Лесной старик. Роман

– Присядьте на стул, Тимофей Захарович, и абсолютно расслабьтесь.

Она с трепетом ожидала выполненья своего приказанья и уповала на безмерно желанное чудо… И вдруг дворецкий с радостью уселся на стул возле окна и мгновенно обмяк. И сразу она слегка, но победно разинула рот, чтобы, немедля, начать свои корыстные внушенья, но в столовую осанисто вошёл Серов в чёрных просторных брюках, в сиреневой шёлковой блузе и в замшевых мягких туфлях…

9

Алёна горделиво и радостно подметила то, что угодливый дворецкий Тимофей при появленьи своего хозяина не вскочил с обычным подобострастием со стула и не изогнулся в церемонном полупоклоне, но остался сидеть возле окна расслаблено и неподвижно. «Значит, – весело сообразила она, – дворецкий уже абсолютно мне покорен. Я охмурила его… Однако мне сейчас нельзя допустить, чтобы хозяин это заметил. Необходимо срочно изменить ситуацию…»

И Алёна быстро прошептала дворецкому на ушко:

– На короткое время, Тимофей, ты побудь прежним. Будь, как встарь, неторопливым, плутоватым и степенным. Но ты навеки запомни, что именно я отныне – твоя всевластная хозяйка. Вставай и служи.

И Тимофей, вскочив проворно со стула, произнёс негромко и слегка жеманно:

– Я почтительно рапортую вам, уважаемый Вадим Ильич. Всё в полном и безупречном порядке… Яства приготовлены отменно вкусно… Я сам дегустировал их…

А Серову вдруг настолько захотелось показаться Алёне барственным, высокомерным и властным, что он, занятый всецело своим актёрством, не сумел в эти миги осмыслить достаточно явных и странных перемен в поведеньи своего дворецкого. И, в придачу, крайне пунктуальный хозяин усадьбы вдруг устыдился своего опозданья к обеду…

А опоздал он потому, что придирчиво и прилежно он выбирал себе одежду к предстоящей трапезе. Ведь ему очень хотелось облачиться именно так, чтобы и щегольнуть перед зоркой и умной гостьей достоинствами своей фигуры, в которой ещё не было даже намёка на излишний жирок, и, одновременно, показаться влиятельным, солидным, хотя и опальным вельможей. И ещё хотелось ему подчеркнуть свои одеяньем, что милая гостья может вести себя за обедом раскованно и непринуждённо…

Но все эти разнообразные притязанья и хотенья оказались причиной того, что Вадим Ильич был к обеду наряжен весьма пошловато и даже чуть потешно. И Алёна, глянув мельком на хозяина усадьбы, едва сдержала ехидную усмешку…

Однако бездомная и затравленная гостья отлично понимала, что нельзя ей сейчас безнаказанно раздражать или бесить того, кто уже милостиво готов предоставить ей надёжную защиту, деньги и кров, но кто при малейшей нужде или ghjcnj просто из прихоти способен уничтожить свою жалкую подопечную… И вдруг Алёне померещилось, что хозяин усадьбы нарядился к обеду с изощрённым и тонким искусством, и теперь он выглядит, как истый патриций-аристократ. И, как только у неё появилось это весьма лестное для её покровителя и протектора – и, значит, вполне безопасное для неё самой – восприятье, она разрешила себе стать искренней. И вскоре она благодарно, застенчиво и восхищённо улыбалась ему, и был он безмерно доволен произведённым на неё впечатленьем…

А Тимофею подумалось о том, что он сейчас едва не оказался под жестоким игом необоримых и дивных чар. И не сразу он смог сообразить, как ему нужно относиться к тому, что, благодаря чистой случайности, он всё-таки не попал под рабское ярмо. Но затем с изумленьем он постиг, что он сильно сожалеет о своём несостоявшемся рабстве…

«Ну, почему, – лихорадочно и угрюмо размышлял Тимофей, – скорблю я том, что я только случайно не стал балаболящей игрушкой этой привередливой твари? Ведь она рада шокировать любого… Однако, она способна и вкрадчиво улещать… Она лопочет, будто шаманским дурманом опаивает. И это состоянье наркотически сладостно… Но всё-таки подлинная причина вовсе не в причудливых байках и не в искусном её волшебстве… А истинная причина в том, что я слишком дорожу своей выгодной должностью в усадьбе… Ведь беспредельно самоотверженного слугу никогда не турнут отсюда, как своевольного озорника… А ситуация быстро и разительно меняется, и Алёна неумолимо обретает здесь подавляющее влиянье… А наш доминантный хозяин-самец, похоже, оробел и даже сдрейфил… Хотя ему и хочется казаться чванным… Я вынужден переметнуться…»

