Реки помнят свои берега

Ещё как понял! Глаза вспучились, налились кровью, потом сузились в щёлочку. А Егору что бык, что японец. Ему ни вожжа под хвост не попала, ни водки он не перепил, ни на солнце не пережарился. Просто когда воду греют, она поневоле начинает кипеть. А Олич, который мог бы осадить, работал на другом судёнышке.

Так и замерли, сжав кулаки, на палубе иракского кораблика советский старший лейтенант и американец в подполковничьих погонах. Иракские рыбаки ждали своей участи на носу судна, зато разведзвери ГРУ вмиг разделились: одни оказались за спиной взвившегося сотоварища, другие – у подполковника. Вскинулись автоматы. Бунт. На чужом утлом судёнышке, на чужой войне СССР, похоже, впервые за годы перестройки выпростал коготки. «Наверх вы, товарищи…»

Сумасбродного демарша тем не менее оказалось достаточно, чтобы янки дрогнул. Несмотря на кружащие в воздухе вертолёты, главенствующую должность, не посмел перепроверить трюмы или послать лейтенанта туда же, куда сам только что был отправлен. Мертвецки бледные рыбаки-контрабандисты-оружейники глядели на Егора, как на Бога, и он сказал себе: никогда, нигде и ни перед кем больше не опущу голову. Я – советский офицер и сын партизана. И плевать на иное.

Усмехнулся американцу: и на тебя плевать тоже. Это в старости подумал – и забыл. В молодости же сказал – и сделал!

Хотя в действительности Егор сплюнул за борт. Всё же хотелось, чтобы снаряды дошли до Ирака.

А вот брызги полетели по закону ветра: его за выходку, естественно, по головке не погладили, из Персидского залива срочно отозвали. Готовился к худшему, однако вместо международного разноса ему пусть и втихаря, но бросили на погон ещё одну звездочку – ходи капитаном.

Так поверил, что даже среди руководителей остаются люди, отстаивающие интересы Отечества.

При расставании Олич всунул в «дембельскую» сумку Егора перламутровую ракушку и пластмассовую ящерицу, в хвосте которой располагалась точилка для карандашей.

– Передай сеструхе.

На ракушку Буерашин внимания не обратил, но ящерку удивлённо повертел в руках. Командир успокоил:

– У Иры сейчас фамилия такая – Точилкина. Коллекционирует.

– Убью, – пригрозил «каплею» уже из Москвы Егор, когда встретился с Ирой у фонтана перед Большим театром. Миниатюрная, точёная, с белыми волосами по плечам – наверняка Бог минимум трижды поцеловал при рождении! А он – «сеструха»…

– Вам, – Егор вытащил из сумки подарки.

Ира по-детски хлопнула в ладоши и сразу же приложила ракушку к уху. И лишь услышав шум Персидского залива, спохватилась:

– Как Максим?

– Приказал сводить вас на кофе, – не моргнув глазом, соврал Егор.

Ира посмотрела на часы, сложила в мольбе ладошки, сделала бровки домиком:

– Если я опоздаю на работу, меня уволят.

– А после работы?

После работы её тоже удерживали какие-то планы, капитан Буерашин в них никак не вписывался, но слишком ярко блистала рядом женщина, чтобы просто так с ней расстаться. Он не имел на неё никаких прав, она не дала никаких поводов для дополнительного внимания, но единственная сила, с которой способны совладать монахи, но отнюдь не офицеры, – это женская притягательность. Эх, и на безымянном пальчике правой руки обручальное колечко. От какого-то Точилкина.

– Вы мне позвоните через месяц, – нашла Ира для него ближайшее времечко. Но точки над «i» расставила сразу: – И вы мне расскажете всё, что можно.

– А раньше? – обнаглел Егор.

– А раньше меня просто не будет в Москве. Спасибо. Я убегаю. Извините. До встречи. Самому-то будет заняться чем в Москве без меня? – стрельнула лукаво глазками…

Занятие нашёл «Кап-раз» для всей их «персидской» группы, вслед за Буерашиным по рекомендации союзников тоже выдворенной из залива.

– Я не стану потом спрашивать, как вы это сделали. Но дурость требуется пресечь, а жертвы исключить, – начал с непоняток «Крокодил», кося глаз на верхний левый угол карты, где ютились заморышами прибалтийские республики. – А теперь задача.

Она и повергла спецназовцев в шок. И было от чего, даже в сравнении с наглостью американцев в Ираке: один из прибалтийских городов отменял у себя действия всех советских законов. Через день-два в нём планировался митинг с требованием ко всем русским убираться вон из их цветущей республики.

