Аисты

– Послушай лучше, что скажу. Знаю о твоей истории, как Марта мучается. Не спрашивай откуда? В деревне все и про всех знают, я тем более. Так вот, не сочти за блажь-дурь мою, но привиделась мне птица на крыше дома твоего, птица-аист. Теперь и сама не знаю: спьяну или во сне. Но точно был аист. Может знак какой тебе и Марте? Потому и решила сказать. Может, впрямь поможет?

Первое, что подумал Иван, оторопело уставившись на Козыреву: «Не зря, видимо, говорят – ненормальная». Она уловила его взгляд и сказала:

– Бог вам в помощь!

– Так Бог или аисты?

– А и то, и другое. Птица, она ведь ближе к Богу, чем мы, люди.

– Ты всё нарочно придумала, хочешь, наверное, выпить?

– Иван, я думала, ты умный, оказывается, как все – дурак. Но… поживём-увидим! – Она пошла, снова что-то напевая вполголоса.

Пошёл домой и Викулов. Пройдя немного, его взяло сомнение: «А вдруг?.. Для чего-то ведь Кена повстречалась мне сегодня с утра, хотя не видел её давно, тем более никогда не разговаривал с нею. Может быть, Кена сумасшедшая, но разве меньше сумасбродства у Марты с её приворотами, которыми стала увлекаться».

По мере того, как подходил к дому, Викулов задумался о том, где мог бы у него свить гнездо аист. «Старую кирпичную трубу разобрали, когда провели природный газ, котельную в доме обустроили отдельно, вывели высокую трубу из нержавейки, – рассуждал вслух Викулов. – Плоские крыши сараев и навесов, очевидно, не годятся, чтобы их приглядел аист. В соседнем селе видел гнездо на придорожном телеграфном столбе, относительно невысоком, метров восемь. Стало быть, – решил он, – поставлю у себя такой же, закреплю его к постройке, где складируются тюки с сеном».

На следующий день, как только Марта уехала на работу, он отложил свои дела с подготовкой техники, а принялся за аистов «дом». Нужной длины и толщины стройную еловую лесину он имел в хозяйстве, и дело было за малым – вкопать её у постройки вдоль опорной стропильной балки крыши и стянуть проволокой с балкой: конструкция должна получиться основательная.

Он позвонил своему хорошему приятелю и попросил приехать на пару часов с краном-вышкой. Когда Иванов друг приехал, и они все обсудили, то и задумались: а что сооружать поверху лесины? Сошлись быстро во мнении, что нужно съездить в соседнее село и посмотреть настоящее гнездо аистов. И поехали тут же.

Поставленная ими кран-вышка у столба со старым гнездом аистов вызвала интерес среди местных, которые их обступили. Посыпалась куча вопросов. Иванов друг оказался находчив. Он выглянул из кабины и сказал:

– Задание выполняем важное, государственное! Объезжаем район для ревизии гнёзд аистов.

– А зачем? – спросил неуверенно и недоверчиво худой старик с газетой и в роговых очках. – В жизть такого не было!

– Эх, отец! Жизть прежде была одна, теперь стала другая, ещё не такое бывает, страна то ведь тоже другая.

– Для чего? – не унимался старик, снявший очки, которые, видимо, были для чтения, пытаясь разглядеть Ивана, стоявшего на высоте в корзине вышки.

– Всё просто. В следующий раз привезём яйца страусов, подложим в это гнездо и другие, прилетят аисты и станут высиживать вместе с аистятами страусят.

– Шутники! Такого не бывает.

– И я говорю, что раньше не было, теперь будет. У страуса вона какие яйца! Почти как у слона. Не воробьям же их высиживать, аист для этого дела самая подходящая птица. Научный эксперимент! Лично министр сельского хозяйства придумал, чтобы увеличить в стране поголовье страусов.

– Разве что так… – старик, похоже, задумался.

Они вернулись назад. Иван ничего замысловатого в устройстве аистами гнезда не увидел, кроме переплетенных меж собой как попало, на первый взгляд, сучьев, камыша, обрывков верёвок, тряпок (были даже куски строительной минеральной ваты), что оставалось, как это не странно, конструкцией крепкой. Он решил на макушке лесины установить крестовину, подобную тем, что устраиваются под новогодние ёлки, только наоборот, а на ней закрепить старую плетеную корзину с низкими бортами, которой пользовались для переноски овощей с огорода. Они быстро управились. Прощаясь с приятелем, Викулов сказал:

– Про страусов ты зря так со стариком. Мне его жаль, он тебе и впрямь поверил.

