История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

В награду за труды по заключению мира Ртищев был произведен в генералы от инфантерии. Шах пожаловал ему знаки ордена Льва и Солнца[187 - На ордене и звезде была сделана следующая надпись в стихах: «Так как посредником дружбы Фетх-Али-Шаха с Российским императором был доброжелатель Ртищев, то орден Персидского государства украсил его подобно как солнце отражает луч свой на луну».] на золотой с эмалью цепи, для ношения на шее, с зеленою шелковою лентою через плечо и приказал отпустить ему в подарок 500 тавризских батманов шелку. Мирза-Абуль-Хасан-хан был назначен чрезвычайным посланником в Петербург и награжден шахом подарками, состоявшими из ножа, сабли, кинжала, усыпанного бриллиантами, и нити жемчуга (100 зерен), полной лошадиной сбруи, украшенной алмазами, и разной одежды из тирмэ[188 - Тирмэ – войлок.]. Сир Гор Узелей получил письменное изъявление благодарности за свое участие в переговорах как от шаха, так и от наследника и многих министров. «В самом деле, – писал он[189 - Послу в Константинополе Миттону 2 ноября 1813 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1-13, 1802-1816, № 3.], – я обязан всем неограниченной доверенности шаха к моим советам и тому (деньгам), что я привез с собою в Адербейджан для своего подкрепления».

Заключение Гюлистанского мира, прибавлял Узелей, произвело «необычайную радость между персиянами всякого состояния». Надеясь возвратить хотя часть уступленного России по трактату, шах торопился отправлением посольства в Петербург, и 21 июня 1814 г. Мирза-Абуль-Хасан-хан прибыл уже в Тифлис в звании чрезвычайного посла персидского шаха. Он имел с собою ратификованный трактат, привел двух слонов, несколько разной породы персидских жеребцов, назначенных в подарок императору, и привез значительное число вещей, состоявших из сабель древних шахов, драгоценных каменьев, жемчуга и дорогих шалей. Он намерен был немедленно ехать в Петербург, но политические обстоятельства в Европе были причиною того, что не только путешествие Мирза-Абуль-Хасан-хана замедлилось, но и самая ратификация императора Александра I последовала тогда, когда Ртищева не было уже на Кавказе.

Глава 7

Отношения между Россией и Турциею после Бухарестского мира. Вопрос о возвращении туркам некоторых крепостей в Закавказье. Интриги Порты среди горцев и кабардинцев. Волнения в Абхазии. Посылка турецкого уполномоченного в Петербург для переговоров о крепостях. Ответ, ему данный. Приближение эрзерумского сераскира к нашим границам. Меры, принятые Ртищевым к отклонению могущих произойти неприязненных действий. Прекращение притязаний Порты

С заключением Гюлистанского трактата окончились военные действия на Кавказе, и генерал-лейтенанту Ртищеву оставалось обратить внимание на внутреннее положение вверенного ему края и сгладить те недоразумения, которые встречались от неясности и неполноты мирных трактатов, заключенных как с Персиею, так и с Турциею.

16 мая 1812 г. был подписан в Бухаресте мирный договор России с Турциею. В VI статье этого акта было сказано, что границы в Азии восстановляются так, как были прежде, до войны. На этом основании Россия обязывалась возвратить Порте все те занятые нами укрепленные пункты, которые находились за чертою наших владений.

«По смыслу оной статьи ясно разумеется, – писал граф Румянцев Ртищеву[190 - В письме от 5 августа 1812 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 917.], – что она отнюдь не относится до владений и областей, которые прежде и в продолжение последней войны нашей с Портою добровольно покорились скипетру его величества и присоединились к Российской империи; а потому и никакие притязания со стороны Порты на сии области и владения не должны быть нами приняты и не могут быть уважены. Содержание оной статьи касается единственно до тех только крепостей и замков с землями, к ним принадлежащими, которые в нынешнюю войну у турок завоеваны силою оружия».

Для сохранения полного доверия к русскому правительству тех владельцев и ханов, которые добровольно признали над собою власть России, необходимо было удержать за собою все пограничные владения, и потому император Александр I повелел Ртищеву резиденцию абхазского владетеля, крепость Сухум-Кале, несмотря ни на какие домогательства Порты, не отдавать во власть ее. Ртищев возвратил туркам крепости Ахалкалаки и Поти, первую 29 октября, вторую 7 декабря, и на домогательство Порты получить в свои руки Сухум-Кале отвечал, что сделать этого не может.

Абхазское владение, говорил он, никогда Порте непосредственно не принадлежало, всегда сохраняло свою независимость, а потому и в мирном трактате о нем ничего не упомянуто.

Отказ Ртищева заставил Порту прибегнуть к обыкновенным ее мерам – к распространению ложных слухов и к возбуждению магометанского населения против России. Распуская слухи, что по Бухарестскому миру все магометане будут переселены в Турцию, анапский паша волновал живших в черте нашего кордона нагайцев и кабардинцев.