– Пусть останутся потомкам и историкам вопросы присоединения прибалтов к Союзу – их референдумы, просьбы о вступлении в СССР, – пытался пощипывать ус «Кап-раз». А может, прощупывал на лояльность своих разведзверей перед отдачей приказа: – Нет особой нужды ворошить и то, что все годы советской власти Прибалтике, единственной из всех регионов страны, разрешали не перечислять деньги в союзный бюджет, а пускать их на развитие собственной инфраструктуры. Получая при этом из Москвы ещё и дотации. Естественно, в ущерб исконно русским городам. Так что Бог им судия, ныне орущим, что якобы они кормили Россию.

– Лаять – удел шавок, – согласился кто-то.

– Или мосек.

– Если это не одно и то же, – взял на себя роль рефери Олич, тем самым подтверждая готовность группы к выполнению задания.

Однако командир рассуждал и делал политические выкладки не зря. «Персидские морячки» притихли, едва дослушав командира: группе предстояло действовать в родной стране и как бы против собственного народа.

– Кто-то из шибко мудрых в Кремле порекомендовал спецслужбам спровоцировать столкновения на улицах города, – продолжил «Кап-раз». – И уже под этим прикрытием, объявив чрезвычайное положение, ввести в регион дополнительные войска для разгона митингующих.

На этот раз реплик не последовало: слишком серьёзно закручивалось всё в родной стране…

– Но если там, – «Кап-раз» поднял взгляд сначала вверх, что могло означать Кремль, потом перевёл его на Буерашина, как на недавнее олицетворение Лубянки, – если там не могут найти более элегантного выхода из ситуации, мы обязаны спутать все карты. С обеих сторон. И история уже нас простит и рассудит.

И добавил фразу, которую Егор с момента перестройки не слышал от руководства страны:

– Делаете вы, отвечаю я.

Для людей сведущих никогда не являлось секретом, что ГРУ и КГБ жили как кошка с собакой, стремясь первыми добежать до Генерального секретаря ЦК КПСС с добытой информацией. Первым отрапортовал – отличился! Но чтобы ГРУ само замахнулось на Кремль и конкурентов… Неужели власть настолько слаба, что ею можно манипулировать из какого-то кабинета на Полежаевке? Быстрее бы приходил к власти Ельцин, что ли? У того хоть и дурная, но есть воля…

– Я не стану спрашивать, как вы это сделаете, – повторил «Кап-раз» и отпустил группу из кабинета с проёмами в стенах, где за синими шторками располагались подробнейшие карты всех регионов мира.

Буерашин мало сомневался, что задача снова окажется «водной», раз ими рулят моряки. И не ошибся.

– Берём водозабор, – определил Олич окончательный вариант после прилёта в Таллин.

Взяли. Проникли туда, куда и мышь не могла прошмыгнуть незамеченной. Вылили в резервуары жидкость, заранее подготовленную химиками вкупе с биологами, и к обеду вместо митинга город сел на унитазы. Ни лозунгов тебе, ни столкновений, ни чрезвычайного положения – один понос. Лидеры всевозможных национальных фронтов бесились, Москва и Запад, каждый по-своему рассчитывавшие на этот митинг, недоумевали. А сделать всё красиво и непонятно для окружающих – каллиграфический почерк ГРУ, за красоту которого группе Олича выделили по три дня отпуска.

Всем, кроме Егора.

– На «минус два», – отдал «Крокодил» ему команду спускаться на два этажа под землю.

На «минус втором» располагалась «гардеробная», в которой годами собирались одежда и вещи для любых целей и задач в любой точке мира. От трусов до фраков, от бейсболок и шлёпанцев до шляп и ковбойских полусапожек. Значит, готовность номер один. Куда? К какому шкафчику подведут? У отбывающих за границу ни одного намёка на принадлежность к СССР не должно быть, даже родных пломб в зубах, не говоря уже о клейме советских прачечных на белье.

– Готовься в Латинскую Америку, – «Кап-раз» провёл Егора в самый угол помещения. Пригладил и без вмешательства идеально подправленные усики, распахнул шкаф с летними песчаными костюмами. – Пойдёшь «на холод»…

И вот «холод» кончился, и Егор вправе был рассчитывать хотя бы на служебную машину, чтобы не ловить такси с архивариусом Лубянки.

– Да тут без тебя напряжёнка непонятная по всем линиям, – уловив разочарование на лице друга, попытался оправдать «грушников» Черёмухин.

«В любом случае не такая, как была у меня», – поджал губы в детской обиде Егор: не каждый день вырываются пленники самостоятельно. Надежду на жизнь, конечно, давал негласный договор всех разведок мира: поскольку разведчики являются военнослужащими, то их физическое уничтожение приравнивается к нападению на страну. Тюрьма – да, перевербовка – да, но под расстрел подвести не должны были. Только это если бы держали официально в тюрьме, а не в пещере в сельве…

– Да вон бежит, кажется, кто-то из твоих, – вычислил Юрка в аэровокзальной суматохе родственную душу.

Бежал сам «Кап-раз». Он схватил Егора в объятия, приподнял, словно через лёгкую тяжесть веса подчинённого убеждаясь, что перед ним не призрак.