Шурави советские. Записи военного контрразведчика

Я доложил своему начальнику отдела о задержании Мохаммада и о его дальнейшей судьбе. Он поблагодарил за работу и дал задание проработать вопросы охраны аэродрома, складов с вооружением и боеприпасами и доложить ему в кратчайшие сроки, а с командованием обговорить практические меры по усилению охраны и обороны техники полка и аэродрома.

Эти моменты были обговорены с командиром полка Рушинским, начальником политотдела полка подполковником Бацурой, и были намечены практические меры по усилению режима охраны объектов, повышению политической бдительности личного состава.

Создали выносные посты, усилили их технически, поставили сигнальные мины, стали практиковать засады. И в результате этих мер были уничтожены еще две группы диверсантов. На какое-то время нас оставили в покое.

Через два дня улетала в Союз эскадрилья Ми-24, воевавшая с первых дней в Афганистане. Улетала домой – в Рауховку Одесской области. Утром накануне вылета мне звонит начальник Особого отдела КГБ по 201-й дивизии подполковник Утяшев и приказывает прибыть в отдел к 6 часам утра для участия в оперативной комбинации. Приказ есть приказ, его надо выполнять, тем более что приказывает старший оперативный начальник. В указанное время я был в отделе Утяшева, здесь мне определили задачу по блокировке вылета эскадрильи, без команды Утяшева ни один вертолет не должен был взлететь. Я отправился на СКП и довел задачу до офицеров полка. Они с пониманием отнеслись к моей просьбе и заверили, что ни один вертолет не взлетит без разрешения Особого отдела. Позвонил Утяшев и попросил прийти к вертолетам эскадрильи. Я подошел, там сотрудники Утяшева проводили выемки каких-то узлов, свертков, баулов. Все это грузилось на машины Особого отдела 201-й дивизии и увозилось к ним на склады. Узлов было около 15, упакованы они были в какие-то мешки. Что было в них, я не знал. По окончании выемки Утяшев приказал всем прибыть в отдел, где мы должны были подписать документы об изъятии материальных ценностей из вертолетов. Пока мы с другими работниками отдела пришли в отдел, а туда было не менее двух километров, там заканчивали составление протоколов, которые нам оставалось только подписать. Мы подписали бумаги, в которых перечислялись материальные ценности, изъятые при обыске, и затем каждый ушел по своим объектам.

На следующий день меня пригласил к себе Утяшев и сказал, что в эскадрилье, по данным их агентуры, готовилась операция по контрабанде в Союз партии кристалона, купленного в Афганистане для перепродажи и получения прибыли офицерами эскадрильи, но они ее пресекли, и теперь материал будет сдан в прокуратуру дивизии, а затем реализован в дуканах Кундуза, а деньги будут перечислены в Союз.

Еще через день мне звонит один из работников Утяшева и предлагает поехать в Кундуз, где переводчик Утяшева будет сдавать изъятый материал в магазин. Нечасто была возможность побывать в Кундузе, я дал согласие, и на следующий день мы на нескольких БМП выехали в Кундуз. Переводчик, таджик по национальности, о чем-то говорил с афганцами, сдавал им материал, а мы глазели на магазины, на афганцев, на эту экзотику – в общем, нам и дела не было до того, чем занимался переводчик. Дело было сделано, и мы вскоре поехали назад в гарнизон. По приезде Утяшев поблагодарил переводчика за сделанное дело, а нам сказал, что мы заслужили поощрение за участие, хотя мы только сопровождали его, не более. Еще через день Утяшев каждому из нас четверых, сопровождавших колонну, вручил по магнитофону «Трайдент» за обеспечение операции по реализации оперативной информации по контрабанде материала эскадрильей Ми-24 Кундузского гарнизона. Эскадрилья была отдельной и командованию моего полка не подчинялась, и поэтому реализацией оперативных данных занимался Особый отдел 201-й дивизии.

Я через день доложил своему начальнику о данной операции и получил указание изложить это все справкой, что я исправно и сделал.

