Литлабиринты

Литлабиринты
Николай Николаевич Наседкин

В автобиографической повести «Литлабиринты» Н. Н. Наседкина (автора сборников «Осада», «Криминал-шоу», романов «Алкаш», «Люпофь», «Гуд бай, май…», энциклопедии «Достоевский» и других книг) речь идёт о мытарствах современного российского писателя в лабиринтах издательских, журнальных, театральных… Книга будет в первую очередь интересна тем читателям, которые сами мечтают, пробуют стать или уже стали писателями…

1. В «Москву»! В «Москву»!

Ну, вот и сбылась мечта идиота: я опубликовался в толстом престижном журнале. Когда-то, на заре пресловутой туманной юности, в Сибири ещё, робко мечтая об этом, я говорил себе: вот напечататься в толстом столичном журнале и – умереть!..

Это – цитата из моего (потому и без кавычек) романа «Алкаш», выплеск эмоций героя-поэта, которого опубликовали наконец в Москве. Словечко «идиот» вставлено здесь, конечно, для снижения пафоса, для «чуть-чуть» самоиронии, но по существу оно довольно точно характеризовало суть ситуации и положение вещей. Мечтать провинциальному автору опубликоваться в «Нашем современнике», «Новом мире», «Москве», «Знамени», «Молодой гвардии» или «Октябре» – это мог если не совсем идиот, то уж очень наивный человек, безусловно. Это было не-воз-мож-но! Чтобы рукопись молодого никому не известного автора, да ещё и из глубинки в редакции столичного «толстяка» хотя бы ВНИМАТЕЛЬНО прочитали, для этого необходим был толчок, внешний мощный фактор –  рекомендация, сопроводиловка, слово поддержки литературного мэтра…

Но и это ещё не гарантия успеха, отнюдь. Вот хотя бы в качестве наглядного примера довольно грустная история моих взаимоотношений с самым престижным в прежние годы журналом «Новый мир». Сохранилось в моём архиве пять «отказных» ответов из редакции этого журнала, первый ещё от 17 марта 1983 года, и во всех: «К сожалению… Не заинтересовали… Возвращаем…» И тут судьба подбросила мне явный шанс. Весной 1988 года в Тамбове, где я тогда уже жил, проходило выездное заседание совета по прозе Союза писателей РСФСР, приехали столичные литературные зубры во главе с главным редактором «Нового мира», именитым писателем С. П. Залыгиным. Естественно, я как завотделом пропаганды (так пафосно именовался отдел культуры) областной молодёжной газеты договорился об интервью с Сергеем Павловичем. И вот, когда мы разговорились с ним в гостиничном люксе, вдруг выяснилось, что мы чуть ли не земляки да ещё и в квадрате: столичный писатель когда-то жил и работал в Хакасии, где я тоже прожил почти двадцать лет, а дед и отец Залыгина, оказывается, родом с Тамбовщины… Ну и как-то так само собою вышло-получилось, что в итоге главный редактор «Нового мира» увёз с собой в Москву папочку с тремя моими рассказами.

Понятно, что какое-то время я ходил по улицам Тамбова, подпрыгивая и потирая ладони в предвкушении литературного триумфа. Для местных читателей и, тем более, сочинителей я был всего лишь журналистом, в лучшем случае, – литературным критиком, так как строчил на их нетленки рецензии в местной печати. А то, что прозу я уже писал и публиковал (пусть пока в газетах) почти два десятка лет, и мой рассказ уже чуть было не появился в журнале «Москва» (о чём у нас речь впереди) – об этом никто не знал и знать не хотел.

