Убийца

Наконец все стихло. Товарищи вернулись, и игра продолжалась как ни в чем не бывало.

Сенька не мог сам встать. Федька взвалил его себе на плечи и потащил лесом к дому.

– Ты теперь смотри, Тумба, да поглядывай, как бы Сенька тебе не подстроил чего.

– Не подстроит! Он знает, что я тоже шутить не умею. У нас в тайге, в Енисейской губернии, за такие штуки против товарищей короткий суд: связывают по рукам и ногам и кладут на муравейник на съедение муравьям. И здесь с ним то же будет, если посмеет!

– А все-таки Настеньку ты поберегай. Не таковский человек Сенька, чтобы простить обиду.

– Сам виноват.

– Сам-то сам, а все-таки выпорол-то он не сам себя!

Солнце было уже высоко, когда товарищи кончили игру. Тумба предложил выпить разгонную. Встала Настенька, спавшая не раздеваясь. Все начали чокаться, благодарить хозяев.

Через полчаса лужайка опустела. Тумба остался один со своей семьей. Он потянулся, зевнул и полез в свою хижину. Измученный Тумба скоро захрапел богатырски. Не спала только Настенька, укачивавшая ребенка. Вдруг она услыхала какой-то шорох около хижины и увидела огненные языки. Она стала расталкивать мужа, но тот спал беспробудно. В хижине нельзя уже было дышать от дыма, когда наконец Тумба протер глаза, вскочил и стал отворять дверь. Она не подавалась, несколько сильных ударов плечом не могли распахнуть дверь. Дыму набралось столько, что Настенька с ребенком лежали уже неподвижно. Сам Тумба терял сознание.

15

Таинственный гость

Туманная, холодная, мокрая петербургская осень вступила в свои права и сделала окраины города непроходимыми. Топкая, жидкая грязь толстым слоем покрыла улицы, тротуары, а постоянная мокропогодица сверху окутывала обитателей пронизывающей сыростью. Неприглядны в эти осенние дни окраины столицы; но бойкие торговые заставы, где грязь превращается в месиво от постоянной сутолоки рабочего простонародья, представляют еще более неприглядную картину. Бедность населения, убожество обитателей, нечистоплотность домов и лавок, грубость нравов, бесцеремонность в отрицании самых элементарных правил и условий общежития – все это лишает наши заставы не только столичного, но и, вообще, городского облика. Здесь на каждом шагу вы встречаете полуголых пропойцев, разгуливающих по улицам свиней и коров, зловоние и клоаки нечистот на самых видных местах. Загляните в лавки, постоялые дворы, «фатеры» рабочих – и вы увидите такие циничные картины, о которых не имели даже понятия. Каждая застава имеет своих нескольких «тузов-торговцев», держащих на откупе всю торговлю. Они упрощают требования потребителей до такого минимума, что в одной и той же бутылке поочередно отпускают квас и керосин, а мясо и рыбу продают непременно с вонью. За все это взимается настолько приличная контрибуция, что самый свежий и лучший товар в городе обходится 1–2 копейки на фунт дешевле заставного. И заставные жители не ропщут, но зато они, в свою очередь, не церемонятся обращаться с улицей, лавками, общественными площадями и прочим, как с помойной ямой.

Простота нравов доходит до того, что летом мужчины и женщины открыто купаются в прудах и канавах среди белого дня. Но летом общая картина патриархальной грязи окрашивается самой природой, зеленью, растительностью; осенью же мерзость запустения представляется во всей своей неприглядной наготе. Без особой нужды в эти мрачные дни никто из степенных жителей не выползает из своих щелей; только рабочие толпами ходят на свои фабрики и заводы, да забулдыги пьяницы таскаются по кабакам. Приличный экипаж, порядочно одетый прохожий здесь такая же редкость, как солнышко в хмурый день. Неудивительно, что все заставные аборигены разинули рты, когда увидели ландо на резиновых шинах, с трудом пробиравшееся к «Красному кабачку». Правда, ландо было настолько все забрызгано грязью, что стенок его не было вовсе видно, а лошади по брюхо покрыты слоем грязи, но, тем не менее, появление ландо за заставой во всяком случае – выдающееся событие. Целая толпа народа провожала редкого «гостя», тыкая на экипаж пальцами и задавая друг другу вопросы:

– Кто бы это мог быть? Не ревизовать ли нас енерал какой приехал?

Ландо остановилось у подъезда квартиры Куликова. Двери распахнулись, и молодой господин скрылся в подъезде.

– Э-э-э… – протянул Никола-кузнец, постоянный гость «Красного кабачка», – я видел этого господина. Он как-то недавно приезжал к хозяину. только тогда он на простом извозчике был.

