Убийца

– Кто он, откуда, как выглядит? – продолжал допрашивать целовальник.

– Он башмачник из Орла, Иван, лет двадцать пьет запоем, в Питере был и этапом выслан.

Целовальник зажмурился, стараясь припомнить по этим приметам своего посетителя.

– Нет, башмачника орловского у нас нет. Может быть, не башмачник? Закройщик из Орла у нас есть, только того не Иваном звать…

Павлов поспешил выскочить на свежий воздух. Он видел, с каким пристальным вниманием все гости кабака смотрели на него. А он, бледный, с разболевшейся головой, стучавшими висками, едва стоял у стойки.

На воздухе ему сразу сделалось лучше, и он скоро пришел в себя. Извозчик повез его в другой кабак. Обстановка и все атрибуты те же, только этот притон еще больше и многолюднее. Павлов предложил тот же вопрос о Куликове и опять описал его приметы. Целовальник, не задумываясь, ответил:

– Такого не знаем…

– Но, помилуйте, ведь он двадцать лет пьянствует запоем: неужели не приходилось вам его видеть?!

– Вам нужно кличку его знать, а иначе не найдете.

– Да где же я узнаю его кличку?!

– Не могу знать! А вам зачем, собственно, понадобился какой-то пропойца? Какой толк от него?

– Нужно…

Павлов не хотел вступать в пространные объяснения при толпе любопытных слушателей и вышел из кабака.

Оставалось еще шесть притонов около Орла и затем четыре на шоссе.

– Не лучше ли, барин, вернуться вам теперь, – предложил извозчик, – а то ночное время наступает, как бы греха не вышло! Бродяги нарочно заведут с вами спор, а после…

– Что после?

– Оберут, а нет, так и укокошат! Тут это недолго! И концов опосля не сыщешь. Смотрите: в эту пору никого здесь проезжих не бывает!

Павлов согласился. Действительно, ночью трудно производить поиски. У него есть еще два дня. Лучше он заедет к Куликовой и осведомится насчет клички-псевдонима ее мужа. Повидается с сыщиком, посоветуется.

– Ну, поезжай в город, – приказал он, – а завтра пораньше подай утром, мы опять сюда приедем.

Извозчик ударил кнутом и поехал полной рысью. Ему самому хотелось выбраться из этого глухого квартала, где и для извозчика небезопасно. Оборванные бродяги ходят группами, толпами и нередко нападают на проезжающих и проходящих. Павлов вернулся в номер гостиницы. Сыщик еще не спал и окликнул его:

– Ну что, нашли?

– Больно скоро хотите, – произнес недовольным тоном Павлов и, не вступая в дальнейший разговор, начал укладываться.

Наутро, чуть свет, Павлов проснулся. Утро было чудное, ясное, теплое. Дружный хор певцов природы разбудил его. Ему не спалось, и душа рвалась скорее, скорее на поиски, а затем в Петербург, где с таким нетерпением ждет его она. Странно, как это до сих пор он не замечал, что она ему дороже всего, что она наполняет его мысли и все существо! Как ни заглушал он этого чувства, казавшегося ему преступным, как ни боролся он со своим увлечением при помощи старинных поучений святых отцов церкви, все-таки страдальческое личико Гани рисовалось в его воображении и заставляло его думать о «чужой жене».

Сыщик крепко спал еще, когда Павлов вышел из гостиницы и направился к хижине Куликовых. Дуры-бабы он не застал уже дома. Она была на поденщине.

– Опять неудача! Судьба сама меня преследует! Нехорошее, видно, дело я задумал! Чужую жену у мужа отбиваю! Господи! Да разве я отбиваю?! Ведь я одного слова никому не сказал! И не видел Гани с тех пор, как она невестой стала другого! Из мыслей выкинул совсем! Вот пусть будет воля Божия! Объеду все кабаки, побываю везде и обратно в Питер. Судьба – так судьба! Забуду и думать о ней! Непременно забуду!..

Павлов вернулся в гостиницу, где ждал его уже извозчик. Он молча сел и велел ехать.

День начинался жаркий, почти знойный. Солнышко палило, но Павлов не замечал его. В нем происходила внутренняя борьба, заставлявшая его сильно страдать. Многолетние убеждения, привычка, голос совести, веры, религии боролись с каким-то щемящим чувством сердца, которое помимо его воли рисовало образ Гани. Одно из течений его внутреннего «я» должно было пожрать, уничтожить другое, а между тем оба чувства ему были одинаково дороги и расставаться с ними было невыразимо тяжело. Интересуясь «чужою женою» (слово «люблю» пугало его), он грубо нарушал основы своей церковной миссии начетчика и пастыря староверов. Отказаться же от Гани он был не в силах. Компромиссы не давались его прямой, честной натуре. Обманывать он не умел ни себя, ни других.

– Пожалуйте, барин, кабак Судакина, – вывел его из раздумья извозчик, остановившийся у ворот полуразрушенного деревянного дома с запертыми ставнями.

– Да ведь он закрыт, – произнес Павлов, не выходя с дрожек.

– Нет, не закрыт, это они от жары закрывают… День сегодня знойный, – ответил извозчик и, соскочив с козел, постучал в ставни кнутом.

Ставня приоткрылась, и высунулась голова с густыми кудрями самого Судакина.

– Скажите, пожалуйста, – обратился к нему Павлов, – нет ли у вас Куликова Ивана, сапожника из Орла?

– Нет.

И голова скрылась.

– Теперь куда? – спросил извозчик.

– Дальше… Надо все кабаки и постоялые дворы объехать.

Извозчик почесал в затылке, дернул вожжи, чмокнул губами, и лошаденка потащилась. Жара становилась нестерпимой. Ехать приходилось по открытым местам. Пот крупными каплями выступал на лбу Павлова, но он не обращал ни на что внимания. Поочередно они останавливались у каждого вертепа, везде Павлов предлагал один и тот же вопрос, получая в ответ:

– Нет…

С покорным терпением велел он ехать на третью версту, потом седьмую и девятую.

«Сегодня же поеду в Курск, оттуда в Харьков и затем обратно в Петербург», – думал он.

Лошаденка тащилась под палящим солнцем почти шагом. На дороге не видно было ни проезжих, ни прохожих. По сторонам пыльной дороги шел мелкий кустарник и болотистые кочки. Три версты они тащились более часа.

– Барин, дозвольте здесь лошадку накормить, – взмолился извозчик, – совсем измучилась.

– Покорми. Сколько же тебе времени нужно?

– Часа три. Отдохнуть же надо, а то и поесть можете!

– Делать нечего. Но что я буду тут три часа делать?

Павлов вошел на постоялый двор, велел поставить себе самовар и дать закусить на вольном воздухе. Хозяин вынес столик на завалинку и предложил приготовить яичницу на молоке.

– Отлично, – согласился Павлов. – А что, любезный, не знаешь ты пропойцу башмачника из Орла, Куликовым звать?

– Не могу знать. Это вам, барин, лучше у товарищей его порасспросить. Тут у нас двое есть из Орла. Прикажете позвать?

– Позови, позови, голубчик.

Через несколько минут на столе появился самовар, яичница. Павлов с большим аппетитом принялся за завтрак. Хозяин привел двух оборванцев с подбитыми, припухшими физиономиями.