Всё начиналось в юности

– Ну, если тебе это интересно, послушай. Я бывший учитель истории. Давно на пенсии…

Петр Григорьевич негромко, хорошо поставленным голосом опытного педагога принялся рассказывать свою биографию. Было видно: он соскучился по собеседникам. У старых учителей, всю жизнь общающихся с аудиторией учеников, возникает своего рода комплекс. Им тяжело переключаться на ритм жизни пенсионера, где редко удается говорить, а больше приходится молчать или слушать. Именно этим объяснил Димка словоохотливость Петра Григорьевича с совсем незнакомым ему человеком.

В голове у Димки шумело. Он был очень слаб. Болели раны, но слушал старика внимательно и главное сумел уловить.

*

Отец Петра Григорьевича был направлен учителем в чеченское селение (название Димка не запомнил) еще задолго до Великой Отечественной войны. Их семья состояла из трех человек. Мать, тоже учительница, и он, сын Петька, которому едва исполнилось десять лет.

Когда началась Великая Отечественная, отца забрали на фронт, но провоевал он всего полгода и в начале сорок второго вернулся домой без руки. Летом сорок второго пришел черед сына. Петр провоевал до конца войны. Судьба была благосклонна к нему. За все время боевых действий он получил только одно легкое ранение.

После войны окончил институт, приехал к отцу с матерью и стал преподавать историю в родной для него школе. Здесь же женился на девушке из казачьей станицы. У них родились сын и дочь. Жили счастливо до середины восьмидесятых годов.

С приходом "перестройки" повалила одна беда за другой. Сначала умерли почти в один год старики. Потом погибла вместе со своим сыном в автокатастрофе дочь. Автобус, на котором они ехали, свалился с обрыва. Жена не могла перенести этого горя. У нее побаливало сердце, и во время одного из приступов она умерла.

С сыном получилось еще хуже. С приходом к власти Горбачева и компании в республике, как и во многих других национальных образованиях, началось хорошо спланированное разжигание национальной розни. Чем это закончилось, теперь известно каждому. Его сын Алексей был на партийной работе. В отличие от наводнивших в то время партию лицемеров-перевертышей он был человеком честным, преданным идее социальной справедливости и дружбы между народами. Его противостояние с местными националистами закончилось тем, что его вместе с семьей сожгли в собственном доме.

Петр Григорьевич остался один. Пропаганда национализма сделала свое дело, разъедая души людей и сея недоверие и вражду между чеченцами и русскими. Чеченцы начали всеми способами выселять русскую диаспору из селения. Не остался в стороне и Петр Григорьевич. Его ученики, ранее уважавшие его, смотрели на него теперь косо. Многие перестали даже здороваться. А перед первым военным конфликтом начался полнейший произвол. Русских людей все чаще стали убивать, и уже никто не нес за это ответственности.

Петра Григорьевича спас его однополчанин Ахмед Ротаев. Он увез друга в свой маленький горный аул, и чтобы никто к ним не привязывался, объявил, что купил себе работника. Ахмед тоже остался один, управляться с хозяйством стало тяжело.

С тех пор и живут два старика вместе, изображая перед жителями аула хозяина и работника. На Димку они наткнулись случайно. Пошли в лес за хворостом, и вдруг неподалеку от них разгорелся бой. Когда стрельба и взрывы стихли, они вышли на ту самую площадку, где оборонялась застава, и нашли в кустах сержанта. Определили: парень жив, хотя и без сознания – и унесли его в дом.

Дом Ахмеда на краю селения, но жители моментально узнали о том, что он принес в дом раненого русского. Теперь об этом обязательно узнают боевики, но есть надежда: забрать силой "добычу" Ахмеда они не посмеют.

*

Через двое суток, ночью, в дом пришел командир одной из местных группировок, скрывающейся от федералов в лесу. Полевые командиры широко практиковали получение выкупа за пленных. Ахмед сумел отговориться: солдат тяжело ранен. Сначала его надо вылечить, потом решать, что с ним делать. Авторитет сыновей Ахмеда был высок, кроме того, ночные визитеры решили: все равно солдат от них никуда не денется. (Не лечить же его самим). Они предупредили Ахмеда, чтобы спрятал пленного на случай прихода русских, ушли и больше не появлялись.

