Сборник рассказов «Дедушкина истина»

Сборник рассказов «Дедушкина истина»
Николай Григорьевич Цед

В сборнике рассказов Николая Цед представлены рассказы, где автор скорее наблюдает за жизнью, нежели выстраивает динамику событий. Книга написана ярким художественным языком, вне литературной моды, но в духе времени, во многих персонажах читатель может узнать себя, знакомых и незнакомых людей, с которыми сталкивается в повседневной жизни. Самые разные темы волнуют автора – бюрократия, чиновничий произвол, чеченская война. Вместе с тем, книга о добре и зле, о надежде и вере, о людях, из чьих судеб складывается судьба России.

Николай Цед

Сборник рассказов "Дедушкина истина"

Дорогой маме

и светлой памяти

сестрички Оленьки

и бабушки Анастасии

Дедушкина истина

Из всех, ушедших в бесконечный путь,

Сюда вернулся разве кто-нибудь?

Хоть капля доброты сильнее моря зла,

Смотри, об этом ты не позабудь.

Омар Хайам

Стояло раннее летнее утро. Солнце едва взошло. Еще стелился по низинам туман, и его молочная пелена казалась безбрежно разлитым морем. От ночной прохлады было зябко и свежо, но уже доносились с неба песни жаворонков, этих вестников наступающего дня. Мокрые травы блестели от падающих на них первых солнечных лучей. Вдалеке, у самого горизонта, еще сохранялся серп молодого месяца, и со стороны запада лес казался темной полосой. Но природа уже пробудилась после ночного сна. Вслед за жаворонками подхватили утренний гимн скворцы, зачирикали вечно суетливые воробушки, кое-где стали подавать голоса кузнечики.

…Мы с дедушкой шли в сторону дальней лесополосы на утренний покос. Дедушка нес две косы: большую для себя и маленькую, предназначавшуюся мне. Моя же поклажа состояла из небольшой холщовой сумки с провиантом: нарезанного мелкими ломтиками сала, хлеба, выпеченного накануне бабушкой, лука, утреннего парного молока в бутылке да отварного яйца со свежими огурцами с домашнего огорода. Я уже находился в том возрасте, когда подросток начинает приобретать первые признаки мужского характера. Мне хотелось ощущать себя взрослым, и то, что дедушка брал меня с собой на утренний покос, переполняло мою душу гордостью и чувством собственного достоинства. Я старался идти с ним вровень, растягивая шаг, время от времени, расправляя плечи, чтобы казаться пошире. Порой, прямо из-под ног, в густой траве, взлетали нечаянно потревоженные птицы, но не видя для себя опасности, возвращались к своими гнездам. Придя к заранее облюбованному дедом месту, мы останавливались, складывали свои вещи и приступали к работе. Дедушка выбирал, в каком направлении будем косить, смотрел, в какую сторону наклонены травы, чтобы срезать ее чисто и ровно. Затем брусками подтачивали косы и со словами: «Ну, с Богом внучек!» начинали первый покос.

Трава утром косится легко. Набравшие за ночь влагу дикие клевера и тимофеевка мягкие и податливые. С легким шорохом от срезающего их железного лезвия они ровно укладываются в валки, оставляя на прежнем месте чистые покосы. От работы все тело быстро согревается. Приятно в такие часы находиться на природе. Воздух, напоенный луговыми ароматами, дополняется неповторимым запахом свежескошенных трав. Мы косим, двигаясь друг за другом. Дедушка впереди, я – сзади. У него прокос получается широкий и валки потолще, хотя я стараюсь поспеть за ним изо всех сил: забираю косой пошире, явно не рассчитывая свои физические возможности, чтобы валки у меня получались такие же ровные и толстые как у деда. Дедушка время от времени меня за это журит, приговаривая: «Ах ты, глупыш, гляди – у меня сил не хватит, а домой еще не скоро.» Тем не менее, я вижу в его глазах гордость за мои маленькие успехи, когда мы после каждого прокоса возвращаемся, чтобы начать новый.

