Литлабиринты

Если в срок, указанный в § 9 Произведение не было издано, Автор может нарушить договор только по безрезультатном истечении дополнительного, по крайней мере полугодичного, срока, предоставленного Издателю в письменном виде для завершения издания.

§ 11

1. Издатель оставляет за собой право отказаться от издания Произведения.

2. В случае, описанном в п. 1, финансовые притязания Автора ограничиваются к уплате всего гонорара, вытекающего из тиража и минимальной цены. Этот гонорар будет уплачен по частям тремя месячными взносами, считая с 30 дня со дня заявления Издателем решения об отказе от издания Произведения.

3. По требованию Автора Издатель обязан письменно обосновать постановление об отказе от издания Произведения.

§ 12

1. Если после израсходования тиража Произведения Издатель заявит, что он не намерен возобновлять издание, договор подлежит расторжению.

2. Если на протяжении шести месяцев с момента израсходования тиража Произведения Издатель не возобновит издания, Автор имеет право расторгнуть договор по безрезультатном истечении, по крайней мере, шестимесячного срока, предоставленного Издателю для начала подготовки следующего издания Произведения.

§ 13

Согласно графику, предоставленному Издателем, Автор обязан принимать участие и сотрудничать с Издателем в кампаниях, рекламирующих и поощряющих Произведение, творчество Автора или его личность как творца. В случае, если поощрение охватывает мероприятия (например, встречи с Автором, представление Произведения или творчества Автора, радио- телепередачи) вне постоянного места проживания Автора, Издатель обязан на общих началах нести командировочные расходы…

Польское издание романа «Меня любит Джулия Робертс» (2005 г.)

Ну и т. д. Там ещё семь пунктов!

Только бегло прочитать – и то сколько времени и усилий затратить надо, а уж вникать в текст каждого параграфа! Ни единый из договоров отечественных издательств, подписанных мною, и в подмётки не годится польским. Правда, я только с первым договором возился долго, изучал дотошно, другие же впоследствии подписывал, практически, не читая. Разве что параграф, где о гонорариях речь шла.

К слову, с этими польскими евро в наших чернозёмных палестинах поначалу конфуз вышел. Я по совету Марты открыл в нашем доблестном Сбербанке валютный счёт и, когда прилетел из Польши самый первый долгожданный аванс в евро, примчался с авторучкой наперевес к валютной стойке банка – очень уж хотелось воочию увидеть эти радужные европейские денежки, впервые заработанные мной. Тамбовская банковская разъевшаяся тётка ошарашила меня – упёрла мне в лоб дуло пистолета и допрос учинила: откуда, за что, по какому праву валюта?.. Ну про пистолет, положим, я преувеличил, однако ж по ощущению правда, ибо допрос был строгим, всамделишным и приговор безжалостным: перевод не получите, пока не докажете, что имеете право получать из-за границы валюту!

Когда же я, ошеломлённый, начал лепетать-объяснять что-то про литературу, мол, я тамбовский писатель (может, подсюсюкнул, слышали-читали?), и вот за границей книги мои издавать начали, гонорар прислали – банковская дама и вовсе ожелезобетонилась: да что вы мне тут сказки какие-то рассказываете!..

Пробовал я вразумить зарвавшуюся женщину – мол, не ваше собачье дело кто, зачем и за что мне перевод сделал, ваше банковское дело посредническое – выдать мне денежки и ещё спасибо сказать за то, что свой процент получили… Куда там!

Пришлось бежать домой (благо недалече) и возвращаться в банк с договором из Польши – польские печати и солидная многостраничность двуязычного договора банковскую цербершу таки убедили…

Но в чём-то я её оправдывал и даже благодарен был – баба эта необразованная, сама того не ведая, опосредовано подбросила своё полешко в костёр моего авторского тщеславия: если бы тамбовские писатели до меня уже то и дело получали валюту из-за границы, разве ж пришлось бы мне доказывать своё право на это?