Впоследствии этого документа не нашлось в архиве Особого отдела по авиации 40-й армии, что стоило мне должности и службы в органах КГБ. А пока жизнь в Афганистане только набирала обороты.

Одна из моих эскадрилий располагалась в гарнизоне Файзабад, куда я входил с 860-м отдельным полком из города Ош, где он и располагался. Командовал эскадрильей Герой Советского Союза майор Василий Щербаков по прозвищу Рыжий. Этого невысокого, крепкого офицера знали во всем Афганистане. Герой. Его эскадрилья наносила душманам всегда неожиданные удары, уничтожала их склады, засады на дорогах. Неутомимым летчиком был Василий Щербаков. По несколько вылетов в день, в условиях жары, под обстрелом пулеметов ДШК он всегда точно выходил на удар, под огнем вывозил раненых советских и афганских бойцов, доставлял боеприпасы, продукты питания.

Василий Щербаков был удостоен высокой чести представлять коммунистов Афганистана на XXVI съезде КПСС. Впоследствии Щербаков – слушатель Военной академии им. Ю. А. Гагарина.

Вот в эту эскадрилью я и полетел 26 июля с экипажем вертолета Ми-6, который доставлял горючее и продукты. Было очень жарко, вертолет, несмотря на его большие размеры и груз, бросало то вверх, то вниз. До Файзабада лету минут 40. Внизу желтая выжженная земля, попадались отдельные кишлаки, поля с убранным урожаем, его молотили дедовским способом – коровами топтали снопы, а затем вручную молотили и веяли. Это в нашем-то ХХ веке.

Файзабад – маленький городок, запомнившийся мне еще по первому пребыванию в Афганистане при вводе войск в 1979 году, расположенный по берегам бурной горной речки Кокчи в ущелье, а кругом – горы высотой более 3 500 метров. Узенькие улочки с расположенными на них дуканами (магазинами) создавали восточный колорит. Та же пестрота нарядов, шум базара, настороженность во взглядах. И полное отсутствие женщин. Сплошной мужской коллектив. Я уже говорил, что у афганцев большие семьи, детей рождается много, и не все они, конечно, выживают. Многие болеют рахитом, немытые, чумазые, полуголодные. Разве выдержит сердце настоящего русского человека при виде этих умоляющих невинных глаз? Их отцы, старшие братья ушли в банды, их, очевидно, мало беспокоила судьба оставшихся детей. Я позже задавал вопросы задержанным бандитам о причинах такого отношения к детям, и ответ меня поражал:

– На все воля Аллаха, Аллах дал – Аллах взял. Ни больше, ни меньше.

Мы отдавали детям свои пайки, мыло, одежду, обувь. Они зимой ходили в калошах, а ведь зимой бывает и до 20 градусов ниже нуля. Меня удивляло и другое: такой трудный язык, как русский, дети осваивали за год-другой и были переводчиками при нашем общении со взрослыми. Дети – неутомимые труженики. Солнце еще не встало, а они уже собирают курай (траву) для растопки печки, пасут скот, продают воду, сигареты, разносят товары по заказам. Поражала их честность: никогда ребенок не брал лишнего, всегда надеясь на бакшиш – подарок, скорее чаевые по-нашему. Мы все, имеющие детей в Союзе, старались хоть капельку своей тоски по дому скрасить общением с афганскими детьми. А изверги-душманы использовали их для сбора разведданных о наших войсках, готовили из них убийц, диверсантов. А учитывая то, что они физически были менее развиты, чем наши дети, и выглядели младше, они не вызывали у нас подозрений, что было на руку душманам. Но дети во всем мире, по-моему, одинаковы. Из этих полуголодных, любопытных должны были вырасти хорошие помощники народной власти. И мы делали все для того, чтобы в нас они видели прежде всего друзей.

