Питомцы

«Как в таком виде идти на работу? Больничный не взять, врачи сообщат в полицию… Почему студенты из колледжа так уверены, что это я напал на Ираклия? Если они так легко вычислили меня, то скоро вычислит и полиция. Что дают за нанесение лёгких телесных повреждений? – тревожные мысли, как стая хищных птиц, налетели на Орехина сразу со всех сторон. – А вдруг мне припаяют статью потяжелее или признают сумасшедшим?.. Что будет с Динькой, если меня посадят или отправят на принудительное лечение? Лана окончательно запудрит ему мозги и настроит против меня… Что делать? Бежать, скрываться? Куда? Тогда уж проще выйти в окно и всё…»

Мысли долбили его клювами, оглушительно хлопали крыльями, кричали в уши… Чтобы хоть как-то угомонить их, Орехин пошёл на кухню и налил рюмку коньяка. Потом ещё одну. Это помогло, стая приутихла. Когда бутылка опустела наполовину, в голове прояснило, как в небе после бури, и высветилось простое, спокойное решение: будь что будет. Просто будь что будет и всё.

Короткий, требовательный звонок в дверь заставил вздрогнуть обоих: и Орехина, и котёнка, свернувшегося клубочком после сытного ужина на коленях новообретённого хозяина.

«Уже?» – удивился Орехин.

Он не торопясь поднялся из-за стола. Убрал недопитый коньяк обратно в холодильник. Сполоснул рюмку и поставил на место в красный шкафчик над мойкой. Легонько дотронулся до лежавшей в центре стола записки, словно на прощание прикоснулся к руке, написавшей её, и только после этого пошёл открывать, опять удивляясь, на этот раз тому, что полицейские так вежливо ведут себя, задерживая преступников. Не стучат, не ломятся в квартиру. Позвонили и терпеливо ждут…

За дверью стояла Соня. Из огромной куртки-балахона торчала голова на тонкой шее и худые ноги, обутые в кроссовки-утюги.

«Ещё что-то случилось?» – на мгновение испугался Егор.

– Извините, я просто хотела убедиться, что вы в порядке…после этого… – сказала Соня, оправдываясь, и осторожно, словно боялась сделать больно, ощупала взглядом его распухшее лицо. – Я звонила, у вас телефон не доступен…

Орехин похлопал себя по карманам и, не обнаружив телефона, предположил:

– Батарейка села, наверно.

– Ну… тогда я пойду.

– Нет, нет, стой! – он крепко схватил Соню за рукав. – Надо поговорить!

Она отшатнулась, и по гримасе лёгкой брезгливости, скользнувшей по её лицу, Орехин понял, что ей неприятен исходящий от него запах алкоголя, но пальцев не разжал, наоборот, втащил студентку в квартиру и захлопнул дверь.

– Объясни мне! – потребовал он, не дав Соне толком опомниться. – Как ты обо всём узнала? Почему вы все решили, что это я напал на Ираклия?

– У нас группа есть общая, – Соня, обиженная его грубостью, втянула шею в куртку-балахон, как улитка в раковину. – Группа колледжа… В общем, кто-то написал там, что фоторобот на вас похож, и все согласились. Вспомнили вашу заметку в интернете и как вы беседу проводили, что не надо движение Ираклия поддерживать. Договорились вас побить… А потом скинули фотку, когда уже всё… Когда вы на земле лежали, и лицо у вас было в крови… она запнулась и договорила с досадой: – Я же предупредила вас, Егор Александрович!

На Орехина нахлынуло запоздалое чувство благодарности: милая, отважная девочка! Приехала уже почти ночью в такую даль спасать глупого преподавателя, который не послушался её предупреждений. И он отлично понимал, почему она это сделала: ей страшно остаться одной в свихнувшемся мире.

– Ты прости, – Орехин потрепал рукав Сониной куртки, извиняясь сразу за всё: и за то, что пьян, и за тот стресс, который она из-за него сегодня пережила. – Просто день такой… А вообще, хорошо, что ты здесь. Проходи. Что ты будешь? Чай? Кофе? – он помедлил и скорее в шутку, чем всерьёз, добавил: – Коньяк?

– Коньяк, – неожиданно выбрала Соня.

После глотка спиртного щёки у неё порозовели, плечи расслабленно опустились. Она прислонилась к Биг Бену на стене, снова ощупала лицо Орехина сочувствующим взглядом.

– От меня жена сегодня ушла, – поделился Егор своей главной болью и подвинул Соне записку: – Вот, читай… Говорит, мне надо к специалисту… Я не знаю, что делать, Соня. Но что-то делать нужно. Надо как-то открыть людям глаза.

– Вы уже попытались, – напомнила девушка.

– Нужно пытаться ещё. Искать способы.

– Да бесполезно, Егор Александрович. Для них мы сумасшедшие. Кто станет слушать сумасшедших?

– Но как можно спокойно смотреть на всё это? – разгорячился Орехин. – Вот ты – у тебя впереди вся жизнь. Как ты будешь её жить в этом сюре? – он развёл руками, и под рёбрами протяжно заныло.

