Ермак Тимофеевич

– А у меня, дядя, к тебе просьба будет, – сказала она.

– Что, моя радость?.. Все я для тебя сделаю, моя девочка.

– Когда Яков вернется? – начала она и остановилась, посмотрев на Домашу.

Та сперва вспыхнула, а потом побледнела.

– Яков, Яков… – медленно произнес Семен Иоаникиевич. – До Москвы-то теперь он, чай, доехал благополучно, все там узнает о смерти Обносковых и назад приедет.

– Вот тогда и дозволь ему жениться на Домаше.

– На Домаше?

– Да… Они любят друг друга.

– Что ж… Он парень хороший, красивый. И она тоже. Парочка будет хоть куда! – улыбнулся Семен Иоаникиевич.

– Так, значит, дозволяешь, дядя?

– Конечно же… Пусть с Богом поженятся, коли любят друг друга… Только что же это ты, Аксюша, все говоришь, а невеста ни полсловечка не вымолвит.

– На самом деле, Домаша, что ты молчишь, как истукан?.. – обратилась к ней Строганова.

– Благодарю тебя, Семен Аникич, за милость хозяйскую, да только едва ли это сбудется, – поклонилась ему в пояс сенная девушка.

– Почему же? – удивился старик.

– Еще когда он вернется и с какими мыслями… Мало ли что допрежь меж нами было, теперь, може, и иначе пойдет… Кто знает… Да и воротится ли… – ответила Домаша.

– Коли люба ты ему была, так чего же ему пятиться. Ты тоже красотой взяла. Совсем писаная.

Семен Иоаникиевич засмеялся.

– На Москве немало и получше меня найдется, – со вздохом сказала Домаша.

– О том не спорю, как не найтись, только к чему ты речь ведешь, девушка, в толк не возьму… В Москве ему не найти суженой, чтобы в нашу глушь поехала, – сказал старик Строганов.

– Полюбит, так и поедет, – заметила Домаша.

– Ну, московские не таковские! Успокой свое сердце, девушка. Приедет твой Яшка цел и невредим, окрутим мы вас, и заживете счастливо.

– Благодарствуй, Семен Аникич, на добром слове, – поклонилась ему Домаша.

– Только я хочу, чтобы свадьба моя с ихней в один день была, – сказала Ксения Яковлевна.

– Это уж вы меж собой столкуетесь… Не мне жениться-то, а Якову и Домаше, может, и раньше ты захочешь повенчать их и погулять на свадьбе весело.

– Нет, вместе лучше… Не так ли, Домаша? – спросила молодая Строганова.

– Твоя воля, Ксения Яковлевна.

XI

Первая стычка

Медленно плыли челны с дружиной Ермака Тимофеевича. Солнышко закатилось, над рекой опустилась ночь. Берега Чусовой, сперва представлявшие собой необозримые равнины, стали круче, показался росший на них мелкий кустарник, перешедший вскоре в густой лес.

Под одним из таких крутых берегов Ермак с людьми остановились на ночлег. Но сомкнуть глаз им не удалось.

Не прошло и получаса после того, как челны причалили к берегу, вдруг из чащи леса на казаков полетела туча стрел.

Вреда они не причинили казакам, находившимся в челнах, но заставили уже было приспособившихся на ночлег вскочить на ноги и схватиться за пищали. Раздались выстрелы, и с крутого берега полетели в воду несколько убитых остяков.

Люди Ермака увидали их тела только на другое утро. Они по приказанию атамана не зажигали на челнах фонарей, чтобы не сделаться мишенью для стрел кочевников.

В казаков полетело еще несколько стрел, на которые они ответили новыми выстрелами.

Затем все стихло.

Кочевники, видимо, удалились, но Ермак и его люди провели бессонную ночь, настороже. С первыми лучами рассвета они отправились в дальнейший путь. На лесистых берегах не было никого.

– Ишь, бесовы дети, притаились. Пули-то не свой брат, – говорили меж собой казаки.

– Да, против пули им ничего не поделать, – замечали другие, рассматривая стрелы остяцкие, не причинившие никому вреда.

– Не говори, днем и от их стрел не поздоровится… Метко они бьют ими, а стрела-то их куда попадет, а то и насмерть уложит даже.

– Ну?

– Да, концы-то у них, слышь, отравлены, пробуравит где ни на есть тело, у раненого-то и загорится кровь полымем. Тут ему и шабаш.

– Поди ты… Вот оно что…

Лес между тем стал отодвигаться далее от берегов, которые стали отложе.

На следующую ночь Ермак уже назначил ночлег на берегу, для чего казаки причалили, вытащили челны на землю, а сами расположились лагерем вокруг пылающих костров.

Берег реки Чусовой в этом месте представлял собой большую поляну, граничащую с высоким вековым густым лесом. Утомленные непривычной работой веслами, – за время жизни в строгановском поселке люди успели облениться, – и после бессонной ночи казаки на мягкой траве заснули как убитые.

Не спали только Ермак Тимофеевич, Иван Кольцо да люди, поставленные на сторожевые посты.

– Что-то поделывает теперь моя Аксюша? – со вздохом произнес Ермак, сидя у потухающего костра, в который Иван Иванович бросал сухой хворост.

– Спит она теперь, что ей больше делать… – отозвался тот.

– Нет, Иван Иванович, не до сна ей теперь, видно, как и мне, свежа еще горечь разлуки… Вот я прошлую ночь напролет глаз сомкнуть не мог. Люди-то вон как притомились, – он жестом руки показал на спящих казаков, – а у меня сна ни в одном глазу…

– Понапрасну изводишь себя, атаман.