Когда русское правительство вступило в сношение с кабардинцами, тогда оно имело дело с двумя или тремя владельцами. Существовавший в Кабарде обычай, по которому отец семейства делил свое имение на столько частей, сколько у него было сыновей, сделал то, что в короткий сравнительно промежуток времени число владельцев увеличилось до 200 человек. Будучи независимы друг от друга, они преследовали свои личные интересы, не считали нужным исполнять условий, заключенных с русским правительством, и часто случалось, что, переговариваясь с русским правительством о мире и добром согласии, владелец в то же время посылал своих подвластных в набег в русские владения, чтобы получить на свою долю часть добычи. Производство в чины и денежные награды кабардинским владельцам мало помогали делу, потому что ими пользовались такие лица, которым подчинялось не более двадцатой части населения; остальные сохраняли постоянные сношения с враждебными нам закубанцами и вместе с ними хищничали в наших пределах.

С другой стороны, многие военнослужащие, как доносил Ртищев[191 - В отношении князю Горчакову, 14 декабря, № 123.], «из высших и нижних чинов, будучи расположены на одном месте более 15 лет, занимаются менее службою, чем своим хозяйством, как-то: построением собственных домов, развитием скота, овощей и тому подобного». Начальство, допуская подобные занятия, тем самым допускало нижним чинам сводить «как с внутренними, так и с заграничными народами знакомство, более ко вреду благосостояния всего кавказского народа, нежели к пользе оного служащее». Казаки тайком хищничали вместе с закубанцами, и прорывы хищников в наши пределы стали повторяться чаще и чаще[192 - Рапорт генерал-майора Дельпоццо Ртищеву, 18 марта 1814 г. № 153.]. Знакомство горцев и частные сношения с жителями на линии давали им средства узнавать о силе русских войск, расположенных в каждой крепости, на каждом пикете и кордоне. Пользуясь этими сведениями, горцы шли за добычей почти безнаказанно, тем более что начальство не принимало почти никаких мер к прекращению хищничества. Командовавший войсками на линии генерал-майор Портнягин злоупотреблял здесь властью точно так же, как злоупотреблял ею в Грузии[193 - Рапорт Ртищева кн. Горчакову, 31 июля, № 105.]. Он не столько заботился о безопасности края, сколько об увеличении своего благосостояния: вмешивался в гражданские дела, доставлявшие ему известную прибыль, не исполнял приказаний главнокомандующего, принимал подарки, притеснял чиновников и отличался полнейшею бездеятельностью относительно обеспечения границы. Турецкий чиновник Сеид-Ахмед-эфенди, находясь за Кубанью, свободно переговаривался с ногайцами относительно переселения их в Турцию. Он уверял их, что по последнему мирному трактату России с Портою все ногайцы могут, если желают, перейти в Турцию, где получат удобные земли для поселения, деньги и свободу религии. Ногайцы перестали обрабатывать землю и в течение нескольких месяцев собирались к переселению. Портнягин знал это и не принимал никаких мер. Ахмед-эфенди с 1500 человеками закубанцев подошел к Кубани и с согласия Портнягина виделся с ногайскими мурзами и старшинами. Он убедил ногайцев, что если они останутся в пределах России, то будут обложены новыми податями и обязаны нести рекрутскую повинность, что они не сохранят тогда магометанской религии и будут преданы проклятию. Ногайцы были недовольны русским правлением «за необращение к ним ни малейшего внимания, также за то, что самые справедливейшие их просьбы оставляются начальством в пренебрежении и что все притеснения, терпимые ими от воровства, делаемого у них казаками, не только никогда почти не удовлетворяются, но нередко случается, что когда открыты бывают самые следы похищения, то вместо розыска искавшие бывают захватываемы и содержимы долгое время под караулом»[194 - Отношение Ртищева князю Горчакову, 5 января 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 982.].

Таким образом, притесняемые тем же Портнягиным ногайцы решились переселиться, и 6 сентября 1813 г. Ахмед-эфенди беспрепятственно вступил в пределы Кавказской губернии. Он переправился через р. Кубань в таком месте, где в двух верстах находилась крепость с войсками и сам генерал Портнягин. В течение пяти дней Ахмед оставался в наших владениях, поднял 2000 ногайских аулов с населением до 27 000 душ обоего пола и спокойно, никем не тревожимый, ушел с ними за р. Кубань. Ногайцы переправлялись через реку в виду наших войск, успевших только захватить часть скота, о задержании которого Портнягин донес как о неприятельской добыче, взятой войсками от народа, состоявшего в подданстве России[195 - Отношение князя Горчакова Ртищеву, 9 декабря 1813 г., № 226. Рапорт Ртищева князю Горчакову, 5 января 1814 г., № 5. В 1814 г. ногайцы, в числе 140 семей, пожелали возвратиться на Кавказскую линию. Их поселили около Темнолесской станицы с целью удалить во внутренность губернии (Рапорт генерал-майора Дельпоццо, 24 июля 1814 г., № 487).]. Имея личную вражду с ногайским приставом султаном Менгли-Гиреем и из мести к нему допустив переселение ногайцев, Портнягин обвинял во всем султана и, несмотря на то что тот был предан России и подчинен Министерству иностранных дел, Портнягин самовольно удалил его от управления ногайцами. Главнокомандующий, напротив, находил, что все беспорядки на Кавказской линии происходят от злоупотреблений Портнягина. «Доколе, – писал он[196 - Отношение Ртищева князю Горчакову, 14 декабря 1813 г., № 123.], – генерал-майор Портнягин будет оставаться командующим войсками на Кавказской линии и не переменит он своего поведения, до того времени не может быть водворено тишины и спокойствия. Я убедительнейше прошу взять его из моей команды, чтобы я не мог ответствовать за беспорядки и впредь какие на Кавказской линии в командование его последовать могут».