– Отучусь и уеду в деревню. Куда-нибудь подальше.

– Думаешь, до деревень эта дурь не доберётся?

– Там будет легче быть собой настоящей, – она коснулась Егора извиняющимся взглядом. – Я не борец. Я не хочу тратить время и силы на то, что считаю безнадёжным. Но я… я всё равно с вами. Не знаю, понимаете вы меня или нет.

Егор кивнул. Он хотел объяснить Соне, что тоже не борец, но у него так болит душа за родных, близких, соседей, вообще за всех людей и питомцев, которых хозяева выкинут в заказники и заменят пустыми сумками. Не успел.

Стук в дверь прогремел, как короткая пулемётная очередь.

– Откройте, полиция!

У Сони испуганно округлились глаза.

– Не открывайте, – попросила она беззвучно, одними губами.

– Всё равно меня арестуют. Лучше уж сразу.

Соня вскочила, кинулась к кухонному проёму, преградила Орехину путь.

– Давайте скажем, что провели вчерашний вечер вместе!

Егор, отказываясь, покачал головой. Такого Лана ему точно не простит.

– Всё обойдётся, не слишком уж страшное преступление я совершил, – попытался он успокоить Соню, да и себя заодно. – Если хочешь мне помочь, возьми вот лучше котёнка на время, пока меня не будет.

– Угу, – прерывисто вздохнула девушка и посторонилась, пропуская его к двери.

***

В камере у Орехина была большая бессонная ночь на раздумья. Больше и бессоннее, чем были ночи до этого. Час катился за часом, поскрипывая от натуги, как тяжёлый мельничный жернов по кругу, перемалывая одни и те же мысли. Орехин гадал, знает ли Лана, что он арестован, и если знает, то переживает за него или наоборот, радуется и чувствует себя в безопасности. Улыбался Сониному «Давайте скажем, что провели вчерашний вечер в месте». Скрипел зубами от боли: студентка, чужой человек, которому Орехин был никем, всего лишь преподавателем, дважды за вечер пыталась спасти его, а родной человек, жена, с которой прожили вместе шесть лет и вроде бы любили друг друга, убежала, спасаясь от него, хотя это ей должны были принадлежать слова «скажем, что провели вчерашний вечер вместе».

Вспоминал Егор и встречу с блогером-пауком, его звонкое, трусливое «Помогите!», свою вырвавшуюся из-под контроля злость. Стыдился за себя и тревожился одновременно: как он так – не совладал с эмоциями и кулаками? С этими воображаемыми питомцами, пожалуй, можно сойти с ума если не в одну, так в другую сторону, превратиться в какого-нибудь одинокого психопата-бунтаря…

Раз за разом он прокручивал в памяти разговор с Соней, пока, наконец, до него не дошло, о чём она на самом деле говорила. Не бороться – бунтовать бессмысленно. Истериками не заставить людей очнуться. Насильно не спасти тех, кто не хочет спасаться. Остаться собой настоящим, сберечь настоящее в себе – вот что важно. Только с желанием Сони сбежать прочь Егор не был согласен. Надо быть здесь. Спокойно, с достоинством нести настоящее, не выпячивая его, но и не пряча, чтобы люди хотя бы помнили, что оно есть.

О том, что ждёт его с наступлением утра, Орехин не думал совсем. Прежняя жизнь потерпела крушение. Поначалу он ещё пытался грести вёслами, направляя свою шлюпку по курсу, который считал верным. Но сил не осталось. Он бросил вёсла и лёг на дно. Куда вынесет, туда вынесет.

***

Через полтора суток его отпустили за недоказанностью вины. Следователь, лысеющий мужчина возрастом за сорок, в ответ на чистосердечное признание Егора сообщил:

– А девушка, которая находилась с вами в момент задержания, заявляет, что вечер двадцать седьмого октября вы провели вместе. Так же она уверяет, что вы потребовали, чтобы она об этом молчала, так как лучше признаетесь в том, чего не совершали, чем допустите, чтобы о вашей с ней любовной связи узнала ваша жена.

Приглашённый на процедуру опознания Ираклий Наумов не узнал в Орехине нападавшего. Узнать его, конечно, было трудно, после драки со студентами лицо преобразилось: на месте левого глаза набух фиолетовый синяк, на лбу красовалась бордовая корка ссадины, на губах насохли болячки. Очки были уже не те – полукруглые, в толстой чёрной оправе, да и без капюшона Орехин больше не выглядел по-злодейски.

Блогер неуверенно постоял напротив Орехина, поколебался:

– Не могу с уверенностью сказать, что это он.

Избитый, в грязной куртке, Орехин устало брёл по городу домой, пугая своим видом опрятных, благопристойных прохожих. Они шарахались от него, старались не смотреть, словно боялись встретиться взглядом, как с одичавшей собакой. Женщины опасливо перекладывали сумочки в руки с дальней от Орехина стороны.