Готика

– Постараюсь добраться как можно быстрее, – обречённо заявил Тристан, не добившись от меня нужной реакции. – Береги себя.

– И ты.

Я отключилась, сидя в кресле и наблюдая за Иерихоном. Не могла отвести взгляда. Не хотела. Впитывала его образ, отмечая золотистую кожу с крапинками мелких капель крови. Это настолько меня обескуражило, что, взяв полотенце, я вытерла каждую рану, чтобы не видеть крови на бронзовой коже Иерихона.

Мороз по коже. По сердцу дрожь. Руки сжимали чёрный грифель, блокнот с чистыми листами лежал на коленях, пока я искала причины не рисовать Иерихона.

Я не хотела запечатлеть его красками, потому что видеть яркие пятна жжёной умбры, кобальта и алого, словно рассвет, на его коже, казалось очередной вспышкой боли. Не хотела, чтобы на рисунке он ожил в том моменте, когда нашла Иерихона возле своего дома. Рисуя картины, создавая целостные миры и истории, я всегда представляла их ожившими и настоящими. Пусть не здесь, в этой реальности, но где-то они обретали бессмертно душу и красоту. А то, что случилось с Иерихоном, было слишком реальным.

– Ты всё ещё заставляешь моё сердце трепетать от страха и предвкушения, – шептала ему в ночи.

Я легла рядом, чувствуя его равномерное дыхание и тепло. Хотелось прижаться ближе, но не стоило так рисковать. Подняв руку, провела пальцами по его лицу, рисуя те самые линии, которые переносила на свои полотна и эскизы. Если у меня не было конкретной цели или вдохновение не затягивало в омут с головой, я почти всегда рисовала Иерихона. Линии его сильного, высокого тела, длинные светлые волосы, распущенными и заплетёнными в косу. Глаза, которые всегда смотрели на меня слишком открыто и глубоко. Каждую его чёрточку, впадинку.

Тихий стук в дверь заставил меня оторваться от Иерихона. Тристан не мог стоять по ту сторону, слишком мало прошло времени. Единственным человеком, кроме Поля, который знал этот адрес, была Лилит.

Пока шла к двери, внимательно осмотрела гостиную, пытаясь найти что-то, что могло бы вызвать у Лилит вопросы. Капли крови, небольшие разрушения, но всё казалось, как всегда, чистым и светлым.

– Кто-то скупил все твои картины, – с порога заявила Лилит.

Она бодро вошла и направилась прямиком к кухне, где стояла кофеварка. Я следила за её движениями, отмечая небольшую дрожь в руках, когда девушка держала кофейник, наливая в чашку горячий напиток. Сделав судорожный глоток, словно не могла справиться с бурей, бушующей внутри, подняла взгляд и улыбнулась.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – закрыв дверь и сев на табурет, спросила.

– Именно то, что сказала. Анонимный покупатель приобрёл все пять картин, которые я выставила в галерее.

Это было ошеломляюще и мне казалось слишком неправдоподобным моментом. Но не об этом ли я мечтала с самого детства, когда брала в руки кисть и выводила линии на бумаге? Фотографировала бесконечное число пейзажей с мрачной паутиной тайн?

Недоверчиво покачав головой, я увидела сияющую улыбку Лилит. В тот момент что-то скрипнуло за закрытой дверью комнаты. Пульс подскочил, в горле встал комок ужаса. Я представила, как Иерихон выходит к нам весь в кровоточащих ранах, и не могла сдержать бешено бьющееся сердце. Прошла секунда, пока кровь ревела в моей голове, потом другая, но он не вышел. Тот шум определённо привлёк внимание Лилит.

– О, у тебя кто-то есть? – тут же оживилась Лилит. Она повернула голову в сторону комнаты, за которой стояла тишина. – Расскажи мне, кто он?

– Почему ты думаешь, что я не одна?