Короче, ходил я, напыжившись, по чернозёмным тротуарам, пока не получил очередной конверт из редакции «Нового мира» с фирменным бланком внутри: «С. П. Залыгин прочитал Ваши рассказы и передал их нам в отдел прозы. Ваши рассказы в отделе прозы прочитали и обсудили. Вынуждены Вас огорчить, т. к. напечатать их мы не можем…» И далее как бы извинительные подробности: конкурс у них большой, рукописей много, отбор «весьма жёсткий»…

Я огорчился, обиделся и объявил бойкот «Новому миру». О чём, разумеется, ни редакция, ни, тем более, Залыгин знать не знали и ведать не ведали. Жили себе спокойно, продолжали публиковать  литературные шедевры, прошедшие «весьма жёсткий» отбор (если кто-нибудь почует здесь иронию – я не виноват!), пока летом 1991-го не получили очередной пакет от меня с двумя рассказами – «Осада» и «Четвёртая охота». Да, продержался я ровно три года. Но уж больно хотелось попасть-пробиться сразу в дамки. А тут и повод: написались-родились на свет из-под моего пера (точнее для тех лет – из-под шарика пластмассовой ручки) несколько совершенно новых во всех смыслах рассказов в русле жёсткой прозы, они уже, можно сказать, с триумфом прошли в областных газетах, были приняты к печати в один новый толстый журнал (который, увы, на втором номере застрял). И вот бедной и бессменной даме из отдела прозы «Нового мира», носившей титул «старший редактор» (фамилию трепать не будем), после трёхлетнего перерыва вновь пришлось отвечать настырному провинциальному непризнанному гению. И, то ли эта самая настырность чуть растопила сердце литдамы, то ли и правда она прочла внимательно тексты и отметила рост и прогресс автора, только ответ её на этот раз оказался более обстоятельным и не вполне уничижительным:

Уважаемый Николай Николаевич!

Рассказы ваши сюжетны, вы умело держите нить повествования в руках – драматургия в них развивается последовательно (завязка, кульминация и т. д.), что в новой прозе встречается не так уж часто.

К сожалению, содержание их – при том, что вы выпукло вырисовываете самочувствие современного горожанина: отчуждение, страхи, неприятие насилия и т. д. – не является открытием в текущем процессе. Пожалуй, рассказы ваши во многом угадываемы – ловишь себя на том, что читаешь их с тем, чтобы удостовериться в правильности того или иного предположения.

С другой стороны, вы явно обладаете пером. Как знать, может случится, что рано или поздно вы будете писать так, что будет  н е в о з м о ж н о  не публиковать вашу прозу. Пока же трудно подыскать существенные аргументы, опираясь на которые я бы мог рекомендовать редколлегии ваши рассказы…

Эти «вы» и «ваши» в письме почему-то с маленькой буквы и мужской глагол «мог» – остались для меня загадкой, которую, впрочем, я разгадывать и не желал.

Понятно, что я решил расплеваться с неприступным «Новым миром» окончательно и навсегда и перестать тратить деньги на почтовые пакеты в его адрес. Но судьбе угодно было так распорядиться, что уже вскоре, буквально через год, мой отвергнутый рассказ «Осада» вновь очутился в редакции этого журнала. И, уж разумеется, не по вине моей безразмерной настырности и безграничной наглости. Совсем нет, я как раз автор более чем скромный – когда мне указывали на дверь, в окно я влезть не пытался…

А случилось вот что. Совершенно отчаявшись от, как мне казалось, сплошных неудач (хотя были и проблески-публикации), я 16 марта 1992 года, преодолев свою псевдоинтеллигентность, сел и написал письмо в Красноярск В. П. Астафьеву, к тому времени уже безусловному живому классику и мэтру из мэтров:

Уважаемый Виктор Петрович!

Уже несколько лет собираюсь обратиться к Вам, но, отлично понимая Вашу безмерную занятость, откладывал. Однако, вот решился. Бога ради, простите меня за отнимаемое время!

Дело в том, что Вы один из крайне немногих писателей, кого я уважаю в нынешней русской литературе. И ещё – что даёт мне смелость – мы с Вами в какой-то мере земляки: в детстве и молодости (до 24 лет) я жил и рос под Абаканом, в райцентре Белый Яр. Недавно похоронил там мать, но самые близкие, кровные, родственники живут и посейчас в Хакасии.

