Шурави советские. Записи военного контрразведчика

Утром подполковник Садыкбаев представил меня командиру 108-й дивизии полковнику Миронову Валерию Ивановичу, начальнику политотдела дивизии подполковнику Фёдорову Виктору Сергеевичу, начальнику штаба полковнику Касымову Турсуну Юлдашевичу, познакомил с заместителями командира дивизии полковником Бондаренко Владимиром Николаевичем, полковником Бойко, с военным прокурором дивизии майором Шкодой, следователем майором Корякиными, другими должностными лицами.

Естественно, я сразу не мог всех запомнить, но меня они запомнили, так как я был в Афгане не первый день, а это что-то да значило.

Я и начальник политотдела 108 мсд 40-й армии полковник Федоров Виктор Сергеевич, его заместитель

и другие офицеры политотдела.

Кишлак Астана, Панджшер, 1 сентября 1982 г.

О каждом из этих офицеров можно было писать книгу, так как они на голом месте создали быт воинов, обучили их тому, что нужно в бою, водили их в атаки, лечили раненых, оказывали моральную поддержку слабеющим духом.

В том, что здесь нужно иметь огромный душевный запас сил, я впоследствии убедился сам. У каждого из нас в Союзе остались семьи – жены, дети, внуки, родители, другие родные. Сказать, что у нас в Афганистане все было хорошо – значит сказать неправду. Это значит, что тот, кто прочтет эти строки, скажет, что этот человек либо не знает жизни в Афганистане, либо беззастенчиво врет.

По вечерам я видел, с какой грустью смотрели эти с виду суровые воины на фотографии близких, с какой нежностью они читали письма, сколько невысказанного было у них в глазах. И думалось: пусть у каждого из них будет все благополучно в семьях, пусть дождутся их любимые, пусть будут верны супружеской клятве жены, пусть порадуются возмужанию сыновей их матери, пусть у детей будут живы любящие их отцы.

Ох, далеко не до каждой супруги доходили эти молитвы, и я видел, как горько переживали измену близких эти не гнувшиеся в суровых испытаниях люди. Этот груз мог раздавить слабого духом, и мы помогали друг другу, чем могли, в такие моменты. Предоставляли возможность побывать дома, просили прояснить ситуацию через военкоматы, политработников просили провести беседы по месту прежней службы с супругой, и бывало, что оживал человек.

Такие случаи было не утаить в коллективе, и они отрицательно действовали на окружающих, так как у каждого из нас в гарнизонах оставались семьи и возникала предательская мысль: а как там дела у меня в семье? И не спрятаться от этого вопроса, и не получить на него правдивого ответа. Вот как здесь быть?

Единственное, что помогало – так это наш жизненный оптимизм и святая вера в будущее. Мы верили, что наши семьи – самые лучшие, жены – самые верные, так как здесь переоценили многое и в себе, и во взаимоотношениях с близкими. Это помогало выстоять в той буре испытаний, которая выпала на нашу долю. Мне не хочется, чтобы эти строки читали те донжуаны, которые, пользуясь нашим отсутствием, соблазняли наших жен и будут смеяться над моими рассуждениями о долге, чести, верности. Они не достойны, чтобы я называл их здесь поименно, я их просто презираю.

Те, кто был в Афганистане, становились чище душой, и они заслуживают того, чтобы их любили достойные женщины, жены.

Без этого отступления трудно будет объяснить ту атмосферу, которая сложилась среди офицеров, находившихся в Афганистане.

Дел в отделе было очень много, мне надо было познакомиться со всеми оперработниками дивизии и начать практическую работу по руководству деятельностью Особого отдела. На заместителя начальника Особого отдела возлагалась обязанность по ведению контрразведывательной работы в штабе дивизии, по руководству частью оперработников, а точнее – большинством оперсостава, так как Исакджан Усманович готовился к замене в Союз и мне хотелось его разгрузить, ведь он честно отвоевал свое. Он не возражал, скорее радовался тому, что прибыл такой работящий человек. А скажите: чем еще можно заниматься в Афганистане, где ты 24 часа на службе, где нет разницы, где ты находишься – в дивизии или в полку – ты всегда на службе, и даже отдыхая, ты на посту, тут же твое оружие и твое рабочее место?

108-я мотострелковая дивизия была введена в числе первых соединений в Афганистан из Термеза, прошла своим ходом до города Кабул, где и оставались ее полки до настоящего момента. Вводом дивизии руководил генерал Кузьмин, затем его сменил полковник Миронов В. И. 180-й, 181-й мотострелковые полки, артиллерийский полк, зенитно-артиллерийский полк дислоцировались непосредственно в Кабуле, в районе Хайрхона, по-русски – Теплый Стан, охраняя Кабульский элеватор, тюрьму Пули-Чархи, ГЭС Наглу, дорогу на город Суруби и сам городок до стыка с 66-й Джалалабадской десантно-штурмовой бригадой, а штаб располагался в гарнизоне Баграм. Это мощнейшая авиационная база Афганистана, где размещались три четверти авиации Афганистана и наша авиационная ударная группировка. Здесь же дислоцировался 345-й парашютно-десантный полк – знаменитый полк, которым командовали Герои Советского Союза Кузнецов, Грачев, Востротин, Самонов, где служил Лебедь Александр Иванович и многие из тех, кем гордятся воздушно-десантные войска и с кем мне пришлось общаться в период работы в Баграме.

