы Стугну и встали между валами возле Триполья[24 - Триполье – древнерусская крепость в устье Стугны, близ Киева.], налетела на них яростная лавина половецких всадников. Сначала они обрушили на русов тучи стрел, а затем всей массой навалились и смяли немногочисленную дружину Святополка, стоявшую на правом крыле. После, истребив почти всех русских стрельцов, метнулись лихие половецкие всадники на черниговцев и переяславцев. Мономах и его люди долго упрямо отбивались от наседавших врагов, орудуя мечами и саблями, но в конце концов, когда ударили половцы справа, не выдержали натиска, обратились вспять и бросились назад, в мутные, бешено клокочущие воды Стугны.

За ночь река ещё сильней набухла, да вдобавок пошёл сильный дождь, бешено свистел в ушах злой ветер.

Владимир видел впереди себя алое корзно Ростислава, ехал за ним следом, как вдруг яростный бурный поток сбил брата с коня. Корзно исчезло в волнах.

– Ростя, брат! – Владимир с отчаянием, выпрыгнув из седла, бросился ему на выручку. Тяжёлые франкские доспехи, в которых Ростислав щеголял накануне, тянули юношу ко дну.

«Наказанье, кара Божья!» – стучало в голове Мономаха.

Его самого едва не унесло бешеным течением, вокруг крутились воронки, засасывая людей и коней в водовороты. На выручку подоспели верные Бусыга с Годином. Дружинники подхватили своего князя и вытащили его, уже теряющего силы, на спасительный левый берег. Половцы не рискнули переходить вброд разлившуюся Стугну и только пускали им вслед свои длинные смертоносные стрелы.

– Что с Ростиславом?! Где он?! – вопрошал Мономах.

Годин, перекрестившись, сухо обронил в ответ:

– Утоп брат твой! Поглотила его пучина!

Не выдержав, князь Владимир горько разрыдался. Жаль, безмерно жаль было ему глупого несмышленого мальчишку. А перед глазами стоял берег Днепра и расколотый кувшин Григория, и в голове по-прежнему сидела страшная мысль: «Кара Божья!»

С остатками своей дружины Мономах укрылся в Чернигове.

…Тело Ростислава только три дня спустя выловили из воды и торжественно положили во гроб в соборе Софии, рядом с отцом и дедом.

Дольше всех держались на берегу Стугны ополченцы. Ощетинившись, как ёж иглами, длинными копьями, изнемогая, отбивали они половецкие атаки как могли и как умели, и все до единого человека либо пали, либо угодили в неволю. Много людей недосчитались и княжеские дружины. Так, Святополк, в злобной ярости кусая дрожащие от страха и стыда губы, добрался до Киева всего с двумя людьми. Да, с горя и печали начиналось его великое княжение. И ещё не знал, не представлял себе князь, какие трудности и беды ожидают его в следующие годы.

Половцы же тем временем жгли киевские волости, грабили, убивали, и не было русским людям – купцам, ремественникам, крестьянам – в бешеном смертоносном вихре никакого спасения и никакой пощады.

Но, видно, сильно разгневался на русичей христианский Бог. Едва отхлынули поганые орды назад в степь, как новая беда пришла на порог: на берегах Донца, в станах ханов появился старый враг Всеволодова рода, двухродный[25 - Двухродный – двоюродный.] брат Мономаха – князь Олег. Снова звучали слова посулов, сыпались монеты, давались клятвы. Тревога и волнение царили на беспокойном лихом пограничье.

Глава 2. Ворог пуще поганого

В разгар ясного воскресного дня, когда на площадях и улицах Чернигова кипела бойкая торговля и народ со всех концов города и окрестных сёл сбегался посмотреть, какие диковинные товары привезли на сей раз с собой русские и иноземные купцы, посреди шумной галдящей толпы объявился некий рослый плечистый человек, худой и одетый в грязные лохмотья. Борода его, густая и нечёсаная, доходила едва не до пояса, а левый глаз заплыл от вздувшегося кровавого рубца – видно, следа от нагайки. Мало кто признал в страдальце считавшегося убитым кузнеца-ополченца Милонега. Тот же, кто узнавал, шарахался в сторону и испуганно крестился, шепча жаркие слова молитвы.

Милонег ловко вскарабкался на деревянный помост посреди торговой площади и, набрав в рот побольше воздуха, что есть мочи заорал:

– Слухайте меня, люди добрые! Слухайте, христиане, что скажу вам я, Милонег, сын Вояты из Лукомля![26 - Лукомль – древнерусский город в междуречье Западной Двины и Днепра, ныне – в Витебской области Белоруссии.] Довелось мне хлебнуть лиха, пережить мытарства у поганых в полоне! Вот они, раны мои, глядите! – Он разорвал на груди рубаху, и люди увидели на его теле кровавые рубцы и ссадины.