– И то, верно, верно, – подтвердила женщина, стирающая белье для кабачка, – он самый! Ишь ведь какой хозяин-то наш важный!

Куликов был дома. Он ждал посетителя и вышел сам ему открыть двери. Это был тот самый молодой блондин, с которым недели две тому назад Куликов вел у себя таинственный разговор о графе, его камердинере и прочем.

– Наконец-то, Игнатий, – проговорил Куликов, – а то я начинал уже беспокоиться! Вы мне будете теперь очень нужны. Скоро ведь моя свадьба; а я хочу покончить до свадьбы все дела; у меня, кроме вашего, большое дело с богатой купчихой Коркиной.

– Но почему, Иван Степанович, вы торопитесь кончать все? Разве будущая жена вам помешает, или вы собираетесь медовый месяц за границей проводить?

– Ничуть не бывало. Садитесь. Выпить хотите? У нас будет после свадьбы масса возни с тестем, заводом, его капиталами. Ох, знаете, у меня от всех этих дел голова кругом идет. Больно уж много всего сразу прикопилось.

– Но все, кажется, идет благополучно?..

– Не клеится только у меня с Коркиной. Она еще до сих пор не являлась.

– Что же думаете делать?

– Послал ей записку. Жду только завтра… А там нужно будет что-нибудь придумать. Ну, рассказывайте у вас что? Все готово?

– Через несколько часов мы должны быть там. Все необходимое у меня в ландо. У вас никаких препятствий нет?

– Нет… Значит, можно собираться? Хотите выпить, закусить?

– Лучше поедем, некогда теперь. Нужно ведь еще в два места заехать.

– Да, правда. Поедем.

Они наскоро собрались. Куликов порылся в своих комодах, достал несколько свертков, засунул их в карманы и, накинув на плечи пальто, вышел вместе со своим гостем. Скоро ландо запрыгало по ухабистой, болотистой дороге и скрылось из виду.

В такие ненастные осенние дни «Красный кабачок» торговал еще лучше, чем обыкновенно. Большинство посетителей, забравшись в теплый, гостеприимный уголок, неохотно покидало его, стараясь по возможности дольше не выходить из-под кровли. Когда ландо с таинственным гостем увозило хозяина, в «Красном кабачке» на обеих половинах все столы были заняты. Старший приказчик Антонов отвел в сторону хозяина черной половины, так звали Митрича, и стал с ним шептаться.

– А ведь с нашим хозяином-то что-то неладное.

– Что?

– Третий раз это ландо приезжает. Прошлый раз ночью приехал, какой-то шум в квартире был, возня и потом уехал вместе с хозяином.

– Ерунда! Иван Степанович человек холостой, мало ли каких ландо приезжает!..

– Нет, не тем пахнет. Тут все один и тот же белобрысый господин приезжает, шепчутся. Я намедни подслушать хотел, а они друг другу все на ухо, в потемках, никого не было и все-то на ухо.

– Это-то ничего! А он намедни меня призывает, да и спрашивает: не хочешь ли, мол, заведение мое купить? Доставай денег, я дешево продам.

– Да заведение не его; он сам арендует.

– Обстановка, посуда, это все его; права, контракт, вот это все он и продает. Дешево, говорит.

– Заведение доход дает хороший, а он совсем им не интересуется! Никогда не проверит. Я полторы красненьких в день себе оставляю, а он и не замечает!

– Да и я не меньше. Что ж на него смотреть?!

– Не торговый он человек! Никаких понятий нет купецких!

– И странный какой-то! Все у него таинственное что-то. Помнишь, с этим Гусем?

– А что?

– Да как же? Гусь – мазурик и душегуб первой руки, а ты посмотрел бы, как они всегда здоровались за ручку, целовались, вместе пили, и Гусь к нему на квартиру ходил. А ведь живет хозяин так, что не принимает никого к себе и, кроме нас, никто из слуг с докладом не смеет войти. Что твой министр или енерал. И вдруг Гусь – приятель, да еще какой.

– А последний раз, когда Гусь был у него, куда он исчез? Я сам впускал Гуся, сам запирал двери и хорошо знаю, что выйти иначе, как в окно, Гусь не мог. Неужели он в окно его выпустил? Да и зачем?

– Не могу понять! Знаешь, когда после слышались у нас в подвалах крики, мне все думалось, не Гусь ли попал туда.

– Пустое!

– Но куда же он мог деться? Я впускал его к хозяину, и никто не выпускал.

– Не привыкать-стать Гусю в окно уходить. А может, пьяный проспал до утра и ушел. Ерунда, вот, что хозяин продавать «Красный кабачок» задумал и жениться – об этом нужно подумать. Слушай, Митрич, возьмем у него вместе в аренду трактир. Дело хорошее. Он нам на выплату отдаст, а тысячи две мы достанем.