Прилетев в Файзабад, я зашел в местный ХАД, представился начальнику, обговорил с ним варианты взаимодействия и собрался просить его довезти меня в мотострелковый полк, расположенный на другой стороне речки. До полка было километра три, но дорога шла между кишлаками, а это, как говорят…

Но в это время подъехал уазик, за рулем сидел бородатый майор, который спросил, не надо ли кому в полк. В сидящем майоре я с трудом узнал Валерия Нестерова, не узнал и он меня, ну просто не ожидал, что я попаду снова в Афган, подумать не мог и в первый момент просто опешил. Вот была встреча! Валера – уже майор и начальник штаба полка, награжденный орденом Боевого Красного Знамени. Я удивился такому быстрому росту, но не менее был удивлен и Валера.

Поехали в полк, по дороге Валера рассказывал новости, были и хорошие, и грустные. Погибло несколько офицеров, которых я знал еще по вводу войск и жизни в Файзабаде. Были и потери среди солдат срочной службы. На войне как на войне.

Была суббота, время послеобеденное, в полку была баня, и мы с Валерой сразу подъехали к ней. Она была построена на берегу речки из камней, вился дымок. Сидели чистые, довольные офицеры и прапорщики. Кубатов и Елизаров чуть не упали в обморок, когда увидели меня, и как были мокрые, так и обнимали, тискали, что-то кричали. Я ведь был оттуда, с Родины, где они не были около двух лет.

Я привез с собой водочки, закуска нашлась на месте, и мы долго не могли успокоиться, вспоминая нашу жизнь до войны. В основном говорили ребята. Я слушал все, что они говорили, надо было сразу писать в учебник по контрразведывательной деятельности, так как такого в Союзе и присниться не могло.

Жили ребята уже в деревянном домике, имели мотоцикл К-750В, который знали все в гарнизоне, знали его и душманы. Саша Елизаров за рулем, Джумалы Кубатов в коляске, на груди бронежилеты – и этот экипаж пылил по дорогам провинции Горный Бадахшан. Работали ребята хорошо, знали всех главарей бандформирований, получали своевременную информацию об их планах и помогали командованию в проведении боевых операций без потерь. Время их пребывания в Афганистане подходило к концу, они ждали замены. У Саши в Союзе родилась дочь, и он ее еще не видел, она жила в городе Алма-Ата. Джумалы рассказал, что семья получила квартиру в городе Фрунзе, жена воспитывала дочь и сына. Фото висели у каждого над рабочим столом.

Джумалы и Саша ввели меня в курс дела по провинции, мы обговорили вопросы взаимодействия, так как я все же далеко нахожусь от эскадрильи и может возникнуть ситуация, когда нужно оперативное вмешательство, а ребята всегда рядом.

Мы еще раз съездили в ХАД, где я познакомился с нашими советниками и партийным советником, который определял всю жизнь города. Власть наших партийных советников была больше, чем я ожидал в мирной жизни, ни одно решение афганское руководство не принимало, если не было одобрения партийного советника. Он был и царь, и бог в Афганистане, вершил судьбу страны. Но и жилось им непросто: на них велась настоящая охота, их обстреливали, устраивали засады. Мужественные ребята, ведь жили они среди афганцев и надеяться могли только на себя, так как афганских подразделений рядом не было.

В полку была связь с Кабулом, я доложил начальнику о своем нахождении в Файзабаде, о результатах контактов с местными коллегами и через три дня вернулся в Кундуз.

Здесь меня ждал сюрприз: по замене из САВО прибыл Женя Михайлов, майор, работавший в соседнем гарнизоне, с которым я был хорошо знаком. Женя ростом более 180 см, весом более 100 кг, и ему не нашлось подходящего обмундирования в полку, куда он прибыл по службе. Когда Женя пришел ко мне и я увидел, что он совсем не похож на бравого оперработника, мы пошли на вещевой склад вертолетного полка и подобрали ему подходящую авиационную форму и технические туфли, после чего он смог приступить к работе, так как в той форме, что мы носили в Союзе, работать не было никакой возможности.