Обычно дедушка не любит разговаривать, когда занят делом, но со мной он нет-нет да и перекинется словцом: скажет что-нибудь ободряющее или подзадоривающее меня. В этих по-мужски немногословных фразах угадывается забота и поддержка, а в сильных движениях плеч, кряжистой походке ощущается крестьянская мудрость и сила. Я знаю, что пройдет немного времени, и он, как бы невзначай, проговорит: «А не отдохнуть ли нам, внучек? Чай, работа тяжелая». Дедушка не хочет меня обидеть, «уличив» в усталости, и поэтому говорит как бы для двоих. А еще через час-полтора, когда уже начнет припекать солнце, будет отправлять меня к бабушке за питьем, приговаривая: «Вот мы с тобой попить забыли взять, а день жаркий нынче будет», – сделав при этом вид, что совсем ничего не знает про молоко, которое лежит в холщовой сумке. Я с радостью разоблачаю эту его маленькую хитрость и в который раз отвечаю: «Деда, мы же все взяли, ты, наверное, просто забыл».

Когда становится совсем жарко, мы забираемся в тень под растущие недалеко кустарники или деревья, достаем из нашей сумки снедь и с огромным аппетитом кушаем. После трапезы дедушка начинает рассказывать о своей жизни: о роде-племени, о семейных преданиях, о том, откуда и как они пришли в эту местность, как осели здесь, основав поселение, о войнах и сражениях, которые не единожды прошли через эту землю, о легендах и былях, запечатленных в памяти живших здесь поколений. Я слушаю его рассказы, затаив дыхание. В моем воображении проплывают древние исполины, герои, храбро сражавшиеся с ними и побеждавшие этих великанов, знахари и колдуны, жившие в соседних селениях, русалки, которые прятались в тихих заводях и поджидали одиноких путников. Все эти красочные образы и чудесные фантазии потом часто проявлялись в моих цветных снах. Но были и серьезные рассказы. По мере моего взросления дед все чаще и больше рассказывал о людских судьбах, о жизни и смерти, о Боге и воздаянии человеку за грехи его. В такие мгновения я чувствовал, как что-то доселе неизвестное и пока необъяснимое зарождалось в глубинах моего юношеского сознания. Какие-то тончайшие струны, соединяющие душу и сердце, начинали звучать во мне. Он говорил, и я слушал его проникновенные, простые речи, наделенные необычайной житейской мудростью, направленные на чистоту помыслов и справедливые поступки.

Рассказывая о трудной жизни, о лихолетье, дедушка никогда не сетовал на судьбу. Наоборот, чем старше я становился, тем чаще он повторял, что трудности закаляют мужчину, а праздная жизнь ведет к потере добродетели и распущенности нравов.

– Виноватому неизмеримо сложнее доказать, что он не виноват, нежели невиновному оправдаться, – наставлял меня дед. – В каждом из нас тлеет уголёк раздора, но нужно научиться не раздувать его в пламя. Поэтому, прежде чем ты решишься на что-либо серьезное в жизни, много раз подумай. Каждый твой необдуманный шаг будет, словно привязанный к ногам груз, тормозить и сковывать движение вперед. Не зря в народе говорят – «семь раз отмерь – один раз отрежь». Многие люди в жизни совершают поступки вопреки своей воле, часто поддавшись влиянию или научению других. Они оправдывают себя сложившимися обстоятельствами и во всем ищут причину, из-за которой пошли на этот шаг. А причина всегда одна – человек предает сам себя. Он давно уже не заглядывал внутрь себя, ибо боится увидеть там сотворенное самим собой чудовище. Растерянные им добродетели освободили место для пороков, и они взрастают у него в душе не золотыми злаками, а черными сорняками. Вначале в одном месте, затем в другом, а потом всецело завладевают и господствуют в нем, превращая человека в раба страстей и желаний. Такие люди, мой внучек, способны на все. Берегись таких и подобных им! Годы пролетят быстро, ты возмужаешь и уйдешь в большую жизнь, но никогда не забывай о том, что ты Человек…

«Не забывай, какого ты роду племени и всегда оставайся человеком. Ошибку легко совершить, но очень трудно ее исправить», – такими словами обычно дед любил заканчивать наши беседы.

