Мальчик с сердцем цвета индиго

Хилай повернулась к нему, еще не разобрав смысл его слов, готовая провалиться сквозь землю. Он увидел ее и продолжил:

– Да вам не битый кирпич нужен, а жемчужина размером с кирпич! – рассмеялся молодой человек.

К этому моменту Хилай прекрасно поняла, что он имел ввиду, что происходило, а самое главное – она не могла сдержать улыбки: она ничего не украла, но нашла то, что ей было нужно! Схватив свою несостоявшуюся страховщицу за рукав, она пустилась в бега, всю дорогу хохоча от произошедшего казуса.

Вечером после ужина она услышала стук камушка об стекло комнаты. Быстро одевшись, прибежала к скамейке в саду, где сидел Илан.

– Привет! Вновь не ожидала? – спросил он, встал, чтобы приветствовать свой огонек света.

– Привет. Очень даже ты предсказуем! – Хилай захотела выйти из ситуации вновь победителем.

– И где мой подарок?

– Вот тут!– без единого намека на колебание сообщила она, доставая из-под скамейки сверток, завернутый в бурый бумажный пакет.

Илан улыбнулся, взял ее руку и поцеловал каждый палец, затем ладонь.

– Ты и впрямь огонь, с тобой невозможно ни в какие игры играть, светит только проигрыш.

Он развернул сверток и увидел кирпич с большим количеством маленьких кусков текста мелкими буквами, разделенных направлением строчек и цветом карандаша, которым был написан каждый кусок. Он начал вчитываться и понял, что это разные моменты из их жизни и диалогов. Какие-то смешные фразы, какие-то грустные моменты, когда не удавалось встретиться. И каждый из них был завершен датой, когда это произошло. Так Илан узнал, что Хилай ведет дневник. Он был глубоко тронут этим подарком, обнял ее и нежно поцеловал в лоб. Послышался голос Нандини, Хилай развернулась и убежала домой. Она была счастлива зову мамы, так как не хотела, чтобы он видел ее красные щеки.

Следующие два дня они вновь проводили вместе в обеденный перерыв Илана. Гуляли у моря и вдыхали тишину заката после рабочего дня молодого человека. А через еще два дня наступил первый день фестиваля весны. Илан и Хилай условились встретиться после двух часов, как раз ее родители к этому моменту уже должны были выехать на два дня и вернуться только к обеду в воскресенье.

Хилай вечером дома сообщила, что не сможет поехать на праздник вместе с родителями, так как у нее сейчас в колледже проходят темы, что ей сложно даются, и надо чуть больше времени провести за учебниками. Отец обратился к ней:

– Дочь, я тебя не узнаю, ты ли это, о свет и огонь моего очага? Чтобы Хилай отказалась от праздника, красивых нарядов, музыки и танцев? И это было сделано ради учебы? Мы же все знаем, что твоя учеба тебе дается, как будто все учебники изначально напечатаны на твоих извилинах мозга. Я слышал, что в колледже считают, что с твоими способностями тебе надо было уезжать в большой мир и покорять университеты. Скажи честно, что случилось? Может, ты себя плохо чувствуешь? Скажи мне. – Отец взял руку дочери и попытался поманить ее взгляд, отчего ей стало еще хуже.

– Да, пап, у меня болит желудок опять. Я не хочу уезжать на праздник и нарушать диету, – еле договорила Хилай, так и не подняв взора на отца.

– Нандини, все решено, ее надо обследовать! Надо найти хорошего гастроэнтеролога в городе N. и непременно ее показать! – Отец не на шутку разволновался.

Мама все поняла и успокоила супруга, что, если не пройдет, обязательно покажутся доктору. Сама же перед сном заглянула в комнату к Хилай и сказала лишь одну фразу перед пожеланием спокойного сна:

– Хилай, ты знаешь наши обычаи, прошу, не забывай соблюдать эти рамки.

В это мгновение девушке хотелось исчезнуть, лишь бы не слышать эти слова. Ничего не сказав, она просто повернулась на другой бок и легла спать. Сон пришел к ней совсем не скоро.

В третий день фестиваля Илан, просидев обязательные две утренние пары, выехал к Хилай и ровно в два часа дня был у ворот ее дома. Хилай его предупредила надеть футболку в этот день именно белого цвета, как символ света. Про краски и обряды праздника она ничего ему так и не рассказала.

Когда он вошел во двор ее дома, то увидел ее в белой хлопковой лехенга-чоли, которая контрастно выделяла ее загорелую кожу рук, шеи и живота и гармонировала с ее белоснежной улыбкой. Волосы как всегда были распущены в длинные мелкие завитки правильной формы. Сам Илан приехал в белой свободной футболке и светло-голубых джинсах. Они вошли в холл большого прохладного дома, уютно обставленного в светлых тонах. Пол был покрыт белым мрамором, поэтому его взору сразу же попался огромный поднос на полу в холле диаметром почти метр, в котором были насыпи в виде маленьких гор ярких порошков всех цветов радуги. Горок было много, цвета повторялись в шахматном порядке. Он подошел к подносу, бросил в угол коричневого дивана свой рюкзак, сел на корточки и спросил, что это.