Жара стояла 40 – 45 градусов, кругом пески, и от них воздух прогревался еще больше, а наша форма была до того универсальной, что в ней служили и на севере, и на юге и плевать было нашим тыловикам на то, что мы задыхались от жары и от неудобной одежды. Да и в бою она была до того неудобной, что мы одевались кто во что горазд – и в спортивную одежду, и в техническую, а она оказалась самой удобной. Вообще, в авиации все было намного добротнее и удобнее, чем в других родах войск.

Женя ожил и стал похож на бывалого воина. Правда, похудеть ему удалось не сразу, но зато потом в его мундир можно было завернуть двух таких Михайловых, так он похудел.

В обслуживание Жене дали зенитно-артиллерийский полк, командиром которого был выпускник Оренбургского зенитно-артиллерийского училища, которое заканчивал и я, но четырьмя годами позже. Мы познакомились, часто встречались, и это помогало Жене в работе в полку, так как командир полка относился к его информации очень серьезно и оперативно реагировал на нее. Да и сам Женя был опытным работником и предоставлял командованию информацию о местах дислокации банд, точках ДШК (крупнокалиберные зенитные пулеметы), складах оружия и боеприпасов и так далее.

Я недолго прослужил в гарнизоне Кундуз и впоследствии слышал только хорошие отзывы о майоре Михайлове. Дела у него шли хорошо, и он был представлен к награждению орденом Красной Звезды.

Начальник вызвал меня в отдел в Кабул на оперативное совещание, где я доложил о результатах работы в полку, получил ценные указания и убыл назад в Кундуз. В то время проводились боевые операции в провинциях Кундуз, Горный Бадахшан, и мои летчики (я так позволю себе их назвать, так как жил вместе с ними, делил хлеб и соль) совершали по несколько вылетов в день на удары по позициям душманов.

Через день мы с командиром полка, замполитом, комэсками вылетели на командный пункт 40-й армии к руководителю боевой операцией генерал-майору Винокурову. Нам поставили боевую задачу на ближайшие дни, и мы засобирались назад. Но тут доложили, что подбит один из наших вертолетов. Пули пробили топливопровод, центральный провод электропитания, и вертолет начал падать. Командир экипажа сумел на авторотации посадить его на маленький кусочек дороги. К нему тут же кинулись душманы, но ведомый зашел с тыла и разом охладил их пыл. Душманы стали обстреливать ведомого. Старший лейтенант Константинов маневрировал, наносил удар ракетами и пулеметами, а в это время из Кундуза уже вылетала другая пара с работниками ТЭЧ и запасными частями. Пока Константинов отгонял душманов, ребята выбрались из вертолета и заняли круговую оборону. Вояки из них, конечно, слабые, но все же они отбивали атаки до прилета подмоги. Потом Константинов улетел, так как кончались горючее и боеприпасы, прибывшие ребята занялись ремонтом вертолета, и через четыре часа они поднялись в воздух и благополучно прибыли в полк. Константиновский экипаж и подбитых ребят представили к наградам.

Джамбулский полк (так его называли в Афганистане) прибыл из города Джамбула Казахской ССР вместе с гражданским персоналом, и эти люди воевали вместе с офицерами и прапорщиками, жили той же тревожной и опасной жизнью, получая совсем другие деньги и не имея льгот. В этом полку первыми получили звание Героя Советского Союза подполковник Гайнутдинов Вячеслав и майор Щербаков Василий, 80 процентов офицеров и прапорщиков награждены орденами и медалями СССР, причем боевыми. Отвоевав около двух лет, полк подлежал замене, и в августе 1981 года оставшиеся в живых летчики, техники и гражданский персонал улетели на Родину, а вместо них прибыл вертолетный полк из города Нерчинск Забайкальского военного округа. Ребята необстрелянные, не воевавшие в горных условиях. День и ночь гудели над гарнизоном вертолеты, летчики отрабатывали взлеты и посадки, десантирование личного состава и многое другое, без чего нельзя выпускать экипажи на боевые вылеты, так как экипажи неопытные, а душманы-то остались те же, с огромным боевым опытом. Так что мелочей в подготовке не было, цена ошибки – жизнь. Это я пытался внушить каждому экипажу и техникам, их готовившим.