Не появлялись в ауле и войска. Один раз, правда, прошло небольшое мотострелковое подразделение, но подгоняемая приказом колонна даже не остановилась.

Дочь Ахмеда оказалась хорошим врачом. Она вынула застрявший в плече осколок, и рана начала потихоньку затягиваться. Димка медленно поправлялся и все чаще стал подумывать над тем, как выбраться к своим. Старики удерживали его от каких-либо действий. Во-первых, свежая рана могла в любой момент открыться. Во-вторых, в случае его побега гнев боевиков несомненно обрушится на стариков, допустивших это. Они убеждали сержанта подождать до той поры, пока в селение не зайдут войска. В этом случае старикам можно будет отговориться: как ни прятали пленника, федералы все равно его нашли.

Томительные дни ожидания скрашивали беседы с Петром Григорьевичем. Старый учитель оказался удивительно хорошим собеседником. Они говорили много и обо всем. Димка досадовал. Почему такой грамотный, много знающий человек должен был вдалбливать историю в головы людей, которых эти знания интересовали меньше всего. А в его русском селе Большая Гора историю преподавал бывший чиновник, ныне обыкновенный пьяница, Семен Семенович, который путал восстание Разина с восстанием Пугачева и нес чушь о том, как адмирал Ушаков вместе с адмиралом Нахимовым по приказу Петра Великого разбили турецкий флот в Средиземном море.

Петр Григорьевич знал много такого, о чем не прочтешь в обычных книгах. Часто говорили они и о войне. И о той – Великой Отечественной, и об этой – контрпартизанской.

О далекой для Димкиного поколения войне историк говорил интересно и нестандартно. В его словах и доводах чувствовалась уверенность фронтовика-очевидца. Старик рассказывал об этой войне не только как историк, а как непосредственный ее участник. И эти знания очевидца меняли Димкины представления о войне, сформированные постсоветской пропагандой. Одна из таких бесед ему особенно хорошо запомнилась.

*

– Вот ты спрашиваешь, – отвечал на Димкин вопрос Петр Григорьевич, – чем отличается та война от этой? Отличается многим. Прежде всего, масштабами и, конечно, тем, что она была с нашей стороны справедливой, освободительной. Любая война, сынок (он все чаще стал так обращаться к Димке), скверная штука. Особенно мерзко, если эта война ведется против своего же народа. Но и на освободительной Отечественной было всякое.

Я попал на фронт примерно таким, как ты. Нас тогда не спрашивали: готов ты или не готов. Нужно было спасать Родину, и учились воевать мы сразу на передовой. Кто выжил, тот и научился.

Было все: и стойкость, и героизм, и трусость, и предательство. Героизма, конечно, было больше. Иначе мы бы не победили в той страшной бойне. Героизм был не единичным, он был массовым.

– А вот по телевидению все время твердят: массового героизма не было. Люди воевали из чувства страха, под дулами автоматов заградотрядов. Это было на самом деле?

– Ну, о пропаганде разговор особый. Пропаганда всегда искажает действительность в пользу той или иной власти. В советское время много говорили о героизме и забывали о предательстве и просчетах. Сейчас у власти пришел другой класс, и пропаганда перевернула все наоборот.

– Но ведь в таком же духе пишет и снимает фильмы о войне творческая интеллигенция. Это же грамотные люди. Кто их заставляет быть необъективными и писать в угоду власти?

– У меня есть этому объяснение. Я не согласен с тем, что вся творческая интеллигенция подстраивается под власть. В этой среде много самостоятельных, честных людей, способных объективно оценивать и историю, и современную действительность. Другое дело, что этим людям искусственно перекрывается доступ к массовому читателю и зрителю. Скажу об этой проблеме немного образно. Видишь ли, и телевидение, и искусство сейчас в руках детей и внуков тех, кто воевал на "ташкентском фронте". И они подают историю войны так, как им вдолбили в голову их отцы.

