Аисты

А Рыжая выжила наперекор злому року, потому что жизнь ее хотя и была собачьей, но не могла она бросить умирать своих щенков. Потом её часто видели на улицах города, прыгающей на трех лапах; вместо четвертой – культя. Рядом с нею бегут две похожие на нее собачонки – ее дети, которых она оставила одних в тот злополучный день.

ПАЛ ПАЛЫЧ

(рассказ)

Павел Павлович Булкин, или просто Пал Палыч, как чаще к нему обращались, проснулся от яркого солнечного света, который ворвался из-за плохо задернутых штор. Он натянул на голову одеяло, собираясь поспать еще, но от укуса комара зачесалась лодыжка, и он стал тереть о другую ногу так, что ходуном заходило одеяло. Но зуд не стихал, а наоборот, стал сильнее. Пал Палыч злой соскочил с постели, подошел к холодильнику, из бутылки плеснул на укушенное место водки и только после этого успокоился.

– Комариное отродье! – сказал он вслух и погрозил кулаком невидимым врагам, которые к утру затаились по щелям и другим потайным местам его однокомнатной квартиры.

Был первый день, как он вышел на пенсию. После вчерашних проводов, устроенных по этому поводу, гудела голова. Чтобы успокоить ее, он прямо из бутылки хотел отпить глоток, но передумал и налил водки в граненый стаканчик. В горле сначала обожгло, потом прохладный комочек растаял и согрелся где-то внутри, и почти сразу прекратился противный шум в голове. Пал Палыч удовлетворенно тряхнул головой, закурил и задумался, чем бы заняться. До вчерашнего дня ему, военному человеку, думать почти не приходилось, потому что существовали приказы, и он их выполнял. С сегодняшнего дня все резко переменилось – он стал пенсионером. Приказов никто не отдавал, и он вынужден сам думать, как распорядиться этим днем, а потом другим днем и другим… И чем больше думал, сидя на табуретке и почесывая комариный укус пяткой, крепкой, как подошва армейского сапога, тем туманней для него выглядело будущее. Часы уже показывали десять, и он завидовал своим бывшим сослуживцам, которые сейчас, видимо, собрались в кабинете майора Ржаного, читают утренние газеты, пьют чай, обсуждают последние новости и ждут, когда дневальный позовет их в столовую обедать. После солдатской каши и борща, кровь сильно приливает к желудку, отливая от головы, и тогда вовсе ничего не хочется делать, а почему-то тянет спать. И после обеда все офицеры куда-то разом исчезают. Сам Булкин обыкновенно уходил в свою каптерку выполнять приказ, как монах – послушание, суть которого сводилась к тому, что он должен был перебирать бумаги, сдувать с них пыль и следить, чтобы в полковом архиве тля не поела военные секреты. Но уже на третьей-четвертой папке с документами его так клонило в сон, что он ронял голову на грудь, потом валился грудью на стол и засыпал до конца рабочего дня. Это была его служба, это он делал каждый день в течение многих лет; ничего другого он делать не умел и не пытался. И сегодня, когда службы не стало, он ощутил себя вроде бутылочной пробки, которую бросили в прорубь: она не тонула, но и больше не была нужна. А самым скверным для него было, пожалуй, то, что совершенно не с кем поговорить.

– Пр-р-ривет, – сказали в коридоре.

Пал Палыч вытянул шею. Шум в голове прошел, и послышаться ему не могло.

– Пр-р-ивет, – как-то странно растягивая слово, опять произнес кто-то.

– Фу ты! – хлопнул себя по лысине Пал Палыч.

Он вышел в коридор. В темном углу, в клетке, сидел попугай. Его накануне подарили Пал Палычу бывшие сослуживцы, а после вечеринки он совсем забыл о птице. Поставив клетку с попугаем на стол, стал разглядывать подарок.

Это был насыщенного зеленого цвета большой амазон; по крыльям и хвосту у него проходили, как молдинги у легковушек, голубые полоски, а справа и слева от клюва висели красные сережки. Глаза он имел чуть выпученные, томные и немного нагловатые.

– Пр-р-ривет, – опять произнесла птица.

– Чудеса! – сказал Пал Палыч. – А какие еще ты знаешь слова?

– Дур-р-рак…

– Плохое слово. Будешь его повторять, я из тебя сварю суп.

– Др-р-рама, – ответила птица.

– Да ты никак соображаешь?! – восхитился Пал Палыч. – Ты случайно не из цирка?

– Цир-р-рка, – повторил попугай.

