Санаторий имени Ленина

– В наше время рыночной экономики, Ангелина, дети – это просто бизнес. И моя газета – тоже бизнес. Если ты еще не поняла, то объясняю популярно: в моей газете теперь все печатается исходя из соображений экономической целесообразности. Скажу откровенно: я не меценат, и благотворительность не мой конек. Искренне желаю тебе и твоему «знаменитому» коллективу дальнейших успехов. А теперь, извини, у меня нет ни минуты свободного времени.

Лина автоматически переступила через коврик с Лениным, стараясь не споткнуться, вышла из приемной и только в коридоре дала волю слезам…

Шипы «Черной розы»

Вечерняя прохлада заставила Лину поежиться. Она огляделась вокруг. Пустынные аллеи с каждой минутой становились все оживленнее. Появились нарядные дамы, эти пожилые фемины направлялись к танцплощадке в легких летних платьях, затем мимо Лины бодро прошмыгнули взволнованные мужчины в отглаженных джинсах и футболках. Лина вдруг осознала, что в этот теплый июльский вечер холодно только ей. Она постаралась унять дрожь, колотившую ее все сильнее. Вскоре Лина вышла на Аллею писателей. «В беседку на беседу», – неловко скаламбурила сыщица про себя, чтобы немного успокоиться.

«Удивительно, что Марго согласилась на встречу, – размышляла она. – Неужели ненависть к Воронову пересилила в ее душе страх? Не зря говорят, что русские женщины непредсказуемы, как ветер. Порой на нас накатывает такое отчаяние, такой «гибельный восторг», что доводы рассудка отступают куда-то очень далеко».

Долгий летний день неохотно угасал. На Аллее писателей зажглись фонари, со стороны танцплощадки раздались звуки «Ласкового мая», многократно усиленные аппаратурой Митяя. Лина взглянула на часы. Назначенное время уже минут двадцать как миновало. Неужели Марго передумала? Лине стало жутковато, она поднялась, чтобы идти к людям, но тут в свете фонаря мелькнула чья-то тень. Фигура приблизилась, и Лина, узнав Маргариту, вернулась в беседку.

– Извините за опоздание, – сказала Марго, а это была она, – пришлось дожидаться, пока Митяй убежит на танцы. Не хотелось отвечать на его вопросы – мол, куда да зачем я собралась на ночь глядя, о чем я собираюсь говорить с незнакомой москвичкой. Ни к чему разрушать светлый образ матери.

– При всем желании это невозможно, – улыбнулась Лина. – Дмитрий вас обожает! Неужели он способен поверить сплетням? Поверьте, Марго, я не собираюсь никого из местных посвящать в наш разговор. На этот счет вы можете совершенно не волноваться. Мне захотелось встретиться с вами, чтобы узнать: каким человеком Петр Воронов был в девяностые.

– Это не человек. Это кошелек с двойным дном, – тихо сказала Маргарита. – Стальная машина по зарабатыванию денег.

– Мне показалось, что эта машина постоянно модернизируется, – усмехнулась Лина. – За последние лет сорок Воронов не один раз сменил кожу. Непотопляемый тип! Легко вписывается в каждую новую общественную формацию. Хамелеон в костюме от Бриони!

Марго в ответ даже не улыбнулась. Лицо ее стало серьезным, и она продолжала низким глухим голосом:

– Я еще тогда, двадцать пять лет назад, поняла, что Воронов по своему нутру – гораздо большая проститутка, чем любая из нас. Продаст и купит кого угодно – даже друга или жену, если ему с этой сделки хоть копейка перепадет.

– Вы тоже работали в сауне? – тихо спросила Лина.

– Вам уже доложили? Что ж, отпираться не буду. Хорошо, что Митяй местным сплетням не верит, считает, что их завистливые бабки распускают. Хотя… Чего мне-то завидовать? Деньги, заработанные п@#дой в те веселые годы, как сквозь пальцы утекли, ничего не осталось. Родилась я в этой дыре, тут и помру.