– Вовсе не зря. Пусть голову поломает, говорят, что полезно, глядишь и поверит. – Он улыбнулся и подмигнул Ивану. – Ты ведь тоже хочешь верить.

Викулов промолчал. Но ему вдруг вспомнилась известная фраза о том, что «если у человека будет вера величиной даже с горчичное зернышко, то для него не будет в жизни ничего невозможного».

Марте, лишь пришла с работы, сразу бросился в глаза, возвышающийся на участке столб с корзиной наверху. Иван ей рассказал о встрече со старухой Кеной, с чего всё и началось. Она сначала грустно улыбнулась, так что у неё то ли от жалости к себе, то ли избытка чувств к мужу за проявленную, трогательную заботу о ней, проделанный немалый труд, выступили слёзы. Она обняла Ивана и прижалась мокрым лицом. Он осторожно отстранился, отер слезы, поцеловал в глаза и сказал:

– Всё будет хорошо! Аисты нам помогут!

Марта утвердительно кивнула головой. И как часто бывает, когда какие-то внешние, подчас кажущиеся незначительными, случаи влияют на последующее поведение человека, если не на всю его жизнь, так и в её тревожной душе появилось загадочное ощущение чего-то нового, что обязательно не только может, а должно произойти. Надежна и вера большинства мнительных и склонных к сантиментам людей – в том нет никакого открытия – всегда опираются на нечто материальное, ощутимое, как, например, у язычника-друида священный дуб; иудея скрижали, посланные Моисею; у доброго христианина иконы, частички мощей Святых, как и прочее у разных народов. «Аисты, приносящие детей», – эта веками существующая, придуманная кем-то красивая сказка-примета, вдруг для неё стала почти такой же материальной основой веры, что у них с Иваном действительно сбудется их желание о ребёнке… И наступили в семье Викуловых дни, которые внесли в их до того скучное и гнетущее настроение ожидание события, которое непременно должно случиться, ну, хотя бы начнется с появление аистов. Только лишь начинался рассвет, как Марта выглядывала в окно спальни на торчащий над крышей сеновала столб. Но проходили день за днём, а никто на него не прилетал, на нём сидели лишь вездесущие воробьи, да постоянные пернатые жители в их округе – пара сорок. Весна набирала силу, и уже по небу шли куда-то на север косяки гусей, прилетели враги местных садоводов скворцы, уничтожавшие урожаи черешни и клубники; появилась трясогузка, горихвостка, ласточки, но больших белых птиц с черной отметиной не было. И снова у Марты время от времени начинались приступы хандры, былое доброе настроение ухудшалось, и она, чтобы скрыть своё состояние, старалась не встречаться взглядами с Иваном, не обидеть его; он в ответ молчал и находил кучу отговорок тоже не общаться с нею, уходил, чтобы себя чем-то занять. И так продолжалось неделю и вторую.

Потом наступил обычный рабочий день, каждый был занят своим делом. Марта сидела у в конторе, когда к ней вбежал Иван, редко навещавший ее на рабочем месте. Был он взволнован, сразу не мог выговорить, что хотел, схватил её за руку и, со словами «аисты», потащил на улицу. Очень-очень высоко в совершенно безоблачном небе была видна большая стая птиц, только их чёрточки. Их было много, они парили, кружась на месте, не было слышно их голосов, как бывает у перелётных журавлей, значит, это могли быть только аисты. Не только Иван и Марта, другие ее сотрудники вышли посмотреть на прилёт аистов. Через время, стая, словно поприветствовав людей, медленно стала уходить. А Иван и Марта, радовавшиеся как малые дети, поехали к себе в надежде, что в их дворе тоже появятся аисты. Каким же было разочарование обоих, что к ним никто не спустился из этой стаи, не прилетел и в следующие несколько дней. Ничего не изменилось. Марта оставила привычку спозаранку выглядывать в окно.