И лакей почувствовал своё превосходство над своим сникшим господином…

Дворецкий рассуждал достаточно здраво… Если он безмерно дорожит своей должностью в усадьбе, то он постоянно должен проявлять полную готовность на рабское пресмыкательство. Ведь безупречно раболепных и рьяных стремянных, как правило, господа не прогоняют. Ушлых подхалимов хотя и презирают напоказ, но втайне всё-таки дорожат ими… А если Тимофей будет по-прежнему отбирать рабочие кадры для барской усадьбы, то он, несомненно, сохранит своё громадное влиянье в бедной, оскудевшей деревне, где иной денежной службы попросту нет. А такое положенье сулило дворецкому непререкаемую власть в религиозной общине…

Да и кто из влиятельных персон узнает о его позорном поприще?.. Важные особы и хозяева непременно воспримут его лесть и угодливость, как всего лишь должное выполненье лакейских обязанностей, и не станут о таких пустяках публично разглагольствовать. А батраки и слуги вовеки не посмеют из лютого страха перед крамолой и кощунством осудить своего сакрального лидера…

Конечно, о его холопстве и сраме будет прекрасно знать Алёна. Но разве в её интересах афишировать свою полную власть над дворецким, который согласно общепризнанным идеям управленья должен подчиняться только одному человеку: владельцу усадьбы?.. Ведь потаённая, скрытая власть всегда эффективнее явной…

Но у Тимофея было ещё одно смутное ощущенье, которое дворецкий не смог осознать чётко и ясно. Фактический управитель усадьбы неосознанно ощущал, что подозрительная и дошлая Алёна, которая вскоре обязательно начнёт безотказно помыкать отставным генералом, никогда полностью не доверится тому, кто ещё сохраняет собственную волю. И, значит, его собственную волю необходимо – для успешного продолженья его карьеры в усадьбе – заменить жестокой и непререкаемой волей новоявленной госпожи…

Да и зачем ему, в сущности, нужна его собственная воля? Ведь житьё по своей воле и хлопотно, и докучно… И разве не жил он доселе именно по своим хотеньям?..

Ведь бывшая хозяйка Тимофея считала дворецкого мелкой сошкой и не обращала на него особого вниманья, поскольку те суммы, которые он пронырливо похищал у неё, не казались ей чересчур значительными. Авантажная и харизматичная Галина Ильинична никогда не была скупердяйкой… Да и брат её, занятый всецело своим романом, не встревал в инциденты о мелких кражах, и поэтому Тимофей почти всегда имел полную возможность и при новом хозяине бесконтрольно делать всё то, что считал нужным. В сущности, тороватый дворецкий по формальным признакам мог считать себя совершенно свободным. Но чем же именно его одарила такая свобода, если теперь он постоянно мечется, трясётся и робеет из опасенья утратить свою должность? Неужели полной свободы в подлунном мире нет вовсе?.. Разве человеческая свобода – это всего лишь заманчивый мираж или причудливый миф?.. А ведь можно предположить и то, что именно в полной готовности оказаться в любой момент безропотным и верным рабом и заключается высшая человеческая свобода…

И вдруг Тимофей устрашился этих своих мыслей, поскольку они показались ему чересчур мудрёными для обычного дворецкого. Оригинальные и свежие идеи были, дескать, ему не по чину… Неужели Всевышний решил внезапным ниспосланьем весьма опасной мудрости наказать за грехи своего раба?.. Ведь великие мудрецы и пророки во все времена были чрезвычайно часто гонимы и сиятельными господами, и взбудораженной толпой черни…

А затем оторопелому Тимофею подумалось о том, что было бы для него гораздо лучше, если бы все эти сумбурные мысли вовсе не появились в его сознаньи. И сразу Тимофей начисто позабыл все эти всполошённые раздумья…

Но осталась у дворецкого умилённая готовность подчиняться новоявленной госпоже беззаветно и расторопно. И Алёна, ощущая в нём такую готовность, подумала расчётливо и вдохновенно:

«Было бы для меня очень славно, чудесно и хорошо, если бы удалось мне добиться того, чтобы отставной генерал обрёл, наконец, такую же покорность, как этот слуга. Раньше дворецкий был со мной хамоватым и дерзким, но теперь он – паинька… А я должна по-прежнему оставаться меркантильной и прагматичной…»

И она лукаво и нежно посмотрела на хозяина усадьбы… И мгновенно ему вспомнились те чувства, которые на войне у него всегда возникали накануне смертельного риска и почти неминуемой гибели. Это были чувства неизбывной любви и нежнейшего состраданья к отцу и матери. И были ещё угрызенья совести, которые неизменно вызывали в нём лютую ненависть к окаянному врагу. А жуткие угрызенья совести у него всегда возбуждало извращённое и тайное влеченье к родной сестре. И тогда в его сознаньи тошнотворно мелькало трудное слово «сублимация». И, вдобавок, он перед боем всегда испытывал страх…

Но, как и на войне, у Серова вдруг появилось горделивое и привычное ощущенье того, что его страх перед смертью будет сейчас непременно преодолён. И, действительно, вскоре матёрым генералом овладел рутинный боевой фатализм… «Будь, что будет…» – по традиции подумалось опытному солдату, и хмельные соки воинственных пращуров шало возбудили его…