Но лишь спустя многие годы, став зрелым мужчиной и поведав всякое в жизни, я по-настоящему осознал мудрость и философию своего деда. Подлость и коварство, предательство и лицемерие, обман и унижение, презрение к чужой жизни, абсолютное неуважение и потеря веры друг к другу – вот далеко не полный перечень людских пороков, с которыми мне пришлось столкнуться с первых дней самостоятельной жизни. Порой мне казалось, что люди навсегда сделали своим смыслом жизни – стремление к власти и обогащению. Был период, когда я искренне уверовал в это, видя, сколько зла происходит вокруг, ежечасно, ежеминутно. Но тогда, словно услышав через годы голос деда, вспомнил его рассказы о том, что есть много людей хороших и плохих, добрых и злых, отличающихся стремлением к справедливости и наоборот, живущих во лжи и кормящихся ею. «И ты встретишь на своем пути и тех и других и третьих, – говорил дед. – Не важно, какой человек, важно, каков ты сам. Потому, что хорошее тянется к хорошему, а злое притягивается к злому. Наступит время, когда тебе придется сделать выбор, может быть, самый главный в твоей жизни, и, чтобы сделать его правильно, не совершив ошибку, из-за которой впоследствии придется расплачиваться душой и сердцем, нужно сохранить чистую совесть и чистые руки. Время, мой внучек, неумолимо приближает каждого из нас к тому дню, когда мы все будем отвечать перед Богом. Чистота души, любовь и доброта к людям, может быть, и станут тем чистым листом бумаги, по которому и будут читать о нашей жизни».

…К полудню мы возвращались домой. В натруженных мышцах чувствовалась приятная истома. Мы шли рядом, и нам было хорошо от выполненной работы, от синего, без единого облачка, неба, от разноголосого пения птиц, неугомонного жаворонка, неутомимо стремящегося ввысь, к солнцу, воздающего гимн всему светлому и чистому.

– Дедушка, а что самое главное в жизни? – спрашивал я у него, подходя к дому.

– Доброта, внучек, – отвечал такой дорогой и близкий моему сердцу старый человек.

Прирученный

Мы в ответе за тех, кого приручили…

Антуан де Сент-Экзюпери

…Этот рассказ я услышал от одного человека, с которым когда-то рыбачил, будучи на отдыхе. Закончив ловлю, мы расположились у огня. Теплая августовская ночь располагала к воспоминаниями. Подбросив хворосту в костер, он начал свою историю…

В одном из отдаленных уральских лагерей отбывающие сроки заключения люди подобрали молодого орленка. Однажды, работая в горах, они услышали жалобный клекот и, подойдя на звуки, увидели в гнезде птенца орла – самой грозной и сильной из птиц, что обитают в тех краях. Орленок находился в том птичьем возрасте, когда у него только-только начинали расти перья. Было видно, что малыш давно находится без присмотра. Внимательно поискав вокруг гнезда, люди не обнаружили пернатых родителей орленка, в воздухе их тоже не было.

Осужденный за разные преступления, в том числе и тяжкие, лагерный люд являл собой собрание далеко не сентиментального коллектива. В этой среде жестокость и черствость души и поступков проявлялись, как нечто обыденное и нормальное. Хотя, конечно, среди заключенных были разные персонажи, и по своему влиянию друг на друга делились на отдельные категории. В целом же образ жизни в любом лагере гуманным никак не назовешь: здесь нередки случаи и убийств, и издевательств, и извращений. И вот эти люди решили забрать птенца к себе, чтобы выкормить, спасая таким образом от голодной смерти. Вероятно, что-то произошло в душах заключенных при виде беззащитного орленка и они решили, на свой страх и риск, оставить его себе на воспитание. Может быть, суровая жизнь без так необходимой любому человеку нежности и ласки повлияла на их решение. Ему даже имя дали совсем не лагерное, святое – Ангел. Вскоре орленок стал всеобщим любимцем. О нем заботились как о собственном ребенке. Каждый считал своим долгом оставить из своего скудного лагерного пайка кусочек мяса для общего питомца. И птица отвечала привязанностью и лаской, чувствуя исходящую от этих людей любовь. Орленок рос, с каждым днем прибавляя в весе и размерах. В скором времени он изменился настолько, что уже нельзя было узнать в нем того брошенного и беззащитного птенца, когда-то подобранного заключенными в горах. Широкая грудь, мощные большие крылья, когтистые сильные ноги, царственная осанка и смелый взор – все свидетельствовало о его превосходстве над остальным птичьим миром. Иногда он взлетал и парил в небе, величественно созерцая с высоты небес бренную людскую жизнь. Видя орлиную свободу полета, заключенные завидовали в такие минуты своему воспитаннику и часто говорили: «Все! Больше не вернется.» По этому поводу даже несколько раз собирали собрание, на котором обсуждали один единственный вопрос, – обрезать Ангелу крылья или нет. Но больше всего на свете эти люди ценили свободу, каждый из них знал ей цену, поэтому никто из них не посмел бы в конечном счете посягнуть на то, что даровано Богом. Впрочем, Ангел и сам не собирался никуда улетать. Орел действительно соответствовал своему имени. Нрав у птицы был кроткий и добрый. Полетав немного на свободе, он неизменно возвращался в лагерь и по-прежнему расхаживал среди своих человеческих друзей, словно говорил им: «Ну, вот, видите, я снова дома, куда мне без вас…» Бывали минуты, когда он подходил к кому-нибудь и терся об него шеей, что-то нежно клекоча на своем птичьем языке. Когда наступал вечер и лагерь готовился ко сну, Ангел заходил в барак к заключенным и вместе с ними укладывался спать на отведенную специально для него кровать. Порою создавалось впечатление, что он отличается от людей всего лишь внешним обликом и неумением говорить по- человечески. Заключенные, которые по окончанию срока покидали лагерь, возвращаясь к долгожданной свободе, плакали, прощаясь с Ангелом. Казалось, он понимал, что пришли минуты расставания и взгляд его больших глаз некоторое время после прощания оставался грустным и задумчивым. Когда освобожденный выходил за лагерные ворота и отправлялся в путь, Ангел взлетал и долго парил в небе, издавая свои гортанные клекочущие звуки, словно говорил: «Прощай, друг! Прощай!»