Император Александр I повелел за противозаконные поступки генерал-майора Портнягина предать его суду, а начальником Кавказской линии и командующим там войсками назначить бывшего во Владикавказе комендантом генерал-майора Дельпоццо[197 - Рескрипт Ртищеву 19 октября 1813 г].

Пока высочайшее повеление достигло до главнокомандующего, Портнягин успел произвести две экспедиции за Кубанью, разорил несколько аулов и восстановил тем все население. Этим случаем старались воспользоваться турки, распускавшие слухи о близком разрыве с Россиею и приглашавшие закубанцев действовать с ними против врагов магометан. «По всеобщему притом слуху за Кубанью, – писал Ртищев[198 - Письмо Ртищева к т. с. Вейдемейеру от 10 июня 1815 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 956.], – ожидают в непродолжительном времени прибытия из Константинополя назыря Сеид-Ахмед-эфендия, который будто бы, по уважению к единодушному желанию всех закубанских народов, назначен Портою Оттоманскою главнокомандующим пашою в Анапу».

Ахмед действительно прибыл и стал укреплять Анапу. Он уговорил черкесские племена отправить депутацию в Константинополь с просьбою поддержать их неприязненные действия против России. Порта приняла прибывших весьма благосклонно, но не давала решительного ответа в ожидании, какой оборот примут домогательства ее о возвращении Россией укрепленных пунктов в Закавказье. Чтобы вернее достигнуть желаемого, турецкое правительство вскоре после заключения Бухарестского мира отправило эмиссаров в Мингрелию, Гурию, Абхазию и в Закубанье с поручением склонять население на сторону Турции и объявить ему, что по трактату все эти владения уступлены Порте. Сообщая, что Мингрелия, Гурия, Абхазия и Имеретия с давних пор принадлежат высокой Порте и что Россия не имеет никакого права на эти земли, трапезондский сераскир вызывал в Поти владетелей для совещаний о подданстве султану и о недопущении к себе ни одного русского, «считая себя освобожденными от них»[199 - Письма трапезондского сераскира владетелям Мингрелии и Гурии. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 589.].

Получив такое письмо, князь Леван Дадиани представил его Ртищеву и отвечал посланному, что он предпочтет смерть подданству султана. «Скорее подставлю обнаженную выю мою обнаженному мечу, – писал он главнокомандующему[200 - В письме от 16 марта 1813 г. Там же, № 588.], – но уже не выйду из рабства обожаемого и августейшего государя. Несколько раз присягал я ангелоподобному российскому императору и как нарушу обещание и клятву мою? Лучше бы было мне не родиться, нежели слышать об этом. Если бы даже он (султан турецкий) наполнил дом мой множеством разнообразной славы, возложил на меня венец и облек в порфиру, то и тогда немыслимо, чтоб я вышел из подданства счастливейшему и непорочному российскому престолу».

Князья Дадиани и Гуриели просили защитить их от притязаний турок, возмущающих их подданных и в особенности абхазцев, среди которых было много сторонников Порты, вследствие кровавой вражды, существовавшей между двумя родными братьями, спорившими за право владения страною. Ртищев приказал усилить сухумский гарнизон одною ротою Белевского полка[201 - Предписание генерал-майору Симоновичу, 16 мая 1813 г., № 90.] и тем поддержал владельца Абхазии Сефер-Али-бея, принявшего христианство и названного Георгием Шервашидзе. С своей стороны турки распространяли слух, что Абхазия уступлена Порте, которая утвердила законным владельцем Арслан-бея. В Абхазии произошло волнение, и сторонники враждующих братьев разделились на две партии, причем Порта всеми силами старалась усилить партию Арслана. По ее интригам преданный нам полковник князь Манучар Шервашидзе, зять владетельного князя Мингрельского Левана Дадиани, был убит родным братом, передавшимся на сторону турок. Вслед за этим политическим убийством партия турок, вместе с Арслан-беем, явилась в Абхазию с намерением силою овладеть Сухумом, Редут-Кале и Анаклиею. Расположившись в селении Гудаве, на границе Абхазии с Мингрелиею, турки ожидали прибытия из Поти подкреплений, отправленных на лодках. На требование выйти из наших границ они отвечали, что донесут об этом трапезондскому сераскиру, но сами этого сделать не могут[202 - Отношение Ртищева графу Румянцеву, 6 сентября 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 936.]. Тогда находившийся с войсками в Имеретин полковник Мерлини, по приказанию главнокомандующего, отправил отряд под начальством майора 15-го егерского полка князя Кутиева, который, присоединив в себе войска Дадиана Мингрельского, разогнал собравшуюся толпу без выстрела. Арслан-бей с десятью человеками своих приверженцев бежал и скрылся в соседних с Абхазиею горах, а оставленный им на произвол народ явился с покорностью, присягнул на верность и выдал аманатов[203 - Рапорт Симоновича Ртищеву 24 сентября 1813 г. Там же, № 597.].

