Шаг вперёд, два назад

Вальтера крепко схватили за плечи и развернули влево.

– Здесь копай! – подсказал один из слуг. – Легче будет.

Вальтер воткнул лопату в землю, вывернул первый ком и вдруг услышал эхо. Воткнул еще раз, но выворачивать не стал, обратившись в слух. Кто-то воткнул вторую лопату рядом…

В следующий миг ослепительный свет рванулся в слепые глаза. Молодая, ярко-зеленая трава устилала пологий склон пригорка. Редкие белые барашки паслись на светло-голубом поле небес.

Вальтер покрутил головой, в один короткий миг заметив, что роет новую яму, а не расширяет предыдущую, что профос в одежде с гербом Гослара сидит верхом на пегой кобыле рядом с телегой, на которой их везли, что двое бородатых слуг, похоже, из тех редких ландскнехтов, что смогли найти приют на городской службе, отложили в сторону копья и, ухмыляясь, смотрят то на него, то на Эльзу и Томаса, одетых в драную мешковину. Вальтер попытался моргнуть, но не смог. Спустя многие годы он вновь видел окружающий мир, но как-то по-другому, не глазами.

Перед ним торчала вбитая в землю лопата. Скелет одного с Вальтером роста опирался на свое орудие, повисая на нем всем телом так, будто ужасно устал. В первый момент Вальтер подумал, что это какое-то нелепое изваяние, но костяк внезапно переменил позу, щелкнул нижней челюстью и снова замер в ожидании. На нем не было ни савана, ни одежды, плоть и кожа сгнили почти полностью, частично сохранившись только на черепе. В глазницах шевелились личинки, из-за чего казалось, что глаза у мертвеца лукаво бегают из стороны в сторону.

– Чего застыл? – буркнул грузный палач в сером капюшоне и легонько подтолкнул Вальтера в спину. Тот, стараясь не сводить глаз со скелета, копнул еще раз, но не так глубоко, как в первый. Костяк в точности повторил его движение, но мгновением позже. Тогда Вальтер вбил лопату в землю со всей силой, которую смогло родить его истерзанное тело. Скелет тоже приложил усилие и вывернул ком не меньшего размера.

Вальтер, выбросив из головы все навязчиво толпившиеся мысли, сосредоточился только на том, чтобы копать. Два оживших мертвеца – облеченный в грешную плоть слепой музыкант и никем не видимый костяк – исступленно рыли, по очереди вгрызаясь в землю тупыми лопатами и не обращая внимания ни на кого, кроме друг друга: ни на подбадривающих слуг, которые уложили двоих приговоренных в свежую яму, ни на плачущего мальчика, первым скрывшегося под сыпавшимся сверху земляным валом, ни на обритую женщину, шептавшую то ли заклинания, то ли молитвы, то ли проклятия.

* * *

Вальтер сидел на земле, Эльза и Томас лежали рядом, положив ему головы на колени. Он – на правое, она – на левое. Музыкант спокойными, уверенными движениями стряхивал с милых лиц последние комочки грязи, а мать с сыном тихо смотрели в небо.

Он не успел.

Когда профос сказал: «Достаточно!» и Вальтер отложил лопату, страшный помощник исчез, а вместе с ним исчезла и возможность видеть. Вальтер бросился откапывать тех, кто стал его новой семьей, лихорадочно разбрасывая землю ладонями так быстро, как только мог.

Но он не успел.

Он переворачивал тела, переламывая их через колено и пытаясь вытрясти из них землю. Он укладывал их на спину, пробуя вычистить рты пальцем и вдохнуть жизнь в грязные мягкие губы. Он прислонял ухо к груди, пытаясь уловить хотя бы смутные отголоски сердцебиения, тлеющее пламя жизни, которое еще можно было бы раздуть.

Он не успел.

Вальтер визжал и катался по земле. Он хохотал, как сумасшедший, и пробовал еще раз зарыться в землю, чтобы вновь обрести зрение, но чуда не произошло. Он взывал к Богу и дьяволу, но никто ему не отвечал. Он в бессильной злобе колотил руками по траве и снова в отчаянии бросался к телам, раз за разом пытаясь оживить тех, кто уже отдал свои души костяному могильщику. Он не мог только одного – рыдать.

Он не успел.

Вальтер, обессиленный, сидел на земле, а Эльза и Томас неподвижно смотрели в небо. Он даже не заметил, когда и как уехали палачи. Пальцы медленно скользили по холодеющим лицам, пытаясь запомнить, как выглядело простое человеческое счастье.

