Хоть и великий человек.
Бабушка
Всего важней на свете слово.
Она, у жизни на краю,
Заговорив по-польски, снова
Вернулась в молодость свою.
Что ей московский говор медный?
Она надменно и всерьез
Все повторяла «вшистко едно»[1 - Все равно (польск.)]
В ответ на каждый мой вопрос.
Ей звуков цоканье шипящих
Милее аканья, длиннот
Вдруг стало… Пани настоящей
Ушла от нас она в тот год.
Но прежде – шляпку из соломы
Велела к лету мне купить
И не ходить в халате дома,
Ликеры вместо водки пить,
И никогда не ставить локти
На стол, особенно в гостях,
Ни губы не кусать, ни ногти
При самых горестных вестях.
Не «петь котом», не «выть белугой»,
Не «ржать кобылой» на весь дом –
Лишь в этом случае округой
Ценима буду, хоть с трудом.
Куда мне до ее традиций
И муфты с мехом кенгуру?
Все говорила: «Погодите,
Вот вспомните, когда помру!».
Харон
Могильщик, наш Харон беспечный,
Спасибо, что напомнил вновь
О смысле жизни быстротечной,
Где смерть вернее, чем любовь.
Останови свою телегу
И выпей за помин души
Всех тех, кто по траве и снегу
Неслышно бродит тут в тиши.
Ты охраняешь город мертвых
И провожаешь новичков,
Ты сам – из битых и из тертых,
Из подмосковных мужичков.
Но при покойниках столичных
Ты служишь уж не первый год
И строго требуешь наличных
От тех, кто возле гроба ждет.
Тащись, Харон, в своей телеге,
Мурлыкай песенку под нос,
Ты при харчах и при ночлеге –