Она посмотрела на меня внимательным взглядом и потянулась к лицу. Я застыла, думая, что там, возможно, остались капельки крови после того, как обрабатывала раны Иерихона, но Лилит только убрала локон волос мне за ухо.

– Потому что вижу это в твоих глазах. Ты не понимаешь, но я заметила изменения, – она выдохнула и неловко добавила. – А то я иногда задавалась вопросом, вдруг ты предпочитаешь девушек?

Если бы в тот момент кружка с кофе была в моих руках, и я сделала глоток, то поперхнулась.

– Брось, мы знакомы уже давно, и ты ни разу не была с парнем. Никогда не видела, чтобы ты смотрела на кого-нибудь заинтересованным женским взглядом, – она пожала плечами. – Ну, знаешь оценивала их фигуру, эстетическую часть лица, пропорции, ты ведь художница и наверняка видишь в людях гораздо больше, чем другие.

– Просто, всё сложно. Это старая история.

– И старые раны, – понимающе кивнула Лилит. – Тогда не стану мешать и удалюсь, но прежде чем ты меня выставишь вон, хочу рассказать тебе о новом предложении.

– Хорошо, ты меня заинтересовала. Выкладывай.

Она, словно, собираясь с силами, сжала между ладоней недопитый кофе и выдохнула.

– Мне поступил анонимный запрос на твои услуги в качестве художника для одной картины. Это не совсем реставрация, но что-то близкое к ней.

– Послушай, я не занимаюсь реставрацией картин…

– Сумма заказа очень большая, – перебила меня Лилит, выставив вперёд руку. – Просто подумай и представь, что могла бы сделать с теми деньгами. Тебе откроются все двери, Дея. Ты даже не представляешь.

Прежде чем уйти, Лилит озвучила ту самую огромную, до неприличия сумму, оставив меня с мечущимися, словно в клетке, мыслями. Я не представляла, почему запрос поступил именно на меня, и не знала, как принять правильное решение? Что значить отреставрировать картину? Это слишком кропотливый и много затратный процесс, которым я ни разу не занималась. Оставив те мысли, на будущее, которое неминуемо заглянет ко мне завтра, я вернулась к Иерихону.

Время отсчитывало свой ход, неумолимо приближая меня к моменту развязки. Я чувствовала, что вскоре он либо проснётся, либо приедет Тристан и заберёт его. И дико, до головокружения хотела оказаться в первом варианте. Мне важно было услышать его первые слова. Увидеть тот прожигающий взгляд спустя три года.

Глава 6

Иерихон

С каждым ударом пульса в теле разносились оттенки боли от терпимого до невозможно больного. Я не пытался двигаться, замер, вдыхая знакомый аромат с яркими нотами горькой полыни, высохших лепестков роз среди трав на ветру. Но самым желанным был запах краски. Он скрывал в себе частичку безумия, и для меня напоминал аромат яблок с травянистым горьким привкусом.

Если я не во владениях Квентина Вирмора, значит, дело в другом. Похоже, он достаточно подождал, прежде чем швырнуть меня к порогу Медеи. Осознав в каком положении нахожусь, сдерживать себя больше не мог. В тот миг, когда открыл глаза и увидел Медею, склонившуюся над блокнотом, захотелось подняться, чтобы прижать к себе, но я не смог сделать этого. Я даже представить не мог, что проснусь обнажённым, в наручниках, руки прикованы к спинке кровати, ноги связаны.

– А ты неплохо подготовилась ко встрече со мной.

Она застыла. Грифель выпал из рук, пальцы судорожно сжали блокнот. Ей понадобилась одна минута и тридцать пять секунд, чтобы встретиться со мной взглядом. Первое, что я думал, увижу, прочту искрой в её взгляде – страх. Следующая эмоция должна была нести название – ненависть. Но не сегодня. Не сейчас. Возможно, Медея всё ещё боится, но столь долгая разлука затмила любые негативные эмоции после той ночи, когда на бархатном небе взошла кровавая луна.