– А разве Ташкентский фронт был? Вроде бы немцы дошли только до Сталинграда.

– Да нет. "Воевал на ташкентском фронте" говорили о тех, кто уклонился от фронта и был эвакуирован в тыл. Среди тех, кто имел "броню", было много порядочных людей, нужных стране и народу, а были и такие, что прикрывались "броней", чтобы спасти свою шкуру. Особенно много такого народца было в среде околотворческой интеллигенции. Вот они и стали мишенью для едкой иронии фронтовиков. Фронтовики недолюбливали их так же, как вы сейчас не любите "закосивших" от армии.

Когда закончилась война, праздновал победу весь народ. Фронтовики с гордостью носили боевые награды и рассказывали своим детям о боях и битвах, в которых участвовали. А что своим детям мог рассказать о войне "ветеран ташкентского фронта"? Им приходилось оправдываться и выкручиваться перед потомством, чтобы прикрыть комплекс своей неполноценности. Они "видели" войну по-своему и "освещали" по-своему, принижая героизм фронтовиков и оправдывая свою трусость. От них и пошло все это: и на войну людей гнали под страхом расстрела (будто бы и не было миллионов добровольцев); и "бездарные" полководцы зазря положили слишком много народа; и в плен сдавались целыми армиями; и не было героизма, а люди сражались из чувства страха; и немцы бежали обратно в Берлин, испугавшись не нашего солдата, а русских морозов.

Их дети и внуки хорошо усвоили эту науку и, когда дорвались до власти, начали показывать воинский и трудовой подвиг народа в искаженном виде. Тем более по этим же самым направлениям принижала и принижает нашу Победу западная пропаганда. Эти потомки ищут правду о войне в мусорном баке. При этом постоянно настраивают людей: дескать, еще не открыты "секретные архивы", где и сосредоточена "вся правда" о войне. А тех, кто воевал на этой войне и действительно знает правду, они игнорируют. Вот как не станет совсем нас, фронтовиков, свидетелей той войны, так "откроют"… Откроют такое, чего на самом деле и не было… Опровергнуть их и плюнуть им в глаза будет уже некому.

– Ну, почему некому? Ведь честных людей на свете больше. Да и свидетельств о войне осталось много.

– Нет, в условиях современного информационного прогресса поставить все с ног на голову легче, чем раньше. Легче переписать историю, легче вдолбить ее "новый" вариант тем самым честным людям, о которых ты говоришь. Тут все зависит от степени контроля над информационным полем. А контроль этот со стороны власти сейчас почти тотальный.

– Но как можно вдолбить то, чего не было? Если наши взяли Берлин, разве это опровергнешь?

– Опровергнуть этот очевидный факт, конечно, нельзя. Но принизить и свести все к "случайности" и "везению" можно. Можно и убедить в этом весь мир. И повернуть дело так, что народ, победивший в войне, потеряет (фактически уже потерял) веру в себя и свои силы. А таким народом управлять легко.

– Петр Григорьевич, а почему разрушился Советский союз? Ведь он победил в такой кровопролитной войне и вдруг сам оказался побежденным?

– Ну, однозначно на этот вопрос не ответишь. На этот счет сколько людей, столько и мнений. Но я бы не стал все сводить к "застою" и предательству верхов. Попробую объяснить тебе свою точку зрения.

СССР был носителем нового строя – социализма. Страна первой пошла на смену старых приоритетов на новые, где во главе не материальные, а духовные ценности. А новое всегда пробивает себе дорогу с большим трудом. Старое дерево сильнее молодой поросли. Вот сейчас некоторые любят повторять величайшую глупость: дескать, социализм не выдержал проверки историей и ушел в прошлое. Социализм – это явление новое и предъявлять к его самой ранней стадии требования со старых позиций по меньшей мере неразумно. Представь себе, если бы человеку во времена Кромвеля сказали, что Англия после буржуазной революции – это и есть истинный капитализм. Вряд ли бы кто-то был в восторге от такого капитализма. Людей вела мечта и идея довести этот строй до расцвета. Он и дошел… И теперь начал тормозить развитие человеческого общества.

