Под гнетом страсти

– Проси!

Граф вошел, стараясь изобразить на своем надменном лице возможную приветливость.

Сергей Сергеевич бросил на него далеко не любезный взгляд, и непредставительная фигура его зятя как-то особенно резко, в виду мрачного настроения князя, бросилась ему в глаза.

На его губах появилась даже презрительная улыбка, не замеченная, впрочем, Львом Николаевичем.

– Что случилось? Я только что встал… – небрежно уронил Облонский, подавая зятю свою выхоленную, белую, окаймленную обшлагом ночной батистовой сорочки руку.

Он не приподнялся с кресла, на котором сидел одетый в темно-синий шелковый халат, с бархатным отворотом такого же цвета, но более темным.

– Ничего, дорогой князь, все везде обстоит совершенно благополучно и спокойно, исключая разве сердца моей прелестной belle-soeur.

– Жюли? – произнес Сергей Сергеевич и бросил на зятя вопросительный взгляд.

Тот только загадочно и лукаво улыбнулся.

– Ей сделали предложение?

– О нет! Это только еще вопрос будущего.

Граф уселся на диван.

«Что за вздор он мелет?» – пронеслось в голове Облонского, и, обращаясь к зятю, он произнес:

– Я вас не понимаю!

– Роман, целый роман, князь! – заговорил Ратицын.

– Роман… у моей дочери с человеком, который… не делает ей предложения… – перебил его тесть, с расстановкой отчеканивая каждое слово. – Вы ошибаетесь, граф!

Он смерил его взглядом с головы до ног.

– За предложением дело не станет, лишь бы вы разрешили его сделать.

– Кто же это такой, кому я должен давать разрешение обратиться к ней или ко мне за рукой моей дочери? Я и она можем отказать по тем или другим причинам, но давать разрешение… повторяю, я вас не понимаю…

– Она-то не откажет! – воскликнул граф.

– Значит, она знает его намерения и любит его? – все еще с недоумением, продолжая смотреть на зятя, произнес Облонский.

– Давно и сильно!

– Давно и сильно! – повторил князь. – Кто же это, когда она и выезжает всего без году неделю…

– Это человек прекрасный, честный, вполне достойный любви и уважения, лично известный нашей семье, оказавший мне лично незабываемую услугу!

– Бобров? – воскликнул Сергей Сергеевич.

– Да!

Вся кровь бросилась в лицо князя.

– И вы, граф, являетесь ко мне сватом Боброва!

Он пренебрежительно подчеркнул фамилию.

– Сватом! Ce n'est pas ?a…[16 - Это не так… (франц.).] – вспыхнул, в свою очередь, Ратицын. – Я, князь, как член вашей семьи, по поручению моей жены – вашей дочери – пришел переговорить с вами о судьбе ее сестры, княжны Юлии.

– Переговорить о том, – снова резко оборвал его Сергей Сергеевич, – не соглашусь ли я выдать ее замуж за господина Боброва – спасителя вашей жизни!

При последних словах в голосе князя прозвучала нескрываемая ирония.

Граф, впрочем, не понял этого и только кивнул головой в знак согласия.

– Вы сами всегда относились к Виктору Аркадьевичу с должным ему уважением, – добавил он.

– Я ничего не говорю против него, – начал более мягко князь, – как против честного человека, труженика науки, хорошего гражданина, напротив, я желал бы, чтобы мой сын, если бы он у меня был, имел те нравственные качества, которыми обладает г-н Бобров.

– Я вам сказал то же самое!

– Но все эти его внутренние достоинства недостаточны для того, чтобы стать мужем княжны Облонской.

– Но если она его безумно любит, если это серьезно, если разлука с ним может стоить ей жизни! – патетически возразил Лев Николаевич, повторяя в этом случае слова своей жены.

– Я предпочитаю видеть мою дочь в гробу, нежели женой сына дьячка! – ледяным тоном отвечал Сергей Сергеевич.

Этот категорический ответ до того поразил неумелого представителя интересов влюбленных, что все добрые советы, которые он намеревался подать своему тестю, когда в тиши кабинета обдумывал взятую на себя миссию, вылетели из его головы.

Надо сказать правду, что граф с первых же слов разговора с князем, звиду его тона, отбросил мысль подавать ему эти советы.

В присутствии тестя вся напускная храбрость оставляла его.

Он сидел теперь с князем, недоумевающе и растерянно глядя на него.

– Вас, – заговорил опять Облонский, – мне остается только поблагодарить за то, что вы охранили доверенную вам девушку от, быть может, если верить вашим словам, рокового для неё увлечения, быть может, даже из дружбы и благодарности к г-ну Боброву покровительствовали этой любви – это тем более вероятно, что вы же и явились ходатаем влюбленных.

Все это было сказано металлическим, ровным тоном.

– Но я ничего не знал, я узнал только на днях… мне передала жена…

– Я поблагодарю ее особо… но вы, вы тотчас же не закрыли дверей вашего дома этому господину?

– Нет, я думал…

Князь не дал говорить ему.

– Что вы думали? Если то, что такие люди, как этот молодой человек, достойнее руки княжны Облонской, чем иные графы, то я с вами не буду спорить. Если вы полагали, что за спасение вашей жизни я пожертвую моей дочерью, то вы ошиблись…