– Это краски. Порошковые краски. Сегодня третий день фестиваля красок. Мы обычно в этот день разукрашиваем друг друга в разные цвета этими красками,– объяснила она и села с ним рядом на пол.

– То есть? Прямо этими красками? И по телу?

– Да!

– Тогда я могу тебя разукрасить прямо сейчас? И тебе не страшно за свой белый красивый наряд? —спросил Илан, немного не веря в происходящее, сел в раздумье на колени и выпрямил спину, сложив руки на бедра.

– Да, можно. И ты одет в белый, потому что именно так мы и одеваемся. Хочешь, я могу начать, если тебе пока не все ясно?

Девушка положила раскрытую ладонь с выпрямленными пальцами посередине нескольких холмиков так, что ее рука раскрасилась в несколько цветов. Она взглянула вопросительно на Илан, приподняв левую бровь.

Через мгновение, как только он одобряюще кивнул, она резко подняла его футболку и приложила свою руку на левую половину его груди ровно по проекции сердца, подержала пару секунд так руку, глядя ему прямо в глаза, и убрала ее. Он все еще не понимал, что происходит, но что-то внутри него было сильнее его мозга и понимания. Эта сила заставила его утопить в краски левую руку, и он почувствовал каждый из этих цветов, он вновь был в мире своих красок и кистей. Он водил красками по ладони, смешивая цвета, и ловил каждый полутон на границе этих волшебных порошков. Потом он взял еще краски и еще мешал их, потом начал смешивать их прямо на подносе. Затем… он повернулся к Хилай с полностью раскрашенными руками и обеими ладонями провел по ее щекам, шее и рукам до кончика каждого пальца. Он вновь осознал и ощутил вновь уже ранее изученный урок жизни, что красоту и вкус необходимо чувствовать там, где это действительно уместно. Только там можно встретить резонанс внутреннего желания, восприятия и их зеркальное отражение в окружающем мире. Ему ярко вспомнился вкус коричневого сахара в вишневой пудре после того, как он встретил Хилай.

Не всем в жизни дается сразу идти прямым путем к своей мечте, цели и любимому делу. Чаще жизнь готовит хитрые и витиеватые пути, по которым необходимо пробираться до победного финала. Но если путь сложный, а проходящий его марафонец силен и устойчив в своих чувствах и желаниях, то финальная точка достижения вдвойне блаженнее. Невозможно почувствовать вкус еле сладкого чая, если есть при этом конфеты. Но если запивать каждый кусок сладкой конфеты терпким чаем без сахара, то можно почувствовать всю сладость и уловить каждую нотку вкуса конфеты. Такая же ситуация с духами. Если прийти в парфюмерный магазин, то все запахи в какой-то момент сливаются и вскоре вообще сложно отгадать, новый ли этот запах или все еще шлейф от предыдущего. Тогда в помощь приходит кофе. После него можно уловить самый тонкий аромат и наслаждаться вдвойне им. Илану жизнь преподнесла и терпкий чай, и горький аромат кофе. Лишившись в детстве любви к сладкому и возненавидев свою страсть к краскам благодаря грустному опыту боли, он вновь их приобрел с ней, с той, которая дарит этот резонанс двойного чувства не только вкуса и аромата, но и позволяет уловить максимальную силу и мощь своей любви и ее последующее послевкусие. Он с ней понял, что его чувства не только зависят от его внутреннего восприятия, но и от внешнего образа преподношения их. Если бы он мог сравнить это состояние, то описал бы его так: представив, что эту конфету или духи после длительного лишения не просто дали ему в руки попробовать, а преподнесли в красивой упаковке, в момент самого лучшего настроения на верхушке высокой горы с прекрасным видом, со свежим воздухом, от которого хочется летать, и с красивой музыкой, звучащей из рук живого оркестра. В мире всему свое время и своя атмосфера и антураж.

Хилай все-таки смогла посеять еще одно зерно счастья в его душе. Она была абсолютно уверена, что, поливая его и ухаживая за этим зернышком, они оба получат огромный урожай счастливых веток. А она уж сделает все, чтобы работа была выполнена в идеальном виде, именно так, как она совершала любой акт и действие в своей жизни, вкладывая всю душу и ресурсы.