Видя неудачу в этом направлении, эрзерумский сераскир Ахмед-паша, тот самый, который подписал мирные условия в Бухаресте, обратился к Ртищеву с официальным письмом, в котором, по повелению султана, требовал, «чтобы царство Имеретинское, также княжества Гуриельское, Мингрельское и Абхазское и разные другие крепости, к сим владениям принадлежащие, кои в краю здешнем состоят непосредственно в подданстве Российской империи, были немедленно отданы под власть Порты Оттоманской»[204 - Ютношение Ртищева т. с. Италийскому 7 июля 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 931.].

Ртищев отвечал, что Имеретия и Гурия более 40 лет уже не зависят от Порты и добровольно поступили в подданство России, что они давно составляют одну из российских провинций; что Мингрелия и Абхазия до присоединения к России точно так же не зависели ни от какой державы. Присоединение этих областей к русской державе, – писал Ртищев[205 - В письме эрзерумскому сераскиру 29 ноября 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 940.], «происходило во время теснейшей дружбы, существовавшей между Россиею и Портою Оттоманскою, т. е. за несколько лет до последовавшего разрыва мира, и Порта ни в то время, ни по прекращении войны в 1807 г., которая вскоре потом опять возобновилась, даже до сего времени не делала притязаний своих на сии владения, потому что и не имела на то права, так как все сии владения, управляемые своими собственными и притом самовластными владельцами, не подлежали никакой над ними законной власти Порты».

Не ограничиваясь только этим ответом, главнокомандующий для лучшего обеспечения того края отправил в Имеретию два батальона и усилил небольшим отрядом гарнизон Редут-Кале, находившийся всего в 30 верстах от Поти. Движение этих войск до того испугало трапезондского пашу, что он, опасаясь нападения, сжег весь потийский форштадт и собственный дом, а находившегося у него под покровительством беглого имеретинского царя Соломона взял в крепость, в которой и сам заперся[206 - Донесение Ртищева гр. Румянцеву, 2 января 1814 г. Там же, № 941.]. Паша донес, что русские самовольно вступили в Абхазское владение, усиливают там войска и таким образом приближаются к Анатолии, что считал он весьма опасным для Порты. Донесение это не произвело того впечатления в Константинополе, на которое рассчитывал паша. Порта не считала возможным становиться в неприязненные отношения к России, после блистательных успехов наших во Франции, хотя и смотрела на них неприязненно. В случае успеха Наполеона турецкое правительство намерено было, по покорении Сербии, учредить в Шумле главную квартиру верховного визиря и при первом удобном случае вторгнуться в пределы России. Случай этот не представился, и получаемые ежедневно сведения об успехах союзников заставили

Порту отозвать верховного визиря в Константинополь. Рейс-эфенди заявил только нашему посланнику Италинскому крайнее сожаление, что Россия, в отношении азиатских владений, будто бы принадлежащих султану, пользуется могуществом своих сил и первенствующим положением в Европе. Наш посланник отвечал относительно этих владений то же, что писал Ртищев эрзерумскому сераскиру, и рейс-эфенди, по обстоятельствам, принужден был удовольствоваться таким ответом.

«Министры, – писал Италинский[207 - Ртищеву в письме от 4 января 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 942.], – с которыми нахожусь я в сношении по делам текущим, не представляются в прежнем их жестоком и угрюмом виде. Но все сие происходит из одного повиновения силе обстоятельств, преодолевающей ненависть к нам правителей империи сей. Я не сомневаюсь, что они везде, где могут открыть себе тайные пути для направлений по оным усилий своих вредить нам, всякая в сем виде деятельность употреблена будет».

Такой вывод был сделан из тех поступков Порты, которые совершались на глазах нашего посланника и состояли в поддержке и обнадеживании имеретинского царя Соломона.

Проживая в Эрзеруме, Соломон находился в самом бедственном положении, и сераскир помогал ему из одного человеколюбия. Вся свита беглого имеретинского царя, состоявшая первоначально из 400 человек, разбежалась, и при нем осталось не более 25 человек, но и те, точно так же как и сам Соломон, распродали своих лошадей, оружие и имущество, чтобы на вырученные деньги поддержать свое существование. В таком безвыходном положении бывший царь естественно употреблял все усилия к тому, чтобы возвратить себе потерянное владение или по крайней мере получить от турецкого правительства денежное пособие. С этою целью он отправил в Константинополь зятя своего князя Малхаза Андроникова с чиновником эрзерумского сераскира с просьбою о присылке войск и денег[208 - Донесение Ртищева графу Румянцеву 15 мая 1813 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 1044.]. Порта приняла посланного благосклонно, поместила его на жительство у греческого патриарха и, не отказывая в просьбе, затягивала окончательный ответ[209 - Соломон не дождался от Порты помощи; 7 января 1815 г. скончался в Трепизонде. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 570.]. Решение вопроса о помощи Соломону турецкое правительство ставило в зависимость от результата посылки своего курьера в главную квартиру русского государя.

Видя, что главнокомандующий на Кавказе и представитель России в Константинополе не соглашаются ни на какие территориальные уступки, Порта решилась обратиться прямо к императору Александру. В депеше графу Нессельроде рейс-эфенди Талиб, бывший в Бухаресте первым полномочным при заключении мирных условий, подробно развил мнимые свои права на требуемые Турциею пункты и просил принять в уважение его доказательства. Ответ на домогательство султана был получен весьма скоро в Константинополе, и Италийскому поручено было объявить турецкому министерству о падении Бонапарта, о возведении Людовика XVIII на престол и обнадежить Порту в искреннем расположении императора Александра.