– Ради чего страдал я?! Князья-вороги вывели нас в чисто поле на Стугне, бросили на погибель под сабли половецкие! Сами ж, яко зайцы, разбежались по своим теремам! Всех нас изрубили половцы-сыроядцы, я ж в полон угодил, чудом выжил, а после убёг! Долго скитался по земле родимой, везде видел, сколь нашему брату худо живётся! Чего тамо поганые, коли сами князья смуту меж собою чинят! А нам костьми ложиться за них?! Нет, браты! Давай, бей княжьих холуёв! Айда к терему княжому!

По площади пронёсся глухой робкий ропот. Кто-то из толпы визгливо выкрикнул: «Долой Мономаха!» И тотчас же народ всколыхнулся и дружными яростными криками стал поддерживать Милонега:

– Долой Мономаха! Ольга хощем[27 - Хощем (др. – рус.) – хотим.] князем! Бей бояр-кровопивцев!

Разъярённая толпа хлынула к княжескому терему. Дружинники впопыхах выскакивали из гридниц и, вооружаясь длинными копьями, в несколько рядов выстраивали заслон.

В долгом травчатом опашне[28 - Опашень – верхняя одежда с короткими рукавами, обычно летняя.] зелёного цвета с широкими рукавами, опоясанный мечом, невысокий, но плотно сбитый и широкий в плечах, на крыльце хором появился князь Владимир Мономах. Сощурив по привычке серые внимательные глаза, он пристально всмотрелся в беснующуюся толпу, словно пытаясь выискать в ней главных смутьянов, зачинщиков столь внезапно вспыхнувшей встани[29 - Встань (др. – рус.) – восстание, бунт.].

– С чем пришли, други? Чем недовольны? – негромко, но твёрдо и уверенно, без малейшей тени сомнения в своей правоте, спросил он.

– Пришли путь те с Чернигова указать! – послышался в ответ такой же твёрдый, заглушивший злобные крики толпы голос.

Владимир тотчас узнал Милонега.

«А ведь сказывали люди, будто пал Милонег на Стугне в сече», – с немалым удивлением подумал князь.

– Чем я вам плох? – спросил он, умело скрывая волнение. – Али заместо того, чтоб супротив поганых биться, умыслил ты, Милонег, смуту в городе зачать?

– Хватит, навоевались под твоим началом. Помним, как бросил ты людей посадских[30 - Люди посадские – жители городских посадов, ремесленники и мелкие купцы.] на погибель под сабли половецкие! – вскричал Милонег.

– Так что ж, Ольга захотели во князи?! Что ворогу Русь продал?! – разгневался Владимир. – Не ты ли, Милонег, первым ослушался совета моего реку не переходить, не из-за тебя ли биты были полки и дружины наши на Стугне?!

– Супостат! Душегубец! Супротив ряда Ярославлева на столе в Чернигове сидишь! – не слушая его слов, неистовствовала толпа.

– Со Стугны я не бежал! Не хотел я сей битвы, отговаривал князя Святополка! Вот вам истинный крест! – Владимир горячо перекрестился и поцеловал нательный серебряный крестик.

– Сказывай сказки! – заорал Милонег. – Ну-ка, бей их, робяты!

Толпа грозно надвинулась на стоявших вокруг тына дружинников. Владимир, понимая, что шумом и спорами дело не кончится, подозвал мечника Бусыгу и гневно отрезал:

– Гнать их! Крикунов же, зачинщиков смуты сей, хватать и вешать без жалости!

– Не круто ли? – осторожно спросил помрачневший Бусыга.

– Не время нынче для уговоров! – сдвинув брови, перебил его князь. – Неровен час, Ольг нагрянет, поганых под город приведёт, а у нас тут… – Он не договорил и досадливо махнул рукой.

Дружинники, выставив впереди себя острые копья, сдерживали натиск смердов и посадских людей, по большей части безоружных, хотя кое-кто и захватил с собой топор или дреколье. Когда же пыл толпы при виде булатных кольчуг и смертоносных копий заметно поугас, воины оттеснили её за ворота детинца[31 - Детинец – укреплённая часть древнерусского города, то же, что кремль.]. Через четверть часа вся площадь перед княжеским дворцом была пуста. Устрашённые люди разбежались и попрятались по домам, и только Милонег, окружив себя горсткой ярых приверженцев, готовых лезть хоть в огонь, отчаянно бился у ворот с наступающими дружинниками. Размахивая огромной дубиной, он с ожесточением ударял ею по булатным шеломам и кольчужным оплечьям. Недюжинная сила помогла ему, растолкав гридней, рвануться к крыльцу, где стоял Владимир.

– Получи, ворог! – Задыхаясь от злости, Милонег замахнулся на князя. Ударить бывший ополченец не успел, кто-то из гридней[32 - Гридни – категория младших дружинников. Часто выполняли функции телохранителей при князе.] изловчился и выбил-таки дубину из его могучих дланей[33 - Длань (др. – рус.) – рука.]. От резкого толчка Милонег не удержался на ногах, упал и скатился вниз по деревянным ступеням.

Подоспевшие воины связали его крепкими ремнями. Милонег злобно хрипел, тщетно стараясь порвать ремни.