Маргарита уставилась Лине в глаза и достала сигарету.

– Не возражаете? – спросила она. – Давно бросила, но, когда волнуюсь, ужасно курить хочется. Сейчас аж прямо до трясучки…

– Конечно, Марго, курите, – улыбнулась Лина. – И не нервничайте вы так, ради всего святого! Не хотите рассказывать подробности о том времени – не надо. Я же не следователь. Просто хочу до истины докопаться. Проясните, пожалуйста, один момент. Петр Воронов, вроде бы, всегда жил в Москве. Какое отношение он имел к вашей сауне? До столицы отсюда километров двести, не меньше…

– Так ведь большая часть прибыли ему шла! Об этом все у нас знали, только вслух не говорили.

– Воронов владел сауной «Черная роза»? – удивилась Лина. – Как-то это мелко для его масштаба – содержать бордель в провинции. С его столичными амбициями это выглядит просто смешным.

– Конечно, он владел не только «Розой», – усмехнулась Марго. – У этого мерзавца много чего было. Один бизнес, другой, третий… Этот господин хитрый и верткий, как змея. Вы уж мне поверьте! Я с ним близко не один раз сталкивалась. Прикиньте: даже мне за интимные услуги денежки зажимал! Что-то типа «субботника» для нас, девчонок, устраивал. Впрочем, он сам в наших краях редко светился, старался все решать через посредников. Берег свою репутацию, гад. Конечно, многие о его темных делишках догадывались, понимали, что это за денежки и откуда они вокруг Воронова крутятся. Только наивные люди верили, что он размещает в своей газете рекламные объявления про проституток и с этого неплохие денежки имеет. А вот фигу им! Берите выше! Он имел процент с этого теневого бизнеса, от многих саун и массажных салонов, которые рекламировал. Надеюсь, вы понимаете, что это совсем другой масштаб. Кстати сказать, у нашей сауны никогда проблем с «крышей» не было. В округе все знали, что «Черная роза» находится под личным надзором крутого босса из Москвы, потому даже пикнуть боялись. Здесь у него свои смотрящие были, тут же все ему докладывали.

– А почему Воронов держал бордель так далеко от Москвы? – удивилась Лина. – Странно как-то все это… Кто из деловых людей потащится за двести километров?

– Представьте себе, таскались, да еще как! На хорошей иномарке к нам из Москвы часа три добираться, не так уж долго. Особенно много клиентов сваливалось по выходным. Тут ведь и озеро, и лес, и вода целебная, и массаж, и сауна с девочками. Санаторий, одним словом! Уж не знаю, что они там своим женам врали про срочные командировки, дело не мое. Помню только, что каждые выходные – настоящий десант столичных мужиков, приехавших без «своих самоваров»!

– Ну да. в Тульскую область, да еще со своим самоваром припереться – вообще глупость, – попыталась пошутить Лина, но Марго опять не улыбнулась в ответ и продолжала:

– Мы еле-еле успевали всех обслужить на этих «субботниках». И отказываться не смели, у большинства из тех «деловых» каждая минута была на счету. Воронов к нам даже больших чиновных «шишек» направлял – тех, в ком он сам был заинтересован. А папикам важно было, чтобы никакие пронырливые журналюги до них в столице не докопались. Грешить-то, согласитесь, лучше без посторонних глаз.

– Неужели в «Черной розе» не было проблем с набором, так сказать, «кадров»?

– Да какие проблемы? В то время все выживали, как могли. Крутились и день, и ночь. У меня тогда сын родился, мужа пьяницу с трудом выгнала, мать больная дома лежала. В наших краях и сейчас с работой плохо, а в то время – совсем беда была. Пенсия у матери копеечная, пособия на ребенка и того меньше, а о бирже труда и о пособии по безработице мы в то время и не слыхивали. Летом все кормились с огородов, а зимой те, кто моложе, двигали ближе к столице, работу искать. Ну, а я свою домашнюю «богадельню» плюс «ясли» не могла бросить. Вот и устроилась в «Черную розу» – хоть немножко деньжат по-быстрому срубить.