«Сходственно с оными расположениями, – говорил Италинский, – Его Величество желает, чтобы Порта, отвергая всякие коварные советы и внушения, наблюдала в отношениях своих с Россией правила доброго соседства и постановления существующих трактатов; желает, затем, чтобы она была уверена в благонамерениях и усердии его к империи Оттоманской. По предмету же представлений ее о возвращении нескольких мест в Азии, которых она не почитает принадлежностью России, государь император обещает рассмотреть оные со всею существу их приличною умеренностью и снисхождением, коль скоро позволят нынешние его величества упражнения, спокойствие и благоденствие Европы на непоколебимом основании утвердить имеющие».

Выслушав столь резкое и решительное заявление русского посла, Порта приняла его с наружным видом признательности, но в действительности с сознанием, что все эти обещания в будущем могут быть легко преданы забвению. Она покорилась необходимости потому, писал Италинский[210 - В письме Ртищеву от 17 мая 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 949.], что «Россия, представляясь теперь Порте во сне и наяву страшилищем, от которого ничто не может ей обещать заступления, принудила ее принять вид кротости и добросердечия». Обвиняя как в заключении мира, так и в неуспехе своих домогательств рейс-эфенди Талиба, султан, по совету своих приближенных, лишил его всех чинов и отправил в ссылку. «Новый рейс-эфенди, – писал Италийский[211 - В письме Ртищеву от 16 июня 1814 г. Там же, № 950.], – добр и со способностями, но качества сии остаются в совершенной праздности: будучи творением врагов предместника своего, он единственно вдохновениями их живет и действует в новом звании своем». Когда наш посланник потребовал от Порты отправки фирмана пограничным пашам, чтобы они не предпринимали никаких неприязненных действий и чтобы наши транспортные суда были пропущены до р. Риону, то рейс-эфенди отвечал, что Порта не согласна, опасаясь, что Россия может основать на этом в пользу свою право, предосудительное желаемому со стороны Порты окончанию дела».

Что же касается до фирманов пограничным пашам, то рейс-эфенди хотя и обещал исполнить желание нашего посла, но медлил своим распоряжением, и турки производили хищничества в наших пределах. В конце 1814 г. сын кобулетского бека ворвался в Гурию с 500 человеками турецких войск и разграбил Озургеты. Часто турки, переправляясь на лодках через р. Рион и скрываясь в лесах, стреляли по нашей команде, расположенной у пристани, где выгружался провиант; они нападали на наши небольшие команды, находившиеся у Редут-Кале, и захватывали в плен одиночных людей.

Бегство Наполеона с острова Эльба и переворот, им сделанный в делах Европы, произвели сильное впечатление в Константинополе, тем более что вскоре в столицу султана явился французский агент Жобер, знакомый туркам по прежним сношениям с Наполеоном. Порта втайне радовалась такому обороту дел в Европе, но не решалась открыто признать в Жобере представителя Франции. Она приказала снять герб Наполеона, самовольно выставленный Жобером на доме французского посольства, что и было исполнено особым отрядом янычар, для того назначенным[212 - Отношение Италинского Ртищеву 16 июня 1815 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 957.]. Хотя Порта и заявила, что не потерпит никаких трехцветных знаков Наполеонова владычества, что она признает законным государем Франции короля Людовика XVIII, но Жобер оставался в Константинополе и переговаривался с влиятельными лицами. Турецкое правительство прислушивалось к гулу европейских выстрелов и, готовясь извлечь из них пользу, подготовляло для того почву. Оно отправило в наши пограничные владения своих посланных, распускавших слухи, что все союзные державы, отклонясь от России, присоединились к Наполеону и что находящиеся в Закавказье войска вызываются в Россию для защиты собственных ее границ. Считая неудобным выжидать окончания борьбы в Европе и полагая, что главнокомандующий на Кавказе будет теперь более уступчив, Порта предписала эрзерумскому сераскиру вновь потребовать уступки провинций и поддержать свое требование военными демонстрациями.

В половине июня 1815 г. эрзерумский сераскир, под предлогом наказания ахалцихского Селим-паши, собрал до 15 000 войск, подошел к имеретинским границам и остановился недалеко от Ахалциха. Он прислал к Ртищеву своего чиновника с письменным требованием, чтобы ему были уступлены Имеретия, Гурия, Мингрелия и Абхазия, как собственность, принадлежащая Порте, и чтобы русские войска очистили крепости Кутаис, Багдад, Шаропань, Кемгал (Редут-Кале) и Анаклию. Предуведомленный заранее о движении сераскира, главнокомандующий хотя и располагал весьма ограниченным числом войск[213 - Защищая границу, имевшую до 1500 верст протяжения, содержа гарнизоны более чем в 20 крепостях и редутах, Ртищев имел в своем распоряжении только две дивизии и один драгунский полк. В них недоставало по старому положению 6450 человек, а по новому штату 20 250 человек и сверх того 247 человек штаб-и обер-офицеров. Для действий в поле главнокомандующий, при всех усилиях, мог собрать отряд от 3 до 4 тысяч человек.], но успел сосредоточить их в трех небольших отрядах, расположенных в таких пунктах, из которых они могли двинуться в Ахалцихский пашалык и выйти в тыл туркам. В то же самое время владетели Гурии и Мингрелии были приглашены содействовать своими силами русским войскам, если бы неприятель покусился вторгнуться в Имеретию, а командующему войсками в Крыму была отправлена просьба немедленно командировать из черноморского флота эскадру судов с десантом, для крейсерования у наших берегов[214 - Отношение Ртищева генералу Рудзевичу от 4 июля 1815 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 958.], и посадить на нее потийский гарнизон[215 - Гарнизон этот был сформирован по высочайшему повелению для крепости Поти, когда она была взята у турок. По заключении же мира, когда Поти была возвращена Порте, то гарнизон этот оставался в Крыму до дальнейшего назначения.].