Событие, почти не ожидаемое, произошло, как водится, внезапно. В воскресенье, когда они завтракали, на улице неистово стала лаять их дворняга, свободно гулявшую по двору. Иван вышел на улицу посмотреть, может кто подошёл, тут же обомлел от удивления. Собака вертелась под лесиной, заглядывая вверх, а там, в корзине с совершенно невозмутимым видом стоял аист, озираясь вокруг себя. Марта вышла следом и не верила своим глазам, в ней снова пробуждалось необъяснимое чувство, что надежда и вера обязательно сбудутся, она станет матерью. Она осторожно, боясь спугнуть птицу, подошла к краю крыльца и спросила у мужа:

– А он не улетит?

– Зачем же ему улетать, если только прилетел. Видишь, как по-хозяйски осматривается, что-то, может, не нравится с нашей корзиной. Но это теперь его проблемы-заботы, ему виднее. Марта, а ты будь смелее, они ведь к людям привычные, только близко к себе не подпускают, на нашу дворнягу, как видишь, ноль эмоций.

– А почему он один?

– Наверно, не успел жениться.

– Остроумно!

– Думаю, что где-то летит его подруга, а до тех пор аист готовит гнездо для семьи, как у них заведено, у нас, людей, не все так поступают.

Птица их словно поняла, вдруг расправила крылья, запрокинула голову на спину так, что нижняя часть клюва оказалась вверху, и стала в таком положении ударять челюстями одна о другую, громко и сильно трещать, будто здороваясь с хозяевами, и таким образом им говоря:

– Вы добры ко мне! И я постараюсь вас отблагодарить тем же. Вы чем-то даже на меня похожи, как и я, на двоих ногах, но очень жаль, что нет у вас крыльев, а то бы взлетели ко мне наверх, здесь так здорово, отсюда открывается чудесный вид на окрестности, такая красота: дальний лес, поля, озеро с лугами, где, уверен, немало найдется еды. А самое главное, я у вас в полной безопасности, могу вывести потомство, сохранить своих деток, потому что на меня в ваших краях не охотятся, как в Африке, где я провожу зиму, и где похожие на вас, но другие совершенно люди, меня ждут только для того, чтобы убить и съесть.

Восторгу Марты не было предела. Она стала от радости кружиться, прыгать, возносить к небу руки, складывать ладони в благодарении. Немного успокоившись, убежала в дом, крикнув оборачиваясь к Ивану, что сегодня у них праздник, она готовит мужу на обед его любимые картофельные клёцки со сметаной и жареным луком. Они остатки дня без конца выходили смотреть на птицу в ожидании, что прилетела его пара. Но аист был один и в этот день, и следующий, но не покидал свой «новый дом». Иван стал видеть аиста гуляющего в поисках корма на окраине поля и у заболоченного берега реки, аист постоянно носил «строительный материал», поднимая и расширяя гнездо. Подруга аиста появилась на третий день, она прилетела, видимо, ночью. Аисты теперь были вдвоём, настало их время любви. Они взлетали с гнезда, делая в воздухе несколько резких ударов крыльям, потом почти невидимыми движениями, как в танце, поднимались всё выше и выше широкими кругами-спиралями, забираясь так высоко, что почти растворялись в небе. Но через какое-то время вдруг появлялись совсем с другой стороны, уставшие и счастливые, что обрели друг друга, что вместе, ведь вдвоём в гнезде теплее. Выходя из дому, люди приветствовали птиц громко словами, птицы в ответ трещали клювами и были заняты своими птичьими хлопотами-заботами, продолжая строить гнездо, летели вслед за Иваном в поля, выискивая в поднятой пахотой земле мелкую живность, паслись на других пажитях. Его поражала забота аиста о своей подруге. Он наблюдал, как аист, достав из норки зазевавшуюся полёвку, подзывал её к себе, совсем как это делают петухи, приглашая кур на найденное зёрнышко, или, бывало, аист гордо нёс добычу в клюве и бросал к её ногам. В начале мая, когда солнце уже не просто грело, а нагревало гнездо в ясные дни, у птиц наступила самая важная в их жизни пора: аисты ждали пополнения в семействе. Теперь бесконечные полеты из гнезда и в гнездо совершал один аист, а его подруга высиживала яйца. Он заботливо носил ей самые невероятные кулинарные изыски – дождевых червей, лягушек, мышей и даже мелких ужей и рыбу, чтобы хватило сил согревать яйца и дать жизнь будущим птенцам. Наконец, и она начала улетать, они поочередно меняли другу друга, но никогда не оставляли гнездо, это значило, что у них вылупились птенцы. Викуловы дали птицам человеческие имена: аиста за его бодрый, сильный характер, назвали Гриша, его подругу, которая была поменьше, изящней, кто-то бы сказал «гламурной», ласково – Глаша.