При капитализме основное направление – достижение материальных ценностей Этот строй хотя и расплодил великое множество паразитов, но одел и накормил человека. Теперь, чтобы не поползти назад, человечество просто вынуждено сместить вектор развития в духовную сферу. А строй, основанный на торговом обмене, этого сделать не дает.

Да, в природе каждый индивидуум наполняет свое брюхо, поедая того или другого представителя флоры и фауны. И если он сыт, значит жизнью доволен. Капитализм и человека сводит до этой формулы. Но тогда зачем Господь Бог дал ему разум? Может, как раз для того, чтобы мыслить, созидать и осознавать то, что можно прожить счастливую жизнь "не поедая", "не угнетая" и "не эксплуатируя" сородичей?

Но при старом строе это сделать невозможно. Этот строй превозносит материальное над духовным и раскручивает небывалую в истории гонку абсолютно нерационального и неразумного потребления. Потому он и превратился в тормоз цивилизации.

На смену капитализму идет новый строй. Он пробивает себе дорогу в борьбе. Запомни: легко просто отрицать новое. Не так уж сложно критиковать его со старых базовых ценностей и традиций. Даже для того чтобы разрушать новое ума много не надо. А вот утверждать новое – наивысшая сложность и для Человека, и для страны. Торить дорогу всегда труднее, чем двигаться по накатанной колее. Для этого нужно всегда больше сил, чем плестись в основном пелетоне цивилизации.

Наша страна уверенно торила эту дорогу, пока Европа не направила на нас свою главную ударную силу – европейский фашизм. Ценой неимоверных усилий и потерь страна разбила авангард коричневой чумы, но сильно подорвала свои силы. Она не смогла больше торить дорогу и теперь вынуждена идти в пелетоне и накапливать силы. Роль лидера взял на себя Китай.

– Да, Вы объясняете образно, но очень понятно. Я спрошу еще раз о войне. Петр Григорьевич, а скажите честно, заградотряды действительно были? И свои стреляли по своим?

– На той войне всякое было. Иногда и свои стреляли по паникерам и предателям. От них ведь вреда порой было больше, чем от немца. Были и заградотряды на отдельных важных участках, где отступать было уже нельзя. Ну, например, в степях под Сталинградом в сорок втором. Но это были отдельные случаи. В таких масштабах, как сейчас преподносится, заградотряды не создавались. Лично я за всю войну их не видел ни разу. Вообще-то ими больше пугали тех, кто способен был бежать с позиции. Говорят, у страха глаза велики. Вот эти трусы и раздули миф о заградотрядах. В реальности у командования не было столько войск НКВД, чтобы прикрывать ими действующий фронт. Эти отряды ловили шпионов и диверсантов, и только иногда, если припечет, их использовали как резерв для закрытия брешей в обороне.

Должен тебе сказать, армия училась воевать в ходе боев, потому и был этот негатив. И сдача в плен, и бегство с позиций. После сорок второго солдат понял главную истину: плен или бегство с поля боя гораздо хуже, чем стойкая оборона. При грамотной обороне больше шансов уцелеть и выжить. Поэтому заградотряды были уже в принципе не нужны. Хотя отрицать не буду, командиры иногда пугали ими малодушных бойцов. Особенно штрафников.

– Штрафников? Их же сейчас преподносят, как главных героев войны!

– И это полуправда. Тут тоже все не однозначно. В штрафных батальонах было много людей, угодивших туда за различные провинности с передовой. Эти воевали, как надо. Иногда даже геройски. Они стремились кровью искупить свою вину. Но еще больше в штрафных батальонах было уголовников. Тех, кого заставили воевать силой. Вот от них героизма ждать не приходилось.

Ты вот сильно переживаешь, что остался жив, а твои товарищи погибли. Я тоже побывал в такой ситуации. Как раз тогда, когда выполнял задачу совместно со штрафной ротой. Расскажу тебе эту историю, и ты поймешь: в штрафбатах был разный народец. И воевал этот народец по-разному.