Вечером Илан добрался до дома, переодевшись в простую рубашку Фаравиндада. Свою футболку с пятнами от красок он потом в минутах уединения неоднократно раскрывал, вспоминая свое возвращение к искусству. Они с Хилай разрисовали весь мраморный пол в ее доме. Картины были от простых узоров до городских улиц с домами и пейзажей природы. Все напольные картины были исполнены пальцами, ладонями, всем телом и одеждой. Хилай с домработницей ждала долгая уборка.

Глава 14

Дома он узнал, что для Амирама отец присмотрел невесту и вся семья уже в курсе о том, что им предстоит обручение. После ужина Илан вошел в комнату Амирама. Тот сидел на кресле и смотрел куда-то в глубокую ночь в окне и мыслями был не в этой вселенной.

– Амирам, ты тут? – спросил брата Илан.

– Что случилось? – как всегда отозвался сразу на зов младшего самый старший из наследников в семье Исмаила.

– У меня все хорошо, я пришел узнать, как ты.

– У меня тоже все нормально,– ответил с усталой улыбкой старший брат.

– Амирам, ты сам выбрал себе невесту?

– Нет.

– Тогда почему ты не поговоришь с отцом? Уже времена, когда необходимо было всецело слушаться указов взрослых, прошли. Мама точно бы поддержала тебя! Амирам, прошу, не делай этого!

– Илан… Мы все знаем, какие у тебя понятия в жизни. Мы знаем, что в твоем тихом спокойствии однажды, возможно, взорвется тот вулкан, который, наконец, положит конец всей этой многовековой истории. А пока мы живем в той темноте, что нас окружает, и не каждый готов восстать против него. Некоторые рождаются, чтобы любоваться светом ламп и удивляться чудесам электричества, а некоторые – для того, чтобы родились свет и электричество. И однажды обязательно найдется тот, благодаря кому мы осветим каждый уголок своей жизни. Я, к сожалению, не из тех, кто родился создавать свет. Ты меня понимаешь?

– Нет. Я тебя не понимаю! Амирам, прошу тебя, поговори с мамой! Или… Или я сам скажу, что ты не любишь ее, что ты любишь другую! Я не могу смотреть на эту несправедливость! – Илан был зол на весь мир за то, что тот собирался обидеть его защитника и опору во многих жизненных вопросах.

– Нет, Илан. Ты ни с кем разговаривать не будешь. Решение уже принято. Семья девушки уже предупреждена, слово уже высказано, все готово к помолвке. Даже если бы меня эта мысль посетила, то уже все равно было бы слишком поздно. Мне бы очень хотелось, чтобы ты сейчас меня понял. У меня все хорошо. Мы все будем идти по намеченному отцом плану. Никаких отклонений. Ты понял? – спокойным, четким и холодным голосом произнес Амирам.

В этот момент Илану на долю секунды подумалось, что он видит выгоревшие умершие глаза. Ему стало страшно, и он решил выйти из комнаты.

Церемонию обручения жениха и невесты Илан знал с детства. В этом обряде все было также, только краски одежд, цветов и убранства стола менялись. Впрочем, так было всегда и во всех культурах. А разница в нем всегда одна и хорошо описана одним великим писателем: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»[1 - Л. Н. Толстой.].

Как полагается по обычаю, был приглашен пожилой уважаемый человек, который зачитал договор о соглашении ответственности сторон в присутствии двух свидетелей. Один из них передал свой платок. Амирам высоко поднял его над головой, что по обычаю указывало, что жених приобрел этот платок, чем подтвердил принятие обязательств по отношению к Нехаме— своей невесте.

На церемонию был также приглашен Рахамим, которого вечером Илан вызвался проводить до дома. Родителей он предупредил, что задержится у Дова и придет позже домой. Их счастливые лица так и искрились светом, а улыбки не сходили с губ. Они были наполнены энергией теплоты за счастье сына. Все казались счастливыми, только Илану стало слишком больно смотреть на улыбку Амирама. Одна мысль не покидала его: неужели никто не видит? Неужели ни мама, ни Ирит, ни Ашер не видят это?

Вечерние разговоры о жизненных ценностях продолжались в доме Дова. В этот день они также собрались в зале для гостей с Рахамимом, который как всегда сел на свое кресло и был готов к долгой беседе с молодыми людьми. Ибо он один в той толпе увидел не только грустную улыбку на губах Амирама и слезы в его сердце, но также его зоркий глаз и чуткое сердце увидели боль младшего брата.

– Дедушка Рахамим, как бы вы описали своими мудрыми мыслями счастье? Что это, если перевести его на тот язык, на котором мы разговариваем? – спросил его Илан после начала непринужденной беседы на отвлеченную тему.

Рахамим ждал именно этот вопрос и уже по дороге, пока они тихо шли к дому, задумался сам над этим вопросом «Что есть счастье?» для него, старика, который уже успел прожить целую жизнь и повидал немало бед.