Марта была очень увлечена происходящим на её глазах с аистами, её интерес был настолько сильным, что она могла часами стоять и наблюдать, как в занимательном кино, что происходит в этом птичьем семействе, никак не могла дождаться, переживала, когда же появятся птенцы. Её кто-то из знающих соседей успокоил, что птенцы встают на ноги только через месяц, а в гнезде до вылета живут около двух месяцев. Она дождалась, когда птенцы поднялись, и это стало целым событием. Над краем корзины появились три маленькие головы, которые озирались, вертя похожими на морковку маленькими клювами, начали прыгать в гнезде, потом всё смелее и отчаяннее махать крылышками. Это выглядело забавно и увлекательно. Родители-аисты, было похоже, гордились своими малышами, устраивая обыкновенно рано утром, лишь забрезжит рассвет, – птицы не спят подолгу в отличие от людей, – такой концерт-трескотню на весь двор, птенцы в этом оркестре им вторили чуть спокойнее (анданте), что уже никому во дворе было не до сна; и Иван сердился, что его в такую рань заставляют оторваться от такой притягательной, особенно в утренние часы, подушки. В конце июля окрепшие аистята стали, как заправские парашютисты, летать из гнезда. Они подскакивали сначала вверх, затем, едва начав падать, резко, инстинктивно, расправляли крылья, делая два-три взмаха, и их словно подхватывал невидимый поток воздуха – они спокойно, вытянув вперед шеи и с направленными кзади ногами, как и их родители, красиво устремлялись вслед за ними, чтобы учиться птичьим премудростям для самостоятельной жизни.

Так продолжался еще месяц. Птенцы заметно повзрослели, превратившись почти в таких же, как старшие, больших птиц, и это была уже небольшая стая. В гнездо они возвращались вместе всё реже, пропадая на разных пажитях, чтобы набрать сил для предстоящего перелёта на зимовку. Но отец и мать аисты в гнездо прилетали по-прежнему всегда вдвоём. Они опускались в него, стоя всегда почему-то на одной ноге и бок о бок друг к другу, спрятав клюв меж длинных перьев шеи, и в таком положении оставались подолгу, держась с достоинством, величаво, поглядывая своими большими круглыми глазами за тем, что происходит во дворе. А когда кто-то из Викуловых выходил из дому, было встрепенутся, шумно помашут крыльями, и Викуловы больше не сомневались, что аисты их так приветствуют и объясняются на своём языке, который уже можно было понять и людям, говоря:

– Скоро настанет пора прощаться. Очень хлопотно собираться в дальнюю дорогу, а сколько не собирайся – всего не предусмотришь. Совсем не хочется улетать, ведь у вас было так прекрасно, мы были счастливы. Обязательно будем снова вместе в следующем году. Желаем и вам счастья, пусть сбудутся все ваши мечты!

Но и аисты, оказывается, не всё знают наперед, всей семьёй им улететь не удалось. Случилась беда. В тот погожий августовский день Иван ремонтировал комбайн, как вдруг к нему во двор на велосипеде влетел местный паренёк и сбивчиво, очень эмоционально стал что-то рассказывать, размахивая руками, показывая в сторону реки, упоминая аистов. Викулов его остановил и попросил сказать спокойно. Оказалось, что мальчишки рыбачили и стали очевидцами необычной сцены, которая случилась у них на виду. Несколько поодаль от них паслись аисты, – все село уже знало, что это аисты, живущие у Викуловых. Неожиданно послышался сильный шум, птицы заметались, появился протяжный то ли свист, то ли крик, похожий скорее на писк. Когда туда прибежали рыбаки, увидели, что один из аистов лежит в крови, другие, увидев приближающихся людей, отлетели в сторону. И мальчишка повёл Викулова к месту происшествия. Иван сразу узнал Глашу. У нее была кровоточащая рана плечевой кости правого крыла, им она не могла двигать, и перекушены перепонки и пальцы ноги. Птица полулежала на траве, завидев его, пыталась подскочить, чтобы взлететь, но у неё не получалось, она падала, как подкошенная. Иван попросил мальчишку съездить снова в село и привезти старую простыню или покрывало, сам осмотрелся вокруг. У него не было сомнения, что на аиста напала крупная выдра. Многим сельчанам (рыбаки постоянно находили остовы объеденных рыб, или характерный помет этого животного) было известно, что в этом месте реки было логовище выдры. Аисты, очевидно, слишком близко подошли к пологому берегу речки, где в это время выдра выгуливала своих детёнышей, опасаясь за них, и напала на Глашу. Метила выдра, очевидно прокусить шею, так как хорошо известен этот её главный приём на охоте, – прокусывая голову или шею жертвы, она тем самым стремилась как можно скорее обездвижить её. Птица, напуганная нападением зверя, и на людей смотрела как-то боком, вполоборота головы, вздрагивая время от времени всем телом, и прикрывая веком красный глаз; но потихоньку, от усталости ли большой, или безысходности и обреченности своего положения, стала успокаиваться и, наконец-то, доверилась человеку. Иван уложил ее на простыню и под восторженные взгляды мальчишек, которых просил не шуметь и не разговаривать, понёс Глашу домой.