Поляки поначалу решили начать с «Алкаша». Марта писала:

Я включила «Алкаша» в наши издательские планы 2003 года. Мы намерены издать роман тиражом  1500 экземпляров. Ваш роман это сочинение объёмистое, будет стоить дорого, переводчику для работы нужно 6-8  месяцев, а потом редакция перевода…

Но по прошествии какого-то времени вдруг новое письмо от неё:

Ваш дебют перед польским читателем решила начать с «Джулии Робертс», а следующим будет «Алкаш». Жаль, что русская литература младшего и среднего поколений писателей должна пробиваться к польскому читателю, но такая «глобалистическая» реальность. Введение нового автора на издательский рынок – это сегодня очень серьёзное дело…

Признаться, в туманные места писем Марты Шидловской (что за «глобалистическая» реальность такая?) я особо старался не вникать: главное, договоры составляются-подписываются, переводы в евро приходят, значит и книги рано или поздно выйдут, а уж в какой последовательности – Бог весть.

В одном из писем я спросил между прочим, кого ещё издаёт «Дом на вси»? Шидловска ответила, что издательство выпускает прежде всего художественную литературу, мемуары и дневники. В настоящее время выходят у них и готовятся к изданию роман австралийского писателя Davida Brooksa «The House of Balthus» (имена и названия оставляю как в оригинале), дневники польского философа Jerzego Prokopiuka, дневники американского композитора Neda Rorema, книга Vanessy Curtis «Virginia Woolf's Women», романы и книги о Достоевском Николая Наседкина…

Естественно, в следующем послании, покончив с делами, в постскриптуме я скромно поинтересовался:

Может быть, это тайна и тогда я настаивать не буду, но жутко хотелось бы узнать, почему из сотен (тысяч!) российских писателей Вы выбрали меня?..

В ответе, мурлыча от удовольствия и побулькивающего тщеславия, читал:

Вы спрашиваете, почему мы заинтересовались Вашим творчеством? Всякий честолюбивый издатель хочет иметь нового «собственного» автора. Что касается самой современной русской литературы, польский читатель знает пока такие фамилии, как Пелевин, Соколов, Суворов. Надеюсь, что Ваша фамилия пополнит этот список, а Ваши произведения заинтересуют польских читателей…

Не знаю, как насчёт  сомнительной славы Суворова, но сопоставление с Пелевиным чего-то стоило – Пелевин в то время был популярен-знаменит без дураков. Упомяну ещё, как одна экзальтированная читательница, вероятно влюблённая в меня, прочитав роман «Меня любит Джулия Робертс» на моём сайте, писала в отзыве-рецензии:

Блеск, гениальное произведение! Стиль, язык, «парнишки» (парные слова), яркие образы, сравнения, глубина мысли, искренность… В героя вживаешься-влюбляешься моментально. Компьютерная тема увлекает в какую-ту другую реальность, делает роман таким необычным, читаемым, интересным, захватывающим… Столько там афоризмов-неологизмов, да и вообще гениальных фраз-мыслей – хоть записывай. А юмор – вкуснотища! Например – «дарёному компу в чипы не смотрят»! Обалдеть! Пелевин рядом с Вами даже не валялся! Ваш виртуальный роман – чудо!..

Признаться, и польская Марта, и тем более наша чернозёмная экзальтированная критикессочка обливали сердце моё авторское шоколадом, я млел. Но вот сейчас, спустя годы, повзрослев, поумнев и поскучнев, я сопоставлению с Пелевиным особо уж не радуюсь…

Ну да это – отдельный разговор.

А пока покончим с Польшей. Не хочется вспоминать поговорку «Гора родила мышь» (тем более, что «мышь» мне очень нравится и дорога), но итогом всей долгой, бурной, объёмной переписки (целый эпистолярный том можно издать!) с Мартой Шидловской и переводчиком Андреем Шиманским стала пока всего одна книга – «A mnie kocha Julia Roberts», которая вышла уже после московского издания в 2005 году. Причём в выходных данных её значится не «Dom na wsi», а почему-то гданьское издательство «Tower Press». Я и вникать в эти тонкости не стал. Остальные мои книги, уже переведённые на польский и оплаченные авансами, где-то там в польско-издательских тенетах так и застряли. Видимо, и отношения Польши с Россией развивались не в лучшую сторону, да и кризис издательский поляков не миновал. Марта периодически на мои запросы отвечала: потерпите, книги вот-вот выйдут, даже и email-роман «Люпофь», на который ещё и договора не было. В апреле 2008-го я по просьбе Марты послал для ознакомления и включения в план издания текст совсем новой своей книги «Гуд бай, май…», который и в России ещё ни единый издатель не видел…

Последний наш обмен мэйлами состоялся в сентябре этого же 2008 года. Я получив перед этим послание из Польши от неизвестного мне профессора, сообщившего, что пишет рецензию на мою энциклопедию «Достоевский», вполне естественно сделал запрос в «Дом на вси»:

Глубокоуважаемая Марта! Ко мне обратился по электронной почте некто professor Wlodzimez Wilczinskij из Polsza, uniwersitet w Zelonej Gore с просьбой прислать биографические сведения обо мне, так как он пишет рецензию на мою энциклопедию о Достоевском для zurnala «Slavia Orientalis». Вот я и хочу уточнить: что, вышла энциклопедия на польском языке? Если да, то нельзя ли хотя бы два-три (2-3) авторских экземпляра мне прислать?..