Сделав все эти распоряжения, Ртищев отвечал сераскиру, что требование, «дабы я, очистив от российских войск Имеретию, Гурию, Мингрелию, Сухум-Кале, Анаклию и Кемгал (Редут-Кале), также крепости Багдади, Кутаис и Шаропань, отдал бы вам на основании мирных условий, как принадлежность Порты, – то позвольте мне отвечать вам на сие со всею искренностью, что требование такового рода для меня уже не новое. Предместники ваши, сераскир Эмин-паша и также Ахмед-паша, равным образом требовали от меня уступки сих владений… Предместники вашего высокостепенства, по благоразумию своему, вняли истине моих доказательств и не входили более ко мне со своими о сем требованиями. Сама Порта, убедившись справедливыми представлениями по сему предмету полномочного российского посла, находящегося при высочайшем турецком дворе, которому я сообщил подробно все сведения, до сего касающиеся, оставила было через своих главнокомандующих в здешнем крае продолжать притязания на земли, вами упоминаемые, и, как мне известно, обратилась по законному порядку к объяснениям с кабинетом его величества. Но по какому поводу вы изволили возобновить сии предложения, – мне неизвестно».

Ртищев говорил, что, не находя в трактате ни малейшего намека на уступку требуемых провинций и не имея на то высочайшего повеления, он не уступит четверти аршина и будет защищаться силою оружия. «Думаю также, – присовокуплял он[216 - В письме от 7 июля 1815 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 959.], – что и вы без особой воли вашего государя не покуситесь ни на какое насилие, без объявления войны самими государями, по существующим правилам во всем свете. А потому, если вы имеете от своего государя фирман, чтобы начать войну, то обяжите меня присылкою копии с оного, дабы, при неизбежном в сем случае кровопролитии, мы оба могли оправдать себя перед судом всей Европы – ваше высокостепенство в том, что действовали по воле султана вашего государя, а я, что при всех миролюбивых расположениях моего великого императора, чуждающегося всякого напрасного пролития крови человеческой, невольно вынужден был встретиться с вами в поле и насилие ваше отвратить силою оружия».

Сераскир не отвечал на это письмо, а полученные в Константинополе известия о новых успехах русского оружия во Франции заставили Порту отложить до времени свои притязания. В половине августа сераскир поспешно отступил, и главнокомандующий получил возможность принять меры к водворению спокойствия в Грузии и в сопредельных ей мусульманских провинциях.

Глава 8

Кончина Мир-Мустафы, хана Талышинского, и Джафар-Кули, хана Текинского. Назначение новых правителей. Волнение в ханстве Шекинском. Меры, принятые Ртищевым к прекращению волнений. Жестокость Измаил-хана Шекинского. Необходимость административных преобразований в крае вообще и уничтожение ханской власти в мусульманских провинциях в особенности. Распоряжения Ртищева в этом направлении. Возвращение в Казикумух бежавшего в Персию Сурхай-хана и его присяга на верность. Бедственное положение царевича Александра и переговоры с ним Ртищева

В половине 1814 г. скончался Мир-Мустафа-хан Талышинский, и владение его было передано старшему сыну умершего Мир-Хасан-хану. Вслед за тем было получено известие, что 22 августа того же года умер от горячки Джафар-Кули-хан Шекинский[217 - Рапорт поручика Шебашева Ртищеву 22 августа 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 664.]. Ханство по трактату должно было перейти в управление старшего его сына, но как последний не состоял в русском подданстве и находился аманатом в Персии еще со времен правления Ага-Магомет-хана, то по просьбе самого Джафара император Александр утвердил наследником Шекинского ханства второго его сына полковника Измаил-пашу.

По получении известия о смерти Джафара генерал Ртищев отправил в Нуху генерал-майора Ахвердова, приказав ему собрать к себе всех родственников хана, почетнейших беков и в присутствии их ввести Измаил-пашу в управление Шекинским ханством. Ахвердов при особом церемониале привел Измаила к присяге и передал ему бриллиантовое перо, как знак ханского достоинства, и письмо главнокомандующего, утверждавшего его в правах правителя текинского народа. При этом, по поручению главнокомандующего, генерал-майор Ахвердов просил нового хана поступать с подвластным ему народом кротко и правосудно, а в особенности с армянским народом, «не обременяя его излишними податями, против прочих жителей мухамеданского исповедания, и наипаче не взыскивая под каким бы то ни было предлогом или названием особой подати за веру христианскую, так как вера сия есть господствующая во всей Российской империи»[218 - Предписание Ахвердову 11 сентября 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 665.].