Дивизия несла охрану дороги, ведущей на север через перевал Саланг до стыка с 201-й дивизией, вела боевые действия по уничтожению бандформирований в «зеленке» и в Панджшерском ущелье, где у Ахмад Шаха Масуда было под ружьем более 60 000 регулярных войск. Это была серьезная сила, с которой приходилось считаться, поскольку тактика боевых действий постоянно совершенствовалась, ибо у него были хорошие советники, да и вооружен он был не хуже нас. А о знании местности и поддержке населения и говорить не приходится. У него были все козыри в войне с нами. И вот против такого противника нужно было организовывать контрразведывательную деятельность. Но у него была своя контрразведка, и не хуже нашей, а агентуру он имел везде, в том числе и в Баграме.

С командованием дивизии у меня сложились очень хорошие отношения, о таких отношениях в Союзе можно было только мечтать. Командир дивизии полковник Миронов Валерий Иванович был очень коммуникабельным, доброжелательным человеком, всегда желанным в Особом отделе, от него не скрывалась оперативная информация, он знал всех оперработников не только в лицо, но и по именам и фамилиям, всегда слушал их, бывая в полках, принуждал некоторых командиров полков к сотрудничеству, деловому имеется в виду, для координации работы во время проведения боевых операций, от чего выигрывали в первую очередь командиры полков, уменьшая потери личного состава и выполняя поставленные задачи меньшей кровью. То, что сложились такие отношения между командованием дивизии и Особым отделом – заслуга, конечно, Садыкбаева Исакджана Усмановича, который очень много времени уделял добыче разведданных, установлению деловых отношений между оперработниками и командирами всех уровней, их информации по предполагаемому театру боевых действий, укреплению дисциплины в войсках, повышению политической бдительности.

С начальником штаба полковником Касымовым Турсуном Юлдашевичем Садыкбаев дружил, так как оба были узбеками, а это что-то да значило в этой обстановке, так что все вопросы решались быстро и качественно.

Особо хочу сказать несколько слов о начальнике политотдела дивизии подполковнике Фёдорове Викторе Сергеевиче. Душа коллектива, остроумный, обладающий неутомимой энергией, он постоянно находился в гуще военнослужащих. Если от командиров зависело, каким будет в бою солдат, то от подчиненных Фёдорова зависело, насколько глубоко солдат будет понимать свою роль воина-интернационалиста, ведь он помогал отстаивать завоевания революции и своим поведением притягивал население на сторону революции, утверждал новые для Афганистана отношения между людьми. И Фёдорову с его подчиненными это удавалось.

В Афганистане не было таких понятий, как конец рабочего дня, выходной и так далее. Формально все это было, но практически – о каком конце или начале рабочего дня можно говорить, если душманы использовали ночное время для совершения своих черных дел?

Но сказать, что мы совсем не отдыхали, значит покривить душой. Отдыхали, даже изредка фильмы смотрели, слушали концерты приезжавших к нам артистов – Иосифа Давыдовича Кобзона, Аллу Борисовну Пугачёву, Александра Розенбаума и многих других дорогих нам в то время представителей шоу-бизнеса. Но собираясь по вечерам в комнате Исакджана Усмановича, Миронов, Бойко, Бондаренко, Фёдоров, Шкода и другие вновь возвращались к делам дивизии. А дел было очень много, и решать их надо было независимо от времени суток. Здесь же делились новостями, полученными из дома, радовались вместе приятным вестям, огорчались, если кто-то долго не получал из дома писем. Эти вечера превращались в вечера воспоминаний и строительства планов на будущее. Каждый вспоминал какие-то моменты из своей жизни, службы, почему-то запомнившиеся ему, доставал фотографии близких, писал письма. Слышались шутки, смех, звучали наши русские песни. Однако в этом сугубо мужском коллективе особо звучала тема отношения к женщине. К слабому полу у нас было особое отношение. Женщин в Афганистане было очень мало, они наравне с нами переносили все тяготы и лишения сурового быта, холод, жару, отсутствие элементарных условий женского бытия, невозможность проявить свои слабости, за которые мы их и любим. Риску они подвергались еще большему, так как мужчина – все-таки воин и в случае обстрела или нападения на колонну или на гарнизон знал, что делать, а женщина могла растеряться. В тех условиях это было равнозначно смерти. С женщинами проводились беседы, занятия, и это давало результаты. Многие из них под огнем душманов доставляли грузы Военторга в дальние гарнизоны, медсестры оказывали первую помощь прямо под огнем, отдавали свою кровь раненым. Мне очень хотелось бы назвать поименно тех девушек, которые отдали свои жизни за светлое будущее афганского народа, но сделать этого не смогу, так как я только слышал об их гибели, а лично их знать не пришлось. В 1982 году руководство вооруженными силами СССР приняло мудрое решение, и в Афганистан было направлено свыше восьми тысяч женщин на должности машинисток, поваров, медсестер, библиотекарей, связисток и так далее. Это решение имело как положительное, так и отрицательное значение для нашей жизни. Положительное – это улучшение питания, медицинского обслуживания, психологического климата в среде военнослужащих срочной службы, офицеров и прапорщиков. Отрицательное – раздор в среде тех же военнослужащих из-за них, так как прибыл такой непроверенный морально контингент, что ссоры начались почти сразу же и принимали порой такие формы, что забот доставили гораздо больше, чем мы ожидали. Драки и ссоры развели между собой вчерашних друзей, между собой дамы также доводили отношения до крайностей, но их, в отличие от военнослужащих, нельзя было перевести в другой гарнизон, а решать проблему все-таки надо было. Партполитработа результатов не приносила, так как политработники первыми поделили между собой красавиц и жили с ними достаточно свободно. А у кого из офицеров, прапорщиков повернулся бы язык сказать что-нибудь против политработника, который в Афганистане приобрел большую власть, ибо многие офицеры и прапорщики были членами КПСС, руководили ими политработники и от позиции их зависело, получит ли офицер повышение, будет ли представлен к ордену и куда поедет по замене? Но в Афганистане служили и военнослужащие-холостяки, молодые офицеры и прапорщики, они всерьез строили отношения с молодыми девушками, которые нравились и офицерам постарше и повыше должностями – вот здесь и случались такие конфликты, которые и не снились в Союзе ни политработникам, ни нам, сотрудникам Особого отдела, которые получали негативную информацию о поведении отдельных военнослужащих и информировали об этом политорганы для проведения профилактических мероприятий и укрепления морального духа в армейской среде.