Короче говоря, там все оказалось хуже, чем я ожидала. Вы же знаете, когда нанимают на работу, всегда обещают золотые горы, но потом многое оказывается враньем. Конечно, «Роза» была не исключением. Вскоре оказалось, что приличный процент придется отдавать сутенеру и тому, кто «Розой» владеет не по бумагам, а в реальности. В общем, в девяностые от нас в столицу не хилый денежный ручеек, а бурный поток тек. Через много лет, когда я окончательно повзрослела, до меня дошло, что наш «бизнес» был полностью теневой, и налоги с него, конечно, никто не платил. Думаю, Воронов в те годы огромные деньжищи сколотил. Понятное дело, он свое богатство никогда не афишировал.

– А когда «Роза» закрылась? – тихо поинтересовалась Лина.

– В конце девяностых доходы стали падать. Это случилось лет через пять-шесть после открытия сауны, – пожала плечами Марго. – Кого-то из сутенеров убили, кто-то из постоянных клиентов за границу подался… К тому же нехорошие слухи пошли, что девочки в «Черной розе» бесследно исчезают, и приток девчонок из местных прекратился. А у самого Воронова вскоре легальный бизнес так попер, что ему не до нас стало. В общем, сама удивляюсь, какого рожна этот столичный писака именно сейчас о нас вспомнил, когда другие давно забыли. Слышала, что он как раз «Черной розой» в день приезда интересовался. Ума не приложу, для кого тот парень старался? С тех пор мы уже несколько жизней прожили, стараясь все забыть, а тут вдруг – на тебе, снова-здоро?во…

– Вы не допускаете, что Артюхова именно за «Черную розу» убили? – спросила Лина.

– Конечно, нет, – пожала плечами женщина. – За прошлое не убивают.

– А если оно всеми своими щупальцами тянется к сегодняшнему дню? – тихо продолжала Лина.

– Об этом мне не известно. Я рассказала вам все, что знала, добавить нечего.

– Кто-нибудь еще остался в селе из бывших сотрудников «Черной розы»? – сделала Лина последнюю попытку докопаться до истины.

– Подождите… Вроде никого. Нет, вру, Колян еще жив – отец того самого Пашки, что за оградой санатория палатку держит. Колян совсем спился, а в то время… Ух, мерзейшим типом этот Колян был! Мы его так боялись! Мог запросто руку девочке сломать или еще как-нибудь напакостить. Малолеток к нам из интерната поставлял…

– Для кого же он не боялся малолеток таскать? – спросила Лина, хотя об ответе догадывалась. – Это ведь серьезная статья.

– Для самого Воронова и для нужных ему людей, – шепотом сказала Марго. – В то время это сходило с рук. С тех пор девчонки давно выросли, разлетелись по свету. Сегодня они о прошлом вспоминать не станут. Те, что пропали – тем более уж они-то замолчали навеки. Уверена, что ни один, даже самый въедливый журналюга ничего про «Черную розу» раскопать не смог бы. Тем более тот мажор Артюхов. Уж он не стал бы свои кроссовочки в грязи пачкать. Короче, Петр Воронов всегда был, есть и будет важной столичной шишкой. Я-то знаю, что за его красивыми словами – лужи грязи и крови, и не сомневаюсь: ежели ему вдруг припечет задницу – он купит все и всех, чтобы выйти сухим из воды. Сами знаете: в наше продажное время имеет значение лишь сумма…

– А лужи крови, которые он оставлял за собой? Что вы можете о них сказать? – быстрым шепотом спросила Лина, боясь, как бы собеседница не оборвала разговор.

– Да когда это было? Целая жизнь с тех пор прошла, – тихо сказала Марго.