И пафосное возбужденье Серова вдруг передалось Алёне, и почудилось ей, что в её теле заструилось душистое тепло. И появился в её глазах мерцающий блеск, а губы её в красной помаде слегка приоткрылись… И вдруг ей померещилось, что на пару секунд он превратился в его собственную сестру…

Тимофей импульсивно переминался и, внимательно посматривая на господ, молчал…

10

Внезапно в широко распахнутые окна засквозил горный и студёный ветерок со смешанным запахом хвои, палых листьев, осенних цветов и почвы. И три напряжённых человека в столовой одновременно и зябко вздрогнули, ощутив этот лёгкий ветер. Затем они быстро переглянулись, и показалось им, что у всех троих одинаково шевельнулись ноздри… Наконец, вельможный хозяин усадьбы начал придирчиво созерцать безупречно сервированный стол…

А вскоре дворецкий церемонно и длительно поклонился в пояс, и хозяин усадьбы с нетерпеливым блеском в карих глазах пробурчал:

– Давайте же кушать. Я сегодня нагулял аппетит. Да и вы, сударыня, безусловно, проголодались.

И Серов привычно, но всё-таки слегка суетливо расположился за столом на самом высоком и увесистом стуле. Алёна с неподвижным и чопорным лицом уселась напротив хозяина поместья, поскольку именно там сверкал и матово светился под лучами солнца предназначенный для неё столовый прибор. Тимофей гулко и нервно похлопал в ладоши, и без промедленья в столовой появились двое бородатых лакеев в белых лайковых перчатках и в розоватых фраках с искрой. Официанты юрко втащили на пёстрых и металлических подносах и ярко-серебристые судки, и серую чугунную сковородку с чеканной крышкой, и пузатую эмалированную кастрюлю с длинным и кропотливо надраенным черпаком. Тимофей старинным и причудливым штопором аккуратно вынул пробки из винных бутылок…

Хозяин и его гостья ели неторопливо, молча и с удовольствием, но красное и густое вино в хрустальных бокалах оба сотрапезника, не чокнувшись, только пригубили. Вышколенные официанты служили бесшумно и расторопно, а Тимофей понимал, что его господа терпеливо ожидают, когда заботливые слуги оставят их наедине…

Тимофей уже смирился с тем, что сегодня не удастся ему тайком подслушать господскую беседу. Затем дворецкому почудилось, что не будет он подслушивать важный для себя барский разговор только по причине своего благородства…

Наконец, Серов порывисто махнул батистовой салфеткой и властно пробормотал:

– Я больше здесь не задерживаю ни тебя, Тимофей, ни нашу челядь.

Официанты сноровисто и беззвучно собрали и вынесли из столовой грязную посуду. На золотистой кружевной скатерти остались только две откупоренные и уже початые бутылки с таманским вином, пара хрустальных бокалов и большое фарфоровое блюдо с голландским сыром и с кавказской солёной брынзой. И ещё на столе остался в античной греческой вазе десертный виноград без косточек…

Затем уже и Тимофей, пятясь и кланяясь, покинул своих сытых господ; полированную массивную дверь старательный слуга притворил за собою очень плотно…

Серов медленно и со смаком отхлебнул из своего бокала основательный глоток ароматного хмельного вина и поощрительно изрёк:

– Мне очень понравился ваш выбор напитков и блюд. Именно эти нектары и яства избрала бы моя сестра. И наряд её оказался бы точно таким же, как у вас теперь. Такие же духи, макияж и грим… И все эти подобности, сходства и дежавю показались мне сейчас бесовски завлекательными…

Она учтиво улыбнулась ему и, слегка ломая свои пальцы, ответила:

– Я очень рада вашей лестной оценке. Я счастлива тем, что угодила вам! Поверьте: я хотела бы полностью уподобиться вашей сестре. Стать для неё не только нравственным, но и телесным двойником. Ведь я безмерно обожала её и всегда была готова спать около её постели даже на кошачьей циновке…

Алёна вдруг умолкла и подумала:

«Посмотрим, как ты сейчас клюнешь на мою нарочитую оговорку о кошачьей подстилке… Ведь по логике моей реплики следовало талдычить именно о моей собачьей верности… Кобели и суки – существа верные, прямые и честные… А кошки разные бывают… И среди них – пантеры и рыси…»

И Серов среагировал вполне предсказуемо для неё: приосанившись, он назидательно молвил:

– Вы сейчас допустили опасную оговорку. Прямо по теории Фрейда… Вам нужно было сказать: «Спать около её постели на собачьей циновке». Именно на собачьей!.. А вы, оговорившись, упомянули кошку… А ведь загадочному семейству кошачьих, в отличие от собак, верность не свойственна… Сколько кошек не корми и не ласкай…

И вдруг Алёне подумалось о том, что сначала она совершенно непроизвольно оговорилась, и уже только потом она сочла свою оговорку нарочитой. Но вскоре Алёна напрочь позабыла эту весьма обидную для неё мысль и окончательно уверилась в нарочитости своей оговорки о кошке…

И Алёна, глянув исподлобья на импозантного Серова, отпила глоток вина из своего бокала…