Кто-то аккуратно тронул Вальтера за левое плечо и зазвенел бубенчиками.

– Дружище, оставь мертвым хоронить мертвецов!

Музыкант не ответил.

– Давай, пошли уже, – потянул его шут. – Посидим где-нибудь, помянем их.

– Где ты был, Йост? – повернул к нему голову Вальтер. – Где была твоя обещанная помощь? Где твой хитрый план? Лежит у меня на коленях?!

– Как это где? – совершенно искренне удивился шут. – План гремит в кошельке у профоса, а ты все еще жив! Жив, дружище! Уууу, как Костлявый лязгает челюстями от злости! Ты на моей памяти его уже два раза провел! У него же все зубы выпали в попытках тебя укусить! Пойдем уже, хватит тут рассиживаться!

Шут подхватил его под мышки и дернул вверх, пытаясь поставить на ноги. Вальтер нехотя поднялся.

– Куда теперь идти? Ни денег нет, ни флейты… Я все в деревне оставил.

– А я прихватил! – торжествующе воскликнул шут и сунул ему в руки инструмент. – Никто из тамошних на нее не позарился, а дознаватели проглядели.

Вальтер провел пальцами по своей давней возлюбленной, уже не единственной, и извлек короткое печальное трезвучие.

– Почему ты мне помогаешь, Йост? – с подозрением спросил музыкант. – В чем твоя корысть? Что я тебе сделал?

– Ровным счетом ничего, дружище. Просто ты обычный хороший парень, а к таким, как ты, я испытываю пристальный интерес и всяческие симпатии.

– Я не из таких, – твердо произнес Вальтер, по-прежнему испытывая нехорошее предчувствие.

– Так и я не из этих! – заверил шут, и у музыканта немного отлегло.

– Можно, я коснусь твоего лица?

– Валяй! – легко согласился шут.

Его всешутейшее величество Йост Иррганг был ниже Вальтера, но шире. Его коренастая и плечистая фигура, твердые мускулы шеи и плеч скрывали огромную силу. Одежда его была сшита из лоскутков разной, преимущественно четырехугольной, формы. На голове у него красовался двойной шутовской колпак с круглыми бубенчиками, вечно раздражавшими Вальтера своим перезвоном. Лицо шута было безбородым и безусым, правильной формы и очень подвижным. Нос прямой, не слишком выдающийся вперед, но, пожалуй, чрезмерный для такого лица. Пока Вальтер водил пальцами по лбу, щекам и подбородку, шут отчаянно корчил рожи, ни на миг не останавливаясь.

– Если будем выступать вместе, показывай не меня, а других, – твердо попросил музыкант.

– Конечно! – с жаром подтвердил шут. – Буду глумиться над зрителями, им-то все равно.

– Ух, повеселимся! – потер он ладонями в предвкушении. – Я ведь один работать не привык, совместно у меня лучше получается.

– Йост! – прервал его Вальтер.

– Чего, дружище?

– Поклянись, что больше не бросишь меня! Куда ты, туда и я! Куда я, туда и ты!

– Мне как-то не по себе, дружище… – притворно поежился шут. – Мы ведь не жениться собираемся!

– Хватит шуток, Йост! – вспылил музыкант. – Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас скажи что-нибудь всерьез!

– Клянусь небом, землей, водой, огнем и всеми, кто в них живет, что не оставлю Вальтера, мастера-флейтиста, даже если он сам захочет оставить меня! – быстро и чересчур высокопарно продекламировал шут. – Пока на земле существует жизнь, пока мир не сгорит в огне, а небо не рухнет на землю, мы будем продолжать веселить и веселиться, и даже смерть не разлучит нас! Аминь! Так пойдет?

Вальтер, на секунду опешивший от такой величественной клятвы, невольно улыбнулся и потрепал шута за крепкое плечо:

– По-моему, слишком, но я согласен.

– Ну вот, – притворно расстроился новый друг. – Просил всерьез, а сам на попятный!

– Да куда я денусь, Йост? – ответил музыкант, проверяя, как там за пазухой флейта, и укладывая руку на лоскутное плечо шута. – Веди уже!

История вторая. Ради Неё

Ночной лес – отвратительное место для прогулок. Готфрид фон Вааге, продиравшийся сквозь заросли орешника, спотыкавшийся о каждый корень и путавшийся в зарослях папоротника, наглядно подтверждал эту прописную истину.