Её взгляд в тот момент, когда наши глаза встретились, казался шокировано-изумлённым. Квинтэссенция наших чувств, словно заваленный много лет назад колодец, дала брешь и забурлила. Спираль пережитых эмоций, как торнадо, крутилась в её глазах, и я знал, в моих Медея читает тот же самый отклик. Бурный. Изнемогающий. Жадный. Голодный.

Мы застыли, прикованные друг к другу, не в силах отвести взгляды. Гравитация сменила свой наклон, не позволяя нам отстраниться. Притяжение – вот чем была для меня Медея. Всегда. Каждую минуту в моих мыслях. Даже когда мы находились в разных городах, разделённые тысячей километров, она всегда царила в моей голове, словно заняла пьедестал, который я охотно уступил.

– Что произошло? – голос слишком тихий, едва заметный, но я почувствовал колебание воздуха и надлом, с которым она задала тот вопрос.

Улыбка моя не была довольной, скорее походила на звериную. Оскал в моменте ярости, полыхнувшей по коже. Это был тот самый миг, когда хищник, зависнув над своей добычей, скалится, не желая делиться. Заявляя права на то, что добыл сам.

– Ты ведь хочешь услышать полную версию, ведь так, моя прекрасная художница?

Когда я говорил, мой голос был ровным, словно кто-то другой открывал рот, позволяя тем словам срываться с языка и падать разбившимися осколками к её ногам. Я видел, как Медея сжала руки в кулаки, как она закусила губу, потянула и позволила тихому шёпоту вздоха выйти наружу. Глаза, в них мерцало пламя злости, которая во мне возрастала во сто крат, набирая обороты.

За окнами полыхнул раскат грома, прокатившись по небу грозным предупреждением. Когда я закончил свой рассказ, Медея сидела неподвижно, не отрывая своего взгляда, в котором плескалось нечто похожее на боль. Она хотела защитить меня, и это сводило с ума. Заводило, натягивая те струны, что мне не следовало вообще затрагивать.

– Тебе следует отдохнуть, – тяжело сглотнув, пробормотала Медея.

В тот момент она была похожа на рака-отшельника, пыталась сбежать, делая неуместные «па» в направлении двери. Это заставило меня напрячься и позволить тем словам зависть между нами горячим потоком жажды.

– Останься со мной, – надлом в моём голосе прозвучал как лопнувшая от сильного натяжения струна. Он резал своими осколками. – Я знаю, что ты спала рядом, чувствую твой запах на коже, в том месте, где ты прикасалась. Не лишай меня возможности просто находиться рядом, Медея.

Сомнение в глазах смыло волной желание остаться рядом. И я гадал, хватит ли ей храбрости признаться нам обоим в том, что она скучала так же сильно, как я? Сможет ли Медея преодолеть тот хоровод бешеных мыслей, которые кричали ей: «Стой. Не делай этого».

– Я всё ещё прикован к твоей кровати, – я попытался пожать плечами, будто выглядел безобидным пушистым кроликом, но мы оба понимали, насколько иллюзорный тот образ.

Мягкие шаги, которые она сделала, заставили меня выдохнуть ком боли, застрявший в горле. Сердце стукнуло о грудную клетку, когда Медея забралась на кровать и легла ко мне лицом. Между её бровей залегла маленькая морщинка, вероятно, она перемалывала те чувства, которые я подбросил в её копилку. Пыталась найти выход. Нужную, правильную дорогу, но её не было.

Я следил за беспокойным сном Медеи, позволяя времени, что мы провели вдали друг от друга, нагнать меня, дробя кости на мелкие осколки. Мне нравилось следить за её лицом то безмятежным, то взволнованным. Сны, она видела их, в то время как я давно был лишён подобного покоя. Как только закрывал глаза, всё окрашивалось в алые цвета, чёрные нити паутины, которую сплёл Квентин. Не было радужных пони и безоблачного неба только те ужасные проступки, что я совершал на протяжении прожитых лет.