Шидловская мне ответила 25 сентября: энциклопедия у них ещё не вышла (но готовится к печати!), а профессор-рецензент, видимо, пишет о русском издании.

Так и оказалось, Влодзимеж Вильчинский написал статью о втором российском издании (в «Эксмо») энциклопедии «Достоевский», опубликовал её в журнале Польской академии наук  «Slavia Orientalis» (2009, № 1) и прислал мне экземпляр журнала с припиской, где трогательно подчеркнул: «Книга Ваша ценнейшая!..»

Вот пора наконец поговорить отдельно и подробнее и об этой ценнейшей книге.

* * *

Энциклопедия «Достоевский» появилась на свет чудом. То есть неожиданно и, можно сказать, против моей воли…

Но сначала надо вкратце хотя бы упомянуть вообще о нехудожественных  моих книгах, книгах нон-фикшн, или, как для удобства стали в последнее время произносить и писать этот импортный термин – нон-фикшен (но мне привычнее начальный вариант). Как уже упоминалось, параллельно с прозой я всегда занимался критикой и литературоведением. И так как критика у меня продвигалась более бойко и успешно, то самой судьбой вроде бы уготовано было, чтобы первой моей книжкой стала именно – нон-фикшн. И к тому всё шло. Первой моей серьёзной публикацией в коллективке стала статья о творчестве Николая Шипилова в сборнике «Молодые о молодых», вышедшем в издательстве «Молодая гвардия» в 1988 году. Там же, в «Молодой гвардии», в сборнике «За строкой учебника» стотысячным тиражом осенью 1989-го (на два месяца раньше «Молодой прозы Черноземья» со «Стройбатом») вышла моя дипломная работа «Герой-литератор в мире Достоевского» (та самая, которую пытались задушить в зародыше на кафедре журфака МГУ!).

Короче, набрался полный короб, так сказать, критической судьбы-биографии: публикации в «ЛитРоссии», журналах, престижных сборниках, дважды участник Всероссийских семинаров молодых критиков, персональное обсуждение в Совете по критике Союза писателей СССР и, наконец,  – Высшие литературные курсы, где, волею судьбы, я попал в семинар именно критики. (На ВЛК принимали только членов Союза писателей, не имеющих высшего гуманитарного образования – я по этим параметрам категорически не подходил. В виде исключения меня приняли, но только в семинар критики – чудесная эта история подробно описана в романе «Алкаш».) Не мудрено, что я собрал, отпечатал, упаковал в папку с тесёмками все свои критические опусы, озаглавил рукопись поэтично и выспренно (куда ж без этого!) «О Достоевском, моих современниках и самом себе» и отправился в сентябре 1989-го прямиком в столичное издательство «Современник», где активно издавали молодых критиков. Там я пробился к главному редактору и вручил папку лично ему. Главный редактор мою увесистую папку взял, тяжко, как мне показалось, вздохнул и с безнадёгой в голосе сказал:

– Позвоните через пару месяцев…

Но уже через полтора месяца я на вахте Литинститута получил обратно объёмистую бандероль из «Современника», потащил обречённо на 7-й этаж в свою 714-ю комнату, дабы поплакать там наедине над отвергнутой своей папкой с тесёмками… В бандероли действительно находилась моя папка, но сверху лежало послание заведующего редакцией критики («…включаем Вашу рукопись в планы издательства…»), которое вмиг высушило мои ещё только намечавшиеся слёзы, и редакторское заключение некоей С. Ростуновой с подробным разбором моих литпотуг («…Все статьи написаны подкупающе простым, доступным языком и благодаря этому им будет легко найти путь к уму и сердцу самого широкого читателя… Наличие выношенной и твёрдоустоявшейся авторской концепции несомненно…»), которое заставило меня пропеть «тру-ля-ля!» и сбацать гопака.

