Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи

В отличие от своего противника, в Пруссии хорошо понимали важность наличия в руководстве армии обученных и подготовленных офицеров. В результате им удалось почти полностью повторить свой успех под Лейтеном в 1757 году, описание которого генерал-фельдмаршалом графом Альфредом фон Шлиффеном полностью уместно и для Садовой: «В поспешности и суете получилась из этого страшно беспорядочная толпа, в которую беспрепятственно ворвались стройно и по команде тонкие линии пруссаков. Беспорядочная толпа изнемогала перед тонкими стройными линиями»

.

В еще больших масштабах превосходство организации Пруссии проявилось в 1870 году. Французский военный агент в Пруссии подполковник барон Эжен Стоффель неоднократно предупреждал Париж о том, насколько сильна прусская армия. В 1868 году он писал: «…состав прусского генерального штаба принесет Пруссии в ее будущей войне громадную пользу… Мое глубокое убеждение я выражаю в последний раз: будем остерегаться прусского генерального штаба (выделено автором. – О. А.)»

. В том же году Берлин посетил принц Наполеон. После того, что он там увидел, и после разговоров со Стоффелем он заметил: «Нам нельзя более смеяться над Пруссией»

. С точки зрения военного агента, этого вообще не стоило делать, и уж тем более после австро-прусской войны. Пруссия имела огромный резерв обученных солдат – по подсчетам Стоффеля, которые он регулярно присылал Военному министру, около 900 тыс. чел. «Как же мы будем бороться, – предупреждал он, – имея несколько сотен тысяч человек нашей армии против двойной, даже тройной армии, так прочно устроенной?»

Перед франко-прусской войной обе стороны имели примерное равенство военных потенциалов, однако превосходство немцев в организации позволило им выставить в 1870 году 461 тыс. чел. против 267 тыс. французов. В феврале 1871 Франция выставила около 700 тыс. импровизированных войск, немцы же – 936 тыс. прекрасно подготовленных и экипированных бойцов под руководством лучшей военной системы Европы во главе с ее творцом – Мольтке-старшим

. Совершенно устаревшей была и боевая практика французов.

В 1866 году на вооружение французской армии была принята новая винтовка – системы Шаспо. В 1867 году началось перевооружение

. «Образец 1866 года» давал возможность прицельного выстрела на 1600 шагов. Прусская армия явно уступала французам в этом виде оружия. На вооружении стояло три образца игольчатого оружия – 1841 года (мушкетеры), 1862 года (фузилерные батальоны), 1865 года (фузилерные полки); драгуны и гусары имели на вооружении игольчатые штуцеры с дальностью стрельбы около 400 шагов

.

Прусский Генеральный штаб, после значительных потерь, понесенных в 1866 году от австрийской артиллерии, при полной поддержке правительства настоял на значительных заказах у Круппа, в результате которых прусская армия получила новые орудия, превосходившие вооружение потенциального противника по мощности, скорострельности и дальности стрельбы. Прусская система не исключала человеческих ошибок, но она обеспечивала их тщательное изучение и анализ, что позволяло сделать верные выводы и принять правильные решения. Политическая поддержка Бисмарка гарантировала материальное обеспечение этих решений

.

С другой стороны, все более сокращавшийся авторитет и влияние Наполеона III привели к тому, что, потратив значительные суммы на перевооружение пехоты, он так и не решился потребовать у Законодательного корпуса выделения средств на перевооружение артиллерии – французская армия вступила в войну 1870 года, имея артиллерийский парк образца 1859 года, значительно уступавший современным крупповским орудиям своего противника

. К этому стоит добавить, что армия Второй империи, обладая одной из лучших по тем временам винтовок, вступила в войну, будучи твердо уверенной в превосходстве furia francese – французской ярости, то есть штыковой атаки, над тевтонским духом.