Мне уже под 40. В Тамбов попал по распределению после Московского университета. Сюда же вернулся и после Высших литературных курсов (тоже общая точка моей и Вашей биографий!), которые окончил в прошлом году. Я не член СП и поэтому на ВЛК учился в семинаре критиков.

А не член Союза писателей (да и не в членстве дело!) потому, что уже несколько лет бьюсь понапрасну лбом в бронированные журнально-издательские стены. Результаты унизительные: отрывки из повести в сборнике молодых в региональном издательстве да рассказ в журнальчике «Физкультура и спорт». Когда учился на ВЛК, вроде бы лёд тронулся, казалось, вот-вот и – шуга: одну повесть приняли в издательстве «Столица», рассказ – в журнале «Московский вестник». Но стоило мне уехать из Москвы, дело застопорилось напрочь.

Но я ещё продолжал трепыхаться. Однако ж, толку мало. Я даже года 2-3 назад предлагал свою повесть «Казарма» и «Енисею». Рукопись мне кое-как вернули почти через год с разбором Т. Воронцовой. Об уровне суждений этой дамы, «разобравшей» армейскую повесть, говорит хотя бы тот факт, что на пяти страничках её рецензии наляпано почти пятьдесят орфографических, лексических и разных прочих ошибок.

Но я всё равно продолжал бы рассылать рукописи (помня о судьбе Джека Лондона), если б при нынешних почтовых вздорожаниях редакции не перестали вовсе отвечать и возвращать рукописи. Полный тупик!

Виктор Петрович, я, конечно же, мало на что надеюсь, тревожа Вас. И тем более – Вы не редактор, не издатель. Но Ваше слово, Ваше мнение весомы в мире литературы. Да если даже и не практической помощи, то хотя бы одобрение услышать от Вас – и то легче станет дышать, вдохновеннее будет работаться. А то, ей-Богу, уже сил никаких нет. Я понимаю: Вы добились в жизни и литературе всего сами, но будьте снисходительны и к тем, кто послабже Вас в коленках, не имеет характера для долгой (бесконечной) борьбы.

Виктор Петрович, прошу Вас, просмотрите, пожалуйста, два-три моих рассказа. Может быть, это и будет тем чудесным случаем-толчком, который сдвинет наконец мою буксующую писательскую судьбу с места. Бог Вам за это воздаст!

Если Вы ответите согласием, я тотчас вышлю рассказы заказным пакетом и уж, само собой, оплачу все расходы по пересылке рукописи обратно.

Ещё раз очень и очень прошу – не гневайтесь на меня: решился обратиться к Вам после мучительных раздумий, уже в полном отчаянии.

Всего Вам наилучшего и главное – здоровья!

С большим уважением

Николай Наседкин.

Мало кто поверит (я бы и сам не поверил), но совсем скоро, 26 марта, я получил из Красноярска ответ:

Дорогой Николай!

Весь крик и стон твоей души слышу и понимаю, но думаю, что будет ещё хуже, вот беда-то!

Раньше лета прочесть твои рассказы не смогу. Я заканчивал первую книгу романа и сейчас меня качает и валит, проспал сегодня 12 часов, а голова всё не на месте. Раньше, когда был моложе, восстанавливался быстрее и легче, а сейчас…

За это время скопились вороха рукописей и читать я их смогу летом, когда уеду в свою деревню садить огород и попробую отдохнуть от работы, где-то в конце мая присылай рассказы. И не обижайся и не старайся оплачивать их пересылку, я не самый бедный литератор в России и на хлеб-соль, да на почту моего заработка ещё хватает.