И начались для перелётной, дикой птицы дни необычные в её жизни. Лететь в Африку по заключению Марты она, чтобы проделать тысячи километров, не могла. Марта наложила ей лангету на крыло и ногу, и посадила в закрытый вольер, в котором держали кур и цесарок. Домашняя птица поначалу к новой гостье, гораздо их крупнее, имевшей к тому же огромный клюв, относились с осторожностью и даже страхом, сторонясь и обходя стороной. Потом, всегда суетливый и многоголосый курятник, привык ко всегда молчавшей новенькой, которая подолгу стояла в углу на одной, здоровой ноге. Да и Глаша никак не находила общего языка с обитателями вольера. Кур, хотя они и были почти такие же, как она, белые (привезены из инкубатора), считала слишком наглыми и совершенно безмозглыми, а цесарок, очень красивых в их ярком оперении, наоборот, находила скучными и заносчивыми, и те, и другие были весь день заняты одним – бесконечными разборками между собой и вознёй в земле. Глаша и ела отдельно, не из общих кормушек с комбикормами и зерном, люди её кормили совсем другой едой, в её меню не было, правда, привычных мышей, червей или лягушек, но всегда рыбья мелочь, которую стали постоянно приносить местные рыбаки, корки хлеба, а ещё очень полюбившиеся Глаше сосиски. И специально для неё стояло ведро воды, тогда как куры и цесарки пили из низеньких жестяных корыт. Не привыкшая к неволе, Глаша с тоской смотрела сквозь металлическую сетку вольера на улицу, наблюдая как происходит смена времени года. Она не знала и не видела, как собрались в далёкий путь её сородичи, как их стая долго кружилась, прощаясь, над селом. Её такое же врождённое состояние необходимости перелета в края тёплые сталкивалось с действительностью, в которой оказалась, птицу это делало понурой; а когда стало становиться всё холоднее, серое небо посылало вперемешку с ледяными дождями и первые снежинки, птица стала и мерзнуть; перестал быть ярким даже ее морковный клюв, и потускнели и без того грустные глаза. Люди, подзабывшие, что аист не курица, которая может переносить и небольшие морозы, что аист может простыть и заболеть, вовремя спохватились, перевели Глашу и весь птичий двор раньше обычного на «зимнюю квартиру», в закрытый и теплый сарай. Но время делало своё дело, птица постепенно не только освоилась с чуждыми для нее домашними пернатыми, задавая им время от времени трёпку, если мешали хоть в чём-то, и совсем перестала сторониться человека; заживали и физические раны. Марта в один из дней, когда Глаша стала к ней подходить сама, брать из рук сосиску, сняла с птицы гипсовые повязки. И Глаша почувствовала долгожданную свободу в движении, размахнулась по-настоящему сильными крыльями, вдруг запрокинула голову и впервые устроила трескотню клювом, что от неожиданности по сараю в испуге заметались куры и цесарки. Марта нежно провела ладонью по шее Глаши, погладила ее еще раз, – птица не сопротивлялась, – тогда Марта осторожно стала перебирать пальцами маховые перья, счищая с них остатки сухого гипса. Птица и теперь не шевелилась, только изредка поворачивала голову, косясь красным глазом над согнувшейся над нею спасительницей. И в какой-то момент Марта не просто видела этот взгляд, ей казавшийся забавным, потому что птица, привыкшая к ней, проявляла уже и явное любопытство, но ей показалось, что Глаша, подёрнув веком, словно подмигнула, чтобы сказать:

– У тебя, Марта, тоже всё хорошо. Ты же должна помнить, как мы с моим другом аистом весной говорили тебе, что и у вас в семье всё наладится, и у вас будет свой аистёнок. Так вот, я уже начинаю видеть этого аистёнка…

Марта опешила от внезапно посетившего её состояния, словно колдовства. Она оставила птицу, зашла домой, присела, и только теперь вспомнила и подумала о том, что чувствует себя последнее время не вполне здоровой, постоянно присутствует ощущения дискомфорта, но в постоянных хлопотах-заботах и круговерти будней, никак до сих пор не удавалось себе уделить внимание. Холодок у неё пробежал по спине, когда подумала, как всё это несколько непривычно для неё, и не может ли быть связано с её женскими делами. Она серьёзно задумалась, но в этот день и следующие дни мужу ничего не сказала, потому что и раньше бывали у неё временные изменения по-женски, стала наблюдать себя, измерять базальную температуру, находя ее повышенной, хотя не имела при этом никаких симптомов подозревать себя в простуде, каком-либо воспалении. В конце недели, она заехала в аптеку купить специальные тесты. Первая же проба, а потом и последующие, давали положительный ответ на её самый трудный в последние годы вопрос. Она пошла к врачу. Её затеплившуюся надежду врач уверенно подтвердил. Если бы можно было в этот момент измерить весами счастье Марты, как и любой другой женщины в их многолетнем ожидании материнства, то его было так много, что Марта могла одарить им всё человечество. Когда она приехала домой, первое что сделала, вошла в сарай к Глаше и вывалила перед ней целую кучу её любимых сосисок, которых купила впрок по дороге. Сосиски ловко подбрасывала и глотала не только Глаша, но растащили из-под её носа-клюва другие набежавшие обитатели птичника. Марта всё смотрела на Глашу, не уходила, и у неё наворачивались слёзы, которые не могла сдержать и думала о том, что не может быть напрасна вера в хорошее, вера творит чудеса. И Марта, поглаживая ладонью спинку птицы, сказала вслух, к ней обращаясь: «Глаша – ты действительно птица-счастье!»

А дальше всё пошло своим чередом. Марта носила под сердцем своего «аистёнка», дожидаясь будущего лета, когда он появится на свет. Птица-счастья, ставшая совершенно ручной, настолько освоилась и привыкла в птичнике, что, казалось, она здесь жила всегда и будет навсегда. Но прошла зима, наступила снова весна, обитателей птичника опять выпустили в вольер, а Глаше было разрешено в порядке исключения свободно ходить по двору, что она с удовольствием и делала, засовывая свой длинный клюв часто куда не надо, но всё ей прощалось, и не было отбоя от любопытных сельчан, особенно детворы, которые приходили к Викуловым в усадьбу поглазеть, как в зоопарке, на Глашу, которая вроде как и и перестала быть диковинкой для всех, но вызывала искреннее удивление, – ведь прижилась же перелётная, дикая птица у человека. Глаша никого не боялась и не стеснялась, особенно выделяя мальчишек-рыбаков, приносивших ей пойманных на удочку мелкую плотву, густеру и пескарей. Птица все время передвигалась вперевалку или небольшими скачками, лишь редко взмахивая крыльями, словно опасалась за них и берегла. Но в один из дней Глаша привычными для аистов резкими подскоками вдруг разогналась, сделала несколько взмахов и полетела, сделав небольшой круг над двором, и опустилась, но не на землю, а в гнездо. рирода брала своё! Инстинкт птицы брал верх, это был ее, птичий, не человеческий дом. Она первой, до прилёта её сородичей, заняла его, чтобы продолжить свой род, как и Викуловы, в роду которых вскоре произошло долгожданное пополнение.

ПОПРОШАЙКА

(рассказ)

1.

1990 год. Караганда. В пелене падающего снега подземный переход кажется огромной черной пастью сказочного чудища, по зубам-ступенькам которого бесконечно текут пешеходы. В переходе тесно и сыро. Электрические светильники в застоявшемся воздухе горят тускло, и от этого лица людей – цвета болотной тины.