Лина видела, что Марго уходит от ответа, однако давить на нее дальше было бессмысленно.

Стало смеркаться, на аллеях парка зажглись фонари. Собеседница наспех попрощалась с Линой и растворилась в сумерках.

Лина осталась одна в беседке. С танцплощадки доносились песни ансамбля «Верасы», однако идти на праздник жизни не хотелось. Настроение было совершенно не танцевальным. Лина думала о том, что ничто не исчезает бесследно, события нашей жизни встраиваются одно в другое, словно паззлы, и, если сдвинуть позднейшие фрагменты, то первые, казалось бы, давно и прочно вбитые, вдруг вывалятся из картины в самый неподходящий момент и обнажат в паззле зияющие дыры.

Аргументы Айболита

Объявление, висевшее у входа в столовую было неприметным и блеклым, словно дирекция специально рассчитывала на то, что его никто не захочет читать. Оно гласило: «Сегодня в 16.00 в клубе состоится встреча с директором Санатория имени Ленина. Вы сможете задать ему любые вопросы и высказать все претензии относительно вашего пребывания здесь». В назначенное время Лина явилась в переполненный зал и поняла, что острые вопросы к администрации накопились не только у нее.

Директор санатория оказался, несмотря на молодость (на вид ему было лет тридцать) тертым административным калачом. Все претензии отдыхающих он отбивал так же ловко, как мастер спорта по теннису – самые трудные мячи. Для моральной поддержки директор привел с собой санаторного гастроэнтеролога – сухонького дедушку, похожего на доктора Айболита. Первые полчаса, когда директор ловко отбивал вопросы об ужасном состоянии корпусов и номеров, «Айболит» мирно дремал в президиуме, подперев узкую седую бородку руками. Но едва речь зашла об ужасном питании в санатории, доктор встрепенулся и резво подскочил. Затем оглядел долгим язвительным взглядом первый ряд отдыхающих, заполнивших зал и вдруг резким движением выкинул вперед руку, словно Ленин на броневике.

– Товарищи! – воскликнул врач надтреснутым стариковским дискантом. – Открою вам жестокую правду, так что не обижайтесь. В нашем с вами возрасте есть вообще вредно, а вкусно есть – тем более.

Зал, заполненный главным образом пенсионерами, растерянно притих, пытаясь переварить эту новость. Оратор, воодушевленный успехом, продолжал рубить правду-матку. Сообщил залу, что скудное и невкусное санаторное питание как раз-таки рассчитано на пожилых и больных людей. Мол, все эти малоаппетитные на вид «суфле» и жидкие кашки на воде – как раз то, что необходимо пенсионерам. Старики в зале закивали головами и окончательно притихли. Доктор убедился, что перехватил у жалобщиков повестку, и принялся щелкать последующие претензии пациентов, как баянист Михалыч семечки.

– В корпусах нет свободных тонометров? – грозно повторил он вопрос из зала и пошел в атаку. – Так это вы сами, граждане отдыхающие, виноваты. Как только мы что-нибудь приобретаем для санатория, так вы буквально в ту же минуту это портите. Поломали все тонометры, вандалы! – ловко вернул оратор претензии окончательно сникшей аудитории. Старушки в зале виновато переглянулись, хотя ничего из санаторского имущества испортить пока не успели. Однако напор с бородкой доктора всех ошеломил и обезоружил.

Не удивительно, что директор через минуту уже мило общался со сломленной и деморализованной «Айболитом» аудиторией. В финале шеф санатория открыл карты. Признался, что он сам, аки Гарун аль Рашид, вечерами прогуливается по аллеям санатория и прислушивается к жалобам отдыхающих.

«Видимо, на следующий день психотерапевт назначает особенно много валерианово-бромовых ванн…», – подумала Лина. Она подняла руку, и, дождавшись, когда директор ей покровительственно кивнул, вскочила с места.