Фамилия доброжелательной редакторши – Ростунова –  мне ни о чём не говорила, но когда я принёс в «Современник» доработанную по редакторским замечаниям рукопись и встретился наконец с ней лично, Светлана Анатольевна в разговоре раза два-три упомянула «папу»: мол, папа высокого мнения о вас, папа тоже просмотрел ваш сборник и одобрил…

Заметив моё недоумение, Светлана Анатольевна ясность наконец внесла: это она по мужу Ростунова, а девичья фамилия – Ланщикова. Вот как опять аукнулись в судьбе моей прекрасные Дубулты!..

Уж само собой, я потом по коридорам литобщежития, аудиториям ВЛК и буфетам ЦДЛ ходил Гоголем, ожидая, что в ближайшее время у меня не только в «Столице» выйдет книга прозы, но и в «Современнике» –  массивный сборник критики. Двойной блистательный дебют, так сказать.

Дальше можно и не размазывать: как в «Столице» повесть не вышла, так и в «Современнике» тоже начался глобальный кризис, планы издательские взялись ужимать-сокращать в основном за счёт молодых и неизвестных, а вскоре критику и вовсе перестали издавать – не рентабельно…

И всё же Судьба упёрлась и решила-таки настоять на своём: нет, первой книжкой Наседкина будет непременно нон-фикшн! Если не критика в чистом виде, то хотя бы – литературное краеведение. Так и вышло. Тамбовское издательство «Новая жизнь» (о котором здесь упоминалось) вдруг и неожиданно заказало выпускнику Высших литературных курсов создать-написать очерк истории тамбовской литературы для издания отдельной книжкой и выдало аванс. Кто ж откажется? Покопался в библиотеках, изучил вопрос, набрал материала и выдал на гора 3,5 авторских листа под названием «От Державина до…». Вскоре труд мой оформился и материализовался в симпатичную книжечку-брошюру, вышедшую тиражом 3000 экземпляров в марте 1993 года – за 8 месяцев до «Осады».

Но если критика как жанр сдувалась и теряла позиции в 1990-е всё больше, то литературоведение вообще и достоевсковедение в частности ещё держались. В моём неродившемся московском сборнике раздел «О Достоевском» был самым весомым и самым хвалимым. Я понимал, что пора писать о Достоевском свою книгу. Своеобразной репетицией стала книжечка-брошюрка «Ф. Достоевский. “Преступление и наказание”»,  созданная опять же по заказу, но уже московского «Голоса» и вышедшая в 1997-м в серии «Школьникам и студентам». Но это была именно репетиция, книжечка-проба, ибо я уже вовсю работал без всяких заказов и авансов над текстом книги-исследования под названием «Самоубийство Достоевского». Можно было бы сказать – это был каторжный труд (четыре года, пусть и с перерывами), но язык не поворачивается. Это был сладостный вдохновенный труд! Я в процессе всё более и более понимал-убеждался, что получается-рождается новая и увиденная под необычным углом биография Фёдора Михайловича. Тут, пусть и нескромно, но надо сказать-упомянуть, что ни единая биография Достоевского в ЖЗЛ (а их целых три – Л. Гроссмана, Ю. Селезнёва и, совсем новая, Л. Сараскиной) мне не нравится, у каждой свои недостатки, но единый и главный для всех – язык, стиль повествования: нечто научно-литературоведческое, академическое, засушенное. А о Достоевском надо писать как Игорь Волгин, спецкурс которого я посещал, учась на факультете журналистики МГУ, и которого называю своим учителем именно и в первую очередь в этом: он подсказал мне своим творчеством, что о Достоевском можно писать увлекательно, читабельно – сюжетно. Тогда, в мои студенческие годы, Игорь Леонидович как раз создавал свою главную книгу «Последний год Достоевского», рассказывал нам на семинарах о своих находках-открытиях в ходе работы, читал только что написанные главы – это было нечто. Потом я неоднократно перечитывал уже вышедшую книгу «Последний год Достоевского» и каждый раз получал неизъяснимое (одно из любимых словечек Фёдора Михайловича) удовольствие. Добавлю для истории, что, спустя годы, я, можно сказать, отблагодарил Волгина за его давние чудесные уроки, привезя ему из Черногории издание на сербском языке «Последнего года Достоевского», о котором он даже не знал…