Политработники младшего звена, замполиты рот, батарей вместе с командирами взводов и рот участвовали в боевых действиях, своим примером укрепляя боевой дух бойцов, но замполиты батальонов, полков – это уже была элита, которая берегла себя, главным занятием ее был сбор негативной информации на командиров всех степеней, в том числе и на оперативных работников Особого отдела. Это создавало уже совсем другой оттенок политработы, с которым нельзя было мириться, ибо это заносило в какой-то 37-й год, где доносы и негатив ломали судьбы храбрых, но порой бесшабашных командиров, а на дворе был 1981 год.

С начальником политотдела Фёдоровым Виктором Сергеевичем, порядочным и щепетильным в вопросах этики офицером, мы много беседовали на эту тему, и Виктор Сергеевич жестко реагировал на факты злоупотреблений со стороны своих подчиненных, привлекая их самих к партийной ответственности, а это автоматом означало одно – понижение в должности и дальнейшие неприятности по службе.

Политработники пытались создавать негласный аппарат в ротах, батальонах для сбора информации о своих же командирах. А с учетом того, что в каждом батальоне был оперативный уполномоченный Особого отдела, который занимался негласной работой среди личного состава вверенного ему подразделения, скоро информация о незаконной деятельности политработников становилась достоянием руководства Особого отдела, а мы передавали ее начальнику политотдела дивизии. И хотя, надо честно сказать, таких горе-работничков от политорганов было не так уж много, вред они приносили как офицерам, так и нам. Почему нам, спросите вы – а потому что органы КГБ СССР были передовыми боевыми подразделениями партии, которыми руководили в войсках те самые политработники. Не в прямом смысле, а в том, что мы состояли на учете в политотделах дивизий. Все нарушения партийной дисциплины рассматривали парткомиссии дивизий, начальник политотдела мог присутствовать на наших оперативных совещаниях, знал формы и методы нашей работы, а в Афганистане без него мы не решали почти ни одного вопроса укрепления дисциплины, перемещения военнослужащих в наших оперативных интересах, реализации оперативной информации. Вся оперативная информация представлялась на имя начальника политотдела дивизии, а не командира, для принятия по ней решения, и это было законом нашей работы. Начальник политотдела имел огромную политическую власть над личным составом дивизии, и его авторитет – это авторитет всех коммунистов дивизии.

Особенно много вреда принес офицерам 180-го полка замполит полка майор Козлобаев – фамилия, как по случаю, отвечала его внутренней сути. Командир полка подполковник Мичурин Владимир не знал, как усмирить этого стукача, так как ни один проступок военнослужащих полка не проходил без того, чтобы Козлобаев о нем не доложил – куда бы вы думали? Прямо в политуправление ТуркВО, откуда он прибыл в полк с должности помощника начальника политуправления по комсомольской работе. И у командования начинались проблемы, а Козлобаев набирал вес. Далее его аппетиты стали распространяться и на моих оперработников, он так хотел заставить их давать ему информацию как на личный состав полка, так и – на кого бы вы думали? На командование дивизии. Ведь руководство дивизии каждый день бывало в полку, расположенном в Кабуле, а это был и повод побывать на рынках Кабула, прикупить что-нибудь для семьи, для детей и передать в Союз – тут Козлобаев все и записывал в свою черную тетрадь.