Притесняемые прежними ханами и обязанные платить особые деньги за право исповедовать христианскую религию, армяне неоднократно просили избавить их от хана и прислать для управления ими или русского чиновника, или даже солдата. Такое желание большей части населения было для главнокомандующего прекрасным предлогом к тому, чтобы со смертью Джафара уничтожить ханское управление и слить навсегда шекинское владение с империею. Сомнительная преданность ханов и правителей разных областей и возникавшие вследствие того почти беспрерывные беспорядки должны были бы убедить в необходимости уничтожения вассального отношения ханов к русскому правительству. Но в то время думали иначе, и часто случалось, что по смерти хана, нам преданного, восстановляли в ханском достоинстве человека заведомо сомнительной преданности и при этом считали неделикатным вмешиваться во внутренние его дела. Так было и с Ртищевым. Не отвечая на жалобы армян удовлетворением, главнокомандующий отсылал их для разбора претензий к тому же хану, который выдергивал им зубы, беспощадно бил, сажал в тюрьму, брал до 5000 рублей штрафа, и оставались все армяне «без помощи и без призрения»[219 - Прошение армян, сосланных в Сибирь, армянскому епископу Иоанесу 10 февраля 1816 г.].

С другой стороны, некоторые старшины жаловались Ахвердову на притеснения покойного Джафара и, зная, что Измаил-хан еще более жестокого характера, просили, чтобы народ шекинский был под непосредственным управлением русского правительства, а власть хана вовсе уничтожена. Генерал Ахвердов отклонил эту просьбу и лишь только уехал, как в предместье г. Нухи было замечено волнение народа.

В текинском владении существовало три партии: одна вовсе не желала иметь хана, другая держала сторону бывшего владельца слепого Мамед-Хасан-хана, жившего в Тифлисе, и, наконец, третья была на стороне изменника Селим-хана, который тотчас же прискакал из Персии и, скитаясь по разным местам, вел тайные переговоры со своими приверженцами. Хасан-хан из Тифлиса также работал в свою пользу, и таким образом обе стороны волновали народ.

Собравшийся в предместье г. Нухи народ стал требовать, чтобы ханский диван был закрыт и чтобы никто не признавал власти нового хана. Находившийся в крепости Нухе с ротою Севастопольского полка капитан Данибегов, по совету с ханом, успел вытребовать к себе четырех главных предводителей мятежа, и когда узнал от них, что народ не желает иметь у себя ханом полковника Измаила-пашу, то Данибегов посадил их в крепость и потребовал, чтобы толпа разошлась. Шекинцы удалились и, собравшись за форштадтом, стали укрепляться.

Данибегов взял тогда 70 человек нижних чинов с одним орудием и, подойдя к толпе, потребовал, чтобы она разошлась по домам. «Робкая чернь» просила прощения, но коноводы не остановились на этом. Подговорив до 250 человек, они, через владения джаро-белаканских лезгин, отправились в Кахетию, а оттуда в Тифлис, с жалобою к главнокомандующему. Ртищев приказал их пропустить, но, не доезжая до Тифлиса, остановить в карантине, окружить батальоном и 100 казаками, отобрать оружие и, выбрав 16 человек из числа почетнейших, представить ему. Депутаты, в числе которых был и мулла, заявили главнокомандующему о своем нежелании иметь Измаила своим ханом, как врага религии всего населения. Шекинское владение было населено армянами, исповедавшими христианскую религию, и магометанами секты Омара. Измаил-хан был Алиевой секты и, следовательно, враждебен даже и магометанскому населению. Ртищев убеждал депутатов покориться обстоятельствам, но они отказывались, и тогда главнокомандующий приказал арестовать их и судить военным судом. Наиболее упорствовавшие 23 человека были наказаны шпицрутенами и сосланы частью в Сибирь, частью в Оренбург, а остальные отправлены для водворения на прежних местах жительства. Слепой Мамед-Хасан-хан, с десятилетним сыном, также выслан на жительство в Харьков[220 - Всепод. рапорт Ртищева 8 ноября 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 667.].

Поступив таким образом, генерал Ртищев ободрил Измаил-хана, разнуздал его и дал полную волю его зверским инстинктам. Он разорил 70 дворов евреев, живших в Варташете, и взял с них до 40 000 рублей. Чиновники хана, посланные для этой экзекуции, насиловали женщин, резали носы и уши мужчинам. Не давая никакого содержания своим братьям, грабя народ, отдавая преимущество во всем хойским жителям, приведенным Джафаром, молодой хан скоро заслужил всеобщую ненависть народа, и Ртищеву пришлось не раз сожалеть, что он не послушал населения и не уничтожил ханской власти в Шекинском владении. «С крайним сокрушением сердца вижу, – писал главнокомандующий Измаил-хану[221 - От 23 мая 1816 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. V, № 672.], – что кротость, снисхождение и дружеские советы, многократно вам от меня преподанные, не могут на вас действовать, ибо грабительства, насилие и разорение, час от часа умножаясь под вашим управлением, выходят из всякой меры. Народ шекинский, которому вы должны быть отцом попечительным о его благе и защитником от несправедливости, страждет в неимоверном угнетении. Итак, если собственные ваши чувствования и понятия не могли вас привести к той цели, с каковою российское правительство вверило вам управление Шекинским ханством, то священнейший долг звания моего и обязанности, высочайше на меня возложенные, заставляют меня в сем случае обратиться к другим мерам и принять посредство между народом и вами. На сей конец, препроводив к военному окружному начальнику генерал-майору Тихоновскому все просьбы, дошедшие до меня о беспорядках и насилиях, происходящих в Шекинском владении, я приказал ему немедленно отправиться в г. Нуху, исследовать на месте с верностью и беспристрастием народные жалобы и заставить ваше превосходительство быть правосудным в удовлетворении всех претензий, кои окажутся действительно истинными».