Это окончательно привело в восторг Пал Палыча. Он осторожно поднял клетку, словно в ней сидела волшебная жар-птица, и переставил на подоконник; открыл дверцу, протянул руку, чтобы погладить попугая, но тот ущипнул его за палец.

– Недотрога! Ты, наверное, хочешь есть? Чем же тебя накормить? Вы, попугаи, говорят, едите зерна и фрукты. Знаешь, у меня нет ни того, ни другого. Могу предложить хлеб. – Пал Палыч раскрошил черствую корочку.

Попугай вышел из клетки, покосился на крошки одним, потом другим глазом, и ушел обратно в клетку.

– Напрасно, – сказал Пал Палыч, – я тебе не смогу покупать всякие там киви и ананасы, – пенсия не позволит. Есть будешь то, что ем я, а иначе дам комбикорма – яйца начнешь нести, как курица.

Угроза, похоже, подействовала, попугай снова вышел из клетки и стал склевывать хлебные крошки.

– Узнаю наших! – сказал Пал Палыч.

Продолжая подбирать крошки, птица подошла к стаканчику с остатками водки, опустила в него клюв и запрокинула голову.

– Во даёт! – воскликнул Пал Палыч.

Попугай еще раз опустил клюв в водку и вдруг полетел, но не дотянул до люстры, на которую нацелился сесть, и упал на пол.

– Пикировщик хренов, – сказал Пал Палыч и поднял птицу. – Где же ты водку пить научился?

Он бережно посадил попугая назад в клетку, уселся перед ним и так просидел с полчаса, пока птица не пришла в себя.

У Пал Палыча появился друг. Старый холостяк привязался к птице так, что вскоре и не представлял без нее свою жизнь на пенсии. Он совсем не вспоминал о каптерке с пыльными и никому не нужными секретами; по утрам перестал даже заходить в киоск за любимой «Комсомольской правдой», находя более занятным общение с попугаем. Позавтракав по обыкновению хлебом с селедкой, выпив стаканчик водки, капелькой которой смачивал сухарь для птицы, Пал Палыч усаживался удобнее и, подперев ладонями голову, весь день любовался попугаем и разговаривал с ним. А попугай, которого он так и продолжал называть просто «попугаем», от нескольких капель спиртного становился очень болтлив. Птица удивительным образом пристрастилась к спиртному, в котором, может быть, находила что-то естественное и необходимое для себя, что имелось в перезрелых плодах где-нибудь в лесах Амазонии или Океании. Пал Палыч вспоминал когда-то слышанную фразу, если с попугаем долго говорить, он обязательно ответит. И рассказывал своему закадычному дружку самые разные нелепости. Попугай, в свою очередь, из потока слов улавливал одно, которое нравилось, и повторял вслед за Пал Палычем. По такому случаю бывший капитан наливал стаканчик и выпивал за успехи своего питомца. Кроме слов «привет», «дурак», «драма» и «цирк», попугай научился еще доброму десятку. Птица словно понимала, что ее беззаветно любят, ей все дозволяется и прощается. Попугай ходил и летал, где хотел; его помёт можно было найти и на спинке стула, и на столе, и на плите или даже в сковородке, в которую он садился, чтобы поклевать недоеденную и засохшую с вечера яичницу. Но особенно, после нескольких капель спиртного, ему полюбилось вылетать на балкон, развалиться на подоконнике и греться на солнышке, которое не уходило отсюда до обеда. Тогда его взгляду открывался перекресток двух оживленных городских улиц, шумевших машинами, трамваями, голосами людей. С высоты четвертого этажа он видел толпу не способных летать людей и никак не мог взять в толк, отчего они в такую жару не лежат, как он, а бегают и суетятся, похожие на муравьев. Он много еще о чем рассуждал, наблюдая за жизнью людей, сильно отличающейся от жизни попугаев. Но философствовать подолгу подобным образом попугаю нередко мешал совершенно пустой желудок – из-за той жизни, которую ему устроил Пал Палыч.

Однажды, прогуливаясь по балкону, попугай просунул голову между прутьев и внизу увидел мешок, полный семечек, которыми торговала толстая девица. Не задумываясь, он слетел прямо туда. Девица с испугу вскочила, нечаянно опрокинула мешок, стоявший на высоком ящике, и семечки рассыпались по тротуару. Откуда-то тут же налетели голуби, поднялся переполох, прохожие кричали: «Лови попугая!» Но он вовремя почувствовал опасность и взлетел на свой балкон, выкрикивая на потеху улице: «цир-р-рк», «др-р-рама»!