Вскоре весть о прирученном орле, который живет в лагере вместе с заключенными, разнеслась далеко за его пределы. Когда к месту отбывания наказания прибывали вновь этапированные заключенные, они уже заранее знали из сообщений «своего» радио, что будут находиться «в гнезде Ангела». И уже одни мысли об этом в какой-то мере облегчали им трудности этапа и предстоящей лагерной жизни.

Так прошло несколько лет с тех пор, как люди впервые принесли маленького птенца в лагерь. Они по-прежнему делили с ним кров и пишу. Ангел спал на своей кровати, кушал из рук и время от времени взлетал в небеса и парил там, кружась над местом заключения своих братьев в человеческом обличии. Птицы и животные замирали и прятались, увидев в царственном полете этого императора воздуха, готового в любую минуту низринуться на свою жертву. Но он не делал этого, подобно молнии, ибо не знал, как добывать пропитание себе самому. Похоже, свобода небес не радовала его и была ему не нужна. Орлу было хорошо с людьми, и, взлетая ввысь, он никак не мог понять, почему его «братья» не присоединяются к нему. Паря в свободном полете, он звал их к себе, но, видя свое одиночество, возвращался к ним снова. Ангел никак не мог понять, что большая часть из них с тоской и печалью наблюдали за его полетами. Они многое бы отдали, чтобы воспарить туда, где только Бог может спросить с них и потребовать ответа. Часто наблюдая за полетами Ангела, люди говорили: «Счастливый, неужели он не понимает, что он свободен и волен лететь, куда пожелает его душа.» И лишь один старый вор, по кличке Старик, больше всех любивший орла, повторял: «Эта птица приручена с рождения и без людей жить не сможет. Не приведи Господь нам расстаться с ним, иначе он погибнет. Ангел дан нам в утешение Всевышним за грехи наши, и мы все отвечаем за него. Ему неведом охотничий инстинкт, потому что с детства он был отлучен от отца с матерью. Он не преследовал с отцом лисицу, не вонзал свои острые когти в быстрого зайца, не поражал мощным клювом летящих гусей, – все эти годы он жил вместе с нами и получал пишу из наших рук. Он прирученный».

Старый вор имел огромное влияние на весь уголовный мир зоны, не являлось исключением и лагерное начальство. Конечно, Старик не руководил офицерами и не отдавал им распоряжений, но с его мнением считались и к нему прислушивались. Все в лагере знали, неофициально его слово – закон. Старик был неким «верховным судьей» среди заключенных: рассматривал тяжбы и конфликты между ними. Вынесенное им решение уже не возможно было опротестовать, оно вступало в силу сразу и навсегда. Одинокий, не имеющий семьи, несколько раз судимый, он отбывал в лагере очередной срок. Уже весь седой, в возрасте, когда нормальные люди получают пенсию и льготы, Старик довольствовался тюремным бытом. И, видимо, чувствовал, что на этот раз тюремные нары станут для него последним пристанищем. Может быть, по этой причине он так полюбил птицу, привязался к ней словно к человеку. Даже ложе орла находилось рядом с кроватью Старика и больше всех нежности от Ангела доставалось именно ему. Старик часто разговаривал с ним, как будто с другом беседовал. В такие минуты создавалось впечатление, что птица действительно понимает, о чем идет речь. Но однажды Старика с обострившимся туберкулезом легких увезли в санчасть[1 - Санчасть – санитарная часть, т.е. медицинское учреждение]…