Результат военных действий должен был разочаровать убежденных сторонников штыка. В ходе войны штыковую рану получило всего 650 чел., или 0,7 % всех раненых, рану пикой или саблей – 1146 чел., или 1,2 %. Абсолютное большинство ранений выпадает на винтовочные – 56 062 чел. или 91,6 %. Раны от огня артиллерии получили 5084 чел., или 8,4 %

. Впрочем, превосходство в стрелковом оружии так и не помогло французам. Результатом реализации организационного преимущества Пруссии стал ее триумф – полный военный разгром Франции.

Трофеями немцев стали 602 полевых и 1362 тяжелых орудия, 1770 тыс. ружей, огромное количество боеприпасов и военного имущества. В ожидании неизбежного и очевидно близкого мира гарнизон французской столицы после разоружения был интернирован в городе. Германское командование просто не имело возможности вывезти и расположить где-либо новую волну пленных

. Практически вся довоенная французская армия перестала существовать, в плен к немцам попало 110 полков линейной и гвардейской пехоты, 59 полков кавалерии, шесть полков морских пехотинцев, один полк конных жандармов. Ту же судьбу разделили 44 вновь образованных полка линейной пехоты и приблизительно такое же количество мобильной гвардии

. Это был настоящий триумф германского оружия.

Основным принципом ведения войны уже во времена наполеоновских войн, которые характеризовались отсутствием сплошного фронта борьбы и незначительной пропускной способностью дорог, не позволявших быстрый одновременный маневр крупными силами, становится принцип, сформулированный позже Гельмутом фон Мольтке: «Идти порознь, драться вместе», чтобы быть сильнее в нужный момент в нужном месте. Без отлаженного штаба достичь этого невозможно. С развитием сети железных дорог, введением всеобщей воинской повинности возросло значение взаимосвязанных плана мобилизационного и плана боевых действий, а следовательно, и тех армейских институтов, где эти планы разрабатывались. ГШ можно уподобить рулевому управлению судном: чем крупнее водоизмещение и больше скорость, тем сложнее система управления кораблем. В посленаполеоновскую эпоху в европейских странах произошел откат в процессе становления этого учреждения.

В России служба Генерального штаба и сам этот институт в начале XIX века находились еще в зачаточном состоянии. К. Клаузевиц вспоминал о невысоком профессиональном уровне генерал-квартирмейстера русской армии в начале войны 1812 года – генерала Мухина: «Назначен он был на эту должность лишь потому, что он выделялся искусством съемки местности и черчения карт. В армиях, еще отсталых в отношении образования, эта специальность обычно почитается воплощением всей военной науки»

. Следовательно, даже копирование европейских норм в этот период современники оценивали положительно (см. оценки Обручева в первой главе).

Франция, остававшаяся и после Наполеона I законодательницей в ряде военных вопросов, пошла по пути формирования корпуса офицеров, причисленных к Генеральному штабу, то есть прошедших курс академии (основанной в 1818 году бывшим маршалом Наполеона Гувионом Сен-Сиром) и имевших первоочередное право на занятие командных и штабных должностей. Однако «вместо протекционизма житейского на сцену был выдвинут протекционизм науки, знаний. Оторванность от армии, цеховой характер созданного вновь учреждения (ГШ. – О. А.), отсутствие хорошей подготовки в самом генеральном штабе не создали ему авторитета ни в войсках, ни у старших начальников. Поражения 1870 года нанесли окончательный удар престижу этого учреждения»

. Примерно такая же система установилась и в Австрии: «До семидесятых годов XIX столетия генеральный штаб был невелик по своему составу, образуя 5-е отделение военного министерства»

. Австрийцы и французы пошли на реформы Генерального штаба только после поражений, соответственно в 1866-м и в 1871 годах

.

В Пруссии пошли по другому пути. С 1821 года начальник Большого Генерального штаба был переподчинен королю. Генеральный штаб был таким образом изъят из ведомства Военного министра. Первый начальник независимого БГШ генерал барон Фридрих фон Мюффлинг активно поощрял развитие военной мысли – изучение военной истории, центром которой стал еженедельник «Milit?r-Wochenblatt», проведение военных игр, картографию и военную статистику

. С 1830-го по 1848 год эта политика была продолжена преемником Мюффлинга генералом Вильгельмом фон Крауснеком

. Эта организация дала германской армии превосходство в войнах второй половины XIX – первой половины XX века. Была создана структура, занимавшаяся планированием войны, всесторонней подготовкой к ней.