Таким образом, генералу Ртищеву под конец своего управления краем пришлось собственным опытом дойти до сознания о и необходимости скорейшего слияния с составом империи всего населения, или добровольно покорившегося, или завоеванного русским оружием. Слияние это могло произойти только с уничтожением власти отдельных правителей и со введением русского правления. Последняя мера была необходима даже и там, где ни царской, ни ханской власти не существовало. Прежнее местное управление оказывалось несостоятельным, и главнокомандующему приходилось вводить в крае новые административные начала. Так, в начале 1814 г., в Елисаветпольском округе был учрежден окружной суд по примеру того, который был в Грузии в Телавском и Сигнахском округах[222 - Предписание Симоновичу 17 апреля 1814 г. Акты Кавк. археогр. комиссии т. V, № 645.].

Моуравы в Грузии получили новую инструкцию, в основание которой положено каждому из них снискивать любовь народа «ласковым обхождением, примерным поведением и поступками», стараться избегать притеснений и, напротив того, «каждому по жалобе доставлять скорое и справедливое удовлетворение»[223 - Инструкции моуравам 28 мая 1813 г., № 557—559.].

По положению, утвержденному в марте 1814 г., временное правление в Имеретин составлено из четырех мдиван-беков или советников, из коих двое были из имеретинских князей и двое из русских чиновников. Все дела, относившиеся до частей исполнительной и казенной, возложены на правителя, как на главного хозяина. Производство дел гражданских предоставлено мдиван-бекам, обязанным судить по законам Вахтанга и по обычаям народа; дела решались большинством голосов, и решения приводились в исполнение посылаемыми на место бакаулами (есаулами). В случае недовольства тяжущихся решением оно представлялось на рассмотрение правителя Имеретин, а затем и главнокомандующего.

Такими мерами, а главное, уничтожением мысли в народе о возможности когда-либо возвратиться к царскому правлению, Имеретия доведена была до спокойного состояния. «Следы величайших бедствий в течение трех лет сряду, – доносил Ртищев[224 - Всепод. рапорт Ртищева 3 сентября 1816 г., № 104.], – попеременно опустошавших сию землю внутренними мятежами, нашествием неприятеля, чрезвычайным голодом, необыкновенным наводнением и свирепою язвою, которая одна истребила почти треть жителей, начали изглаживаться весьма ощущительным образом; но, за всем тем, в многочисленности рассеявшиеся в разные соседственные владения семейства и в половину не возвратились еще в свои жилища, а народ в состоянии своем едва только дошел до посредственной возможности удовлетворять необходимые нужды своих семейств. Что же касается до нравственности, то, взяв от первых классов людей всякого звания до народа, я заметил вообще отличнейшую их преимущественно простоту нравов, чистосердечие и отменную приветливость, с свойственным всем состояниям гостеприимством и многие добродетельные черты, могущие ручаться, что народ с подобными свойствами и ныне искренно раскаявшийся в ослеплении, объявшем их умы, которое произошло от увлекаемой их привязанности к бывшему законному их царю, просившему их помощи… в скором времени может соделаться в верности и преданности к высочайшему российскому престолу ничем не различаемым с природными российскими подданными».

Заботясь о возвращении населения в свои жилища, главнокомандующий ограничил власть помещиков и запретил продажу крестьян. «Дворянство и вообще имеретинские помещики, – доносил Ртищев, – при необразованности своей, удивительной беспечности и страсти к поддержанию азиатской пышности своих соседей туров, не находя способов удовлетворять оной иначе как на счет подвластных им крестьян, почти все приняли правилом, чтобы за хорошую лошадь, ружье, парчи и прочее им нужное, равно и в приятельских подарках отделываться уступкою своего крестьянина, а иногда и нескольких семейств, несмотря на вывод их вне границ Имеретин. Не говорю уже о существовавшей под конец царского правления терпимости богопротивной продажи христиан туркам, которая ныне принятыми строгими мерами от российского правительства почти вовсе прекращена».

Узнав от духовенства и почетнейших князей, что в прежнее время в Имеретин за пленнопродавство существовала строжайшая казнь и продажа крестьян за границы Имеретин была строго запрещена и лишь в последнее время допущена была Соломоном, главнокомандующий объявил населению, что отныне строго запрещается дворянам и помещикам всякого состояния продавать или дарить людей вне границ Имеретин как поодиночке, так и целыми семействами. Виновных в неисполнении этого распоряжения приказано было подвергать уголовному суду. Внутри Имеретин продажа крестьян допускалась, но не иначе как целыми семействами с землею и только по купчим-крепостям и со взносом в пользу казны надлежащей пошлины за совершение купчей.