Кланяюсь Виктор Петрович

(В. Астафьев)

Да, были люди в наше время! Напомню, что Виктору Петровичу уже шёл шестьдесят седьмой год, он, судя по его письмам тех лет, болел всеми какими только можно и нельзя болезнями и к тому же, потеряв один глаз ещё в юности на фронте, надсаживал оставшееся око многочасовой работой за письменным столом (рождался роман «Прокляты и убиты») и чтением книг да чужих рукописей. В оправдание себе скажу, что, конечно, не знал тогда весь ужас со здоровьем Виктора Петровича, вероятно, и про глаз один-единственный его не знал – это уже потом, когда вышла посмертная книга его писем «Нет мне ответа…», все эти скорбные подробности стали известны и легли постфактум камнем на мою совесть. А тогда, я, конечно, воспарил, еле дождался конца мая и отправил в Красноярск два рассказа (в том числе и – «Осада», который считал на тот момент своим лучшим, своей визитной карточкой), а также небольшой отрывок из повести «Муттер».

И опять же стремительно скоро, 16 июня, получил ответ:

Дорогой Николай Н/иколаевич/.!

Вернулся из Москвы, с так называемого съезда, так называемых писателей и малость отоспавшись принялся за рукописи, а их скопилось целая телега, да все рукописи-то дикие, самодеятельные. Чем хуже нам живётся, тем шибчее исходит народ стишками, особенно пенсионеры. От одичания это, не иначе…

Рукописи Ваши вполне профессиональны, чисто написаны и я готов предложить рассказы в «Новый мир», хорошо бы три, уж так почему-то повелось давать небольшие рассказы подборкой. Хорошо бы Вы подослали мне ещё один или два рассказа, (чтоб выбор был) и не ниже по уровню, чем те, что я прочёл. Я со своей сопроводиловкой зашлю рассказы в отдел прозы нашего, всё ещё очень требовательного журнала, и дальше уж помогай Вам Бог, но если «Н/овому/. Миру» не подойдут, можно подумать и о других органах, есть у меня кое-где знакомые, например, Леонид Бородин в «Москве», да вот сама-то «Москва», как и многие наши журналы, висит на волоске.

Комплиментов Вам никаких не пишу. Зачем они, твёрдо владеющему пером, человеку? Дай Бог сил, здоровья и терпения «отражать» эту дорогую действительность, да ещё в «осаде» бесхлебья, беззакония, всеобщего разгула, политиканства, воровства и <…>.

Жму Вашу руку и кланяюсь Вашим близким.

Виктор Петрович

(В. Астафьев)

Легко представить, как бесконечно перечитывал я это чудесное письмо от САМОГО Виктора (!) Петровича (!!) Астафьева (!!!), как вновь воспарил я на крыльях надежд и мечтаний, как захмелел без вина, а потом, на радостях, и от вина. Почему-то ещё больше хмеля, помимо одобрительных слов о моей прозе, добавляло и то, что писатель-классик, в отличие от той дамы из редакции и от своего первого письма, вдруг стал обращаться ко мне на уважительное «Вы» с большой буквы…

Позже, 27 августа, В. П. Астафьев, остановив свой выбор всё же только на «Осаде», писал:

…«Осаду» вместе с двумя рассказами провинциальных авторов я отослал с предисловием в «Новый мир» и пока не знаю какое отношение тамошних лит. снобов, точнее изображающих оных, к этим материалам. Если не подойдут «Н/овому/. М/иру/.», рассказы передам в другой журнал, всё равно найду им место…

Но рекомендации Мастера так и не смогли пробить в «Новом мире» «снобизм», скорей всего, невзрачного человека со сказочно-былинным именем и почти славянофильской фамилией, который много лет рулил прозой в этом либеральном журнале. Он сам накропал десятка три романов (я начинал два-три читать – не одолел), учил в Литературном институте студентов мастерству, его то и дело упоминали через запятую в критических статьях о «московской прозе сорокалетних» рядом с именами Владимира Маканина и Анатолия Кима, так что снобизм его имел толстые и основательные корни.