Эта была идеальная, постоянно действовавшая система научной подготовки войны. «Блестящий германский генеральный штаб – этот образец всех подобных ему штабов, этот военный кумир мирного времени…» – так оценивал его маршал Б. М. Шапошников

. Задача этого идола проста: «Руководящая идея всех военно-ученых занятий Прусского генерального штаба может быть выражена вкратце так: все, что можно сделать при помощи военных наук для заблаговременной подготовки успеха на войне, должно быть сделано офицерами генерального штаба в мирное время (выделено Газенкампфом. – О. А.)»

. Иначе говоря: «Генеральный штаб является прежде всего деятелем в разработке стратегической и тактической сторон ведения войны и подготовки к ней»

.

В 1819 году на службу в прусскую армию перешел скромный датский офицер Гельмут фон Мольтке. После сдачи экзаменов он получил звание лейтенанта кавалерии, а в 1826 году окончил Военную академию. В 1857 году он возглавил БГШ

. Около Мольтке в 1857 году образовался круг в 18 человек, расширившийся к 1867 году до 48

. Очевидно, что Мольтке, конечно, пришел на подготовленную почву, но и сам он сумел добиться многого. В результате действий самого великого немецкого военного со времен Фридриха II укрепилась своеобразная триединая модель центрального управления армией.

В нее входили Военное министерство, Генеральный штаб, Военный кабинет короля (с 1871 года – императора). Военный министр не пользовался командными правами в отношении войск, не занимался вопросами прохождения службы личным составом офицерского корпуса, высшие воинские начальники подчинялись монарху. Военный министр занимался организационными и хозяйственными вопросами, осуществлял контроль за точным исполнением приказов и распоряжений, распределением расходов в пределах бюджета, но без права переноса целевых ассигнований на другие нужды.

Начальник Генерального штаба – в военное время начальник штаба Главнокомандующего – непосредственно занимался подготовкой к войне. Он ведал вопросами мобилизации и сосредоточения армии, сбором и обработкой сведений о потенциальном противнике, съемочными, картографическими, научными работами (военно-историческими и др.), сбором сведений о железных дорогах, перевозками войск в мирное время. Академия Генерального штаба под контролем начальника Генерального штаба формировала единообразие взглядов и однородный состав корпуса офицеров Генерального штаба. В Пруссии, как в никакой другой стране, офицеры ГШ формировали особую касту, получившую прозвище «полубогов».

Во главе Военного кабинета стоял докладывающий генерал-адъютант, его начальник, лично подчиненный монарху. До 1883 года начальник Военного кабинета находился в слабой зависимости от Военного министра, а после – подчинялся только императору. Военный кабинет ведал делами личного состава офицерского корпуса. О значимости этого элемента прусско-германской системы управления говорит тот факт, что с 1857-го по 1901 год сменилось только три докладывающих генерал-адъютанта: Эдвин фон Мантейфель, Эмиль фон Альбедиль и Вильгельм фон Ганке

. Император находился как бы над этой триединой системой, осуществляя общее руководство Вооруженными силами.

Положение дел в России

Центральное военное управление в России в ХIХ веке наиболее близко подошло в своем развитии к классической модели в николаевский период. Система создавалась эмпирическим путем, как результат опыта Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, в ходе которых командование русской армии столкнулось с проблемами, уровень которых далеко превосходил по сложности наследие ХVIII века. Численность армии в царствование Александра I выросла в три раза, достигнув 924 тыс. чел. С 1815 года введен пост начальника Главного штаба Его Величества, которому подчинялся Военный министр. Начальник Главного штаба ведал обучением войск и личным составом. Военный министр занимался делами хозяйственной части. Инспекторы артиллерии и инженерного корпуса по хозяйственной части подчинялись Военному министру, а по боевой подготовке – начальнику Главного штаба. Позже добавились еще две самостоятельные отрасли управления, представленные Начальником штаба Его Величества по военным поселениям и Главным начальником Пажеского и кадетских корпусов.