Так прошло три месяца. За это время попугай пополнил свой «словарный запас» не только лексикой Пал Палыча, но и незамысловатыми словечками посещавших иногда квартиру гостей из части, где прежде служил военный пенсионер Булкин. Гости приносили много водки, а попугаю экзотические фрукты, и тогда случался настоящий праздник. Очень быстро тосты иссякали и пили в основном за попугая, который без устали развлекал народ. Все это время попугай обожал сидеть обязательно на плече у кого-либо из сослуживцев Пал Палыча. Его, очевидно, привлекали яркие погоны и блеск звездочек. Словно пытаясь определить пробу, он азартно царапал когтями и колупал клювом звездочки. Однажды, поклевав майорскую звезду Ржаного, развернулся и дернул хвостом прямо над погоном.

Пауза.

– Ах ты, петух гамбургский! – схватил попугая Ржаной. – Ты что творишь? Погоны совсем новые, только поменял.

– Др-р-рама! – вытаращил в ужасе глаза попугай.

– Это еще не драма, – сказал Ржаной. – Драма будет, если из тебя, павлин ты индийский, какая-нибудь Мурке сделает чахохбили.

Ржаной выпустил из рук дрожащую птицу. Амазон тут же взмыл на гардину и послал ему:

– Пр-р-ривет!

– Пал Палыч, все смотрю я на твоё пернатое чудо и думаю знаешь о чём? – сказал быстро повеселевший майор.

– Н-не знаю, – протянул пьяный Пал Палыч.

– В нашем российском гербе у орла аж две головы, – продолжал Ржаной, – а что толку? Вот если бы в герб поместить одну голову, но попугая… Глядишь, жизнь стала бы лучше и веселей.

Пал Палыч в ответ лишь солово улыбался.

Становилось заметно, что, в отличие от своего питомца, Пал Палыч, наоборот, день ото дня глупел, напиваясь порой до такого состояния, когда уже не мог членораздельно произносить слова, а только издавал телячьи звуки, которые попугай не мог повторить. Жилье Пал Палыча уже стало и вовсе не жилье, а его подобием, пропиталось помимо обычных запахов водки, селедки и табака, еще и аммиаком и выглядело до того неопрятно, что соседи даже брезговали переступать порог его квартиры. Зато вольготно здесь чувствовал себя попугай. В квартале, где жил Пал Палыч, о его друге попугае сочиняли целые легенды. И Пал Палыч, постоянно пьяный, был от этого счастлив необыкновенно, как ребенок. Ему казалось, что за все прожитые годы не было у него большего повода для гордости, чем этот амазон. Он всей душой прикипел к попугаю и полюбил его той загадочной любовью, которая иногда возникает между людьми и братьями нашими меньшими, и которую постороннему трудно понять. Если бы у Пал Палыча была хотя бы пару минут трезвая голова, то, наверное, он смог бы объяснить эту любовь: в первую очередь глубоким одиночеством своей души, ожиданием всю жизнь чего-то необычного, яркого и доброго, как сказка, которой всегда не достает взрослым. Но и этой сказке с одним действующим персонажем – говорящим попугаем – пришёл конец. Жизнь чудо птицы закончилась неожиданно и трагически.

Пьяные утренние возлежания попугая на балконе давно приметил соседский кот. И как-то раз, когда Пал Палыч проснулся после утреннего похмелья и вышел на балкон покурить, то вместо попугая обнаружил кучку перьев.

Для Пал Палыча это было ударом более тяжелым, чем когда-то уход любимой женщины и даже выход на пенсию. Несколько дней он не покидал квартиры, мало спал, не ел, но много пил, переживая гибель друга. И это стало последней каплей для его уже и без того истощенного организма и ослабленной нервной системы. На четвертый день, после привычного стаканчика водки, ему внезапно показалось, что перед ним появился черный кот. Он не был похож на соседского, и таких котов он в жизни не видел. Он совершенно отчётливо видел перед собой огромные жёлтые глаза с удлиненными в прищуре зрачками и красный, облизывающий морду язык. Кот был необычный, больше самого Пал Палыча, потому что Пал Палыч почувствовал, что стал… попугаем. Спасаясь от преследования кота, он выскочил из квартиры в подъезд дома, потом на улицу, и стал просить помощи.

– Я попугай, спасите меня от кота! – вопил он, распугивая играющих в песочнице детей.

Очень быстро приехала вызванная кем-то специализированная бригада скорой помощи.

– Я попугай! – бросился к ним Пал Палыч, указывая куда-то перед собой. – Он хочет меня съесть!

– Конечно, попугай! Вам обязательно поможем, – успокаивал его врач. – Сейчас вас посадят в золотую клетку, и все будет хорошо.