По странному стечению обстоятельств в это же время приехала в лагерь какая-то серьезная комиссия. Начальство, как это обычно бывает, кинулось наводить везде порядок. Орла было приказано из барака убрать и запрятать подальше, а то ведь могут не весть что подумать о тюремной администрации, которая допускает такие вольности среди заключенных. Как говориться, делать нечего, ибо спорить с начальством – все равно, что плевать против ветра.

Решили сделать так, чтобы Ангел сам убрался до приезда проверяющих. Придумали держать орла на улице и не давать ему пищи, дескать, в конце концов, сам улетит. Голод не тетка, смотришь, и охотиться начнет. Принимавшие такое решение люди, конечно, не задумывались над тем, что попросту обрекают своего птичьего друга на голодную смерть.

Прошло больше суток, но Ангел не улетал, он подходил к бараку и неподвижно стоял у входа. Ему было не понять, чем он провинился перед теми, с кем прожил столько лет вместе, под одним кровом кушая одну пищу.

На второй день «отлучения» Ангела от людей скончался в тюремной больнице старый вор. После его смерти в лагере не осталось больше никого, кто мог бы сказать весомое слово в защиту этой огромной, но такой «человеческой» птицы. Так прошло три дня. Ангел ничего не ел, вновь и вновь подходил к бараку и стоял перед запертыми воротами. Из страха перед начальством заключенные отгоняли его, но орел, взлетев, делал круг и снова возвращался на прежнее место. Им было жаль птицу, но боязнь наказания пересиливала чувство жалости.

К концу четвертого дня Ангел умер от голода и тоски. Когда вечером заключенные возвращались с лагерных работ, они увидели своего питомца, бездыханно лежащего у входа в барак. И только тогда люди поняли, какое кощунство совершили!

По «тюремному» радио разнеслась весть – Ангел умер!

Его хоронили как человека. Каждый хотел в последний раз посмотреть на гордую птицу, которая все эти годы была с ними рядом. Осужденные плакали как дети, ведь со смертью Ангела уходила часть их жизни, ее прекрасная часть, уходил друг, приятель, питомец и всеобщий любимец. Может быть, в это мгновение они осознали в глубине души, что совершили предательство. Ведь однажды подобрав орленка, люди приручили его к себе, разделив с ним пишу и крышу над головой. Ангел не знал другой жизни и другого общества, кроме человеческого и, конечно же, не смог быть отвергнутым, предпочтя изгнанию смерть.

…Потрескивали брошенные в костер сухие ветки валежника, от воды тянуло ночной прохладой. Мы сидели у огня молча, хотя с тех пор, как рассказчик закончил, прошло много времени. Каждый из нас был под впечатлением только что поведанной местным рыбаком необычной истории. Я думал о верности, преданности и привязанности орла к людям, о безответственности человеческих поступков, о той легкости, с которой человек иногда предает дружбу, подстраиваясь под обстоятельства или угождая чьей-то воле. Что за странное существо этот человек, который часто способен, нисколько не задумываясь о последствиях, цинично и холодно отказываться от тех, с кем связан был многие годы узами дружбы, братства и любви. Почему именно людям присуще приручить к себе живую душу или тварь, приблизить ее, а затем легко отказаться от нее, бросив на произвол судьбы. Ведь те, с кем мы проводим жизнь, привыкают к нам и живут вместе с нами, подстраиваясь под наши привычки и устои. Что же происходит с нашими душами, если мы не несем ответственности за тех, кто зависит от нас, кто живет с нами одной жизнью, ибо мы их к этому приучили? Для чего мы тогда и зачем существуем на этом свете, если не умеем заботиться ни о друг о друге, ни о живых тварях?!

Погруженные в эти мысли сначала никто из слушателей не обратил внимания на странное поведение рыбака. И только спустя некоторое время мы заметили – наш рассказчик ПЛАЧЕТ?! У него вздрагивали плечи, и он размазывал руками стекавшие по обветренным щекам слезы:

– Ведь это я нашел Ангела.

Мечта министра

На нас эпоха ставит опыты,

Меняя нате состояние,

И наших душ пустые хлопоты —

Ее пустое достояние.