В 1828 году при назначении генерал-фельдмаршала И. И. Дибича главнокомандующим армией на Балканском театре военных действий генерал граф А. И. Чернышев должен был исполнять обязанности и Военного министра, и начальника Главного штаба Его Величества, а в 1832 году последняя должность была упразднена. В том же году по предложению генерала Жомини была основана Академия Генерального штаба. Однако император Николай I недолюбливал ГШ, а централизация Военного министерства, господствовавшая при нем, исключала возможность превращения департамента ГШ, также образованного в 1832 году, в самостоятельное учреждение. Корпус офицеров, причисленных к ГШ, то есть имевших первоочередное право на занятие штабных должностей, воспринимался в николаевской армии как приложение к топографическому ведомству.

В первые годы царствования императора Александра II назрела необходимость военной реформы; ускорило ее проведение поражение в Крымской войне. Пришедший 9 ноября 1861 года в Военное министерство Д. А. Милютин имел свое личное отношение к идее организации ГШ. Предыстория этого отношения вкратце такова: фельдмаршал князь А. И. Барятинский – наместник Кавказа и командующий Кавказской армией – планировал при выдвижении своего подчиненного начальника штаба Кавказской армии, генерала Милютина на пост военного министра создать генеральный штаб по прусскому образцу и возглавить его. Напомню, что в прусской системе военный министр фактически занимал положение, подчиненное начальнику ГШ. Но Милютин, сумевший похоронить проекты своего бывшего командира, усвоил вместе с тем, на мой взгляд, крайне отрицательное отношение к самой идее создания Генерального штаба.

Милютин педантично подходил к малейшим попыткам ослабить свое единовластие в министерстве, отказавшись даже от должности товарища Военного министра. «Нам представляется, однако, что отсутствие должности товарища министра не обусловливалось только увеличением прав начальников управления, – отмечал П. А. Зайончковский в своем классическом труде о военных реформах 1860–1870-х годов. – Более вероятно, что причина этого заключалась в личных качествах военного министра, отличавшегося большим властолюбием и не желавшего иметь товарища, который в какой-то мере являлся бы его заместителем. Эта черта военного министра являлась причиной того, что ближайшими его помощниками были большей частью бесцветные личности. Люди же способные, как, например, Обручев – фактический помощник министра, занимали крайне скромное официальное положение»

.

Дмитрий Алексеевич Милютин был человеком-машиной. Его блестящий деспотический ум тяготел к схемам, покушение на которые он не прощал никому. Его стремление окружать себя посредственными исполнителями своей воли граничило с мизантропией. «Он был очень недоверчив, относился к людям весьма строго, – вспоминал Феоктистов, – но при этом, как нарочно, приближал к себе людей, не только не отличавшихся дарованиями, но положительно бездарных. Кому неизвестно, что такое был при нем начальник главного штаба граф Гейден или помощник его Мещеринов? Сам Милютин в тесном кружке жестоко издевался над ними и называл их не иначе как „архимандритами“. Он сознавал всю их неспособность, но это нисколько не мешало им твердо сидеть на своих местах»

.

И еще одна интересная характеристика Милютина: «Ему нужны были такие сотрудники, которые вполне подчинялись ему, которых он мог поработить. Он не в состоянии был оценить талант, да и зачем таланты, когда требовалось только точное исполнение его воли? Вот почему долго пользовался он услугами Обручева, поручал ему важные работы, но настоящей близости между ними не было, она установилась лишь позднее, незадолго до выхода в отставку Милютина. Самостоятельность Обручева коробила его»

. Генерал Ганс Лотарь фон Швейниц – прусский военный агент в Петербурге в 1863–1865 годах, а позже германский посол в России, вспоминал, оценивая Обручева в 1879 году: «Эта выдающаяся личность еще 14 лет назад, когда я сюда (то есть в Петербург. – О. А.) приехал, стоял на хорошем счету как преподаватель Академии Генерального штаба и автор военно-статистических трудов»