Для этих ребят я был человеком бывалым, так как прожил в Афгане уже несколько месяцев, и все, что я им говорил, они воспринимали серьезно. Наша контора давала им данные о местах дислокации банд, складов с оружием и боеприпасами, о продвижении караванов с оружием, о местах проведения совещаний главарей бандформирований и многое другое. На добывание этих ценнейших сведений были нацелены усилия сотрудников ХАДа, партийного аппарата, защитников революции. Тысячи людей, рискуя жизнью (а у душманов расправа была короткой и жестокой), добывали и передавали народной власти по крупицам собранные сведения и снова уходили в расположение бандформирований.

Сейчас, очевидно, еще не время подводить итоги и воздавать должное этим героям, но уверен, что будущие поколения афганцев будут учиться у них верности идеалам революции, поставят памятники тем, кто погиб в застенках душманской службы безопасности.

Много информации как командованию полка, так и руководству Особого отдела 40-й армии выдавал и я, получая ее из различных источников, в том числе и из афганского ХАДа, Царандоя (милиции), от партийных советников, с которыми сложились хорошие отношения. Я ведь родился и вырос в Средней Азии, знал обычаи мусульман, и у меня не возникало проблем в общении с ними, а это было 60 процентов успеха в работе, так как у афганцев развито уважение к старшим как по возрасту, так и по должности, а моя должность по их меркам была ой какой большой.

В один из дней августа, 3-го или 4-го, я утром пришел на командный пункт полка, смотрю: на цементном полу около входа на СКП лежит офицер в форме Царандоя, на вид русский, весь желтый такой, явно больной. Спрашиваю, что делает здесь этот человек и кто он. Солдат отвечает, что вчера привезли его какие-то люди, оставили здесь лежать, сами уехали. Проверил документы – майор Барласов Александр Михайлович, сотрудник МВД, здесь же документы о том, что он болен желтухой и направляется на лечение в СССР. Но почему он лежит здесь и один – непонятно. Ведь еще немного – и он умрет, так как уже бредит. Я вызвал врача из санчасти полка, но тот сказал, что его надо как можно скорее отправить в госпиталь и лечить его здесь нет возможности. Я спросил, что у нас есть сегодня на Ташкент. Дежурный доложил, что готовится к вылету Ан-24, на котором отправляется в Ташкент комиссия из 201-й дивизии, а следующий – только завтра.

Я пошел на стоянку самолетов, где копошились техники, готовя самолет к вылету, и, подойдя, увидел нескольких человек в советнической форме, что могло означать только одно – что это большие начальники. Представился, спросил, кто здесь старший. Один из офицеров сказал, что он, и спросил, в чем проблема. Я ответил, что надо с собой забрать одного офицера и доставить его в Ташкент, в госпиталь. Когда они узнали, что больной гепатитом будет лететь с ними, мне пришлось услышать о себе такое, чего я никогда не слышал за столько лет службы. Мне было сказано, что никого они брать не будут и чтобы я здесь не командовал, так как он генерал и решает сам, что делать и кому, с кем и когда лететь.

Ну тут и я не выдержал, не стал спорить с генералом, а пошел на СКП и дал команду: без моего разрешения борт в Союз не отправлять и подготовить к отправке в Союз Барласова – с генералами или без них, но офицер должен улететь.

В Афганистане роль сотрудника Особого отдела была уникальной – он вершил такие дела, о которых в Союзе даже думать было страшно, от него зависело, будут ли летать в Афганистан экипажи, которые честно исполняли свой долг, или не будут. А большинство экипажей – это молодые люди в звании старших лейтенантов – капитанов, которые желали помочь воюющим пехотинцам, с уважением и пониманием относились к сотрудникам Особого отдела, и поэтому, когда я приказал сделать то, что нужно было по ходу ситуации, они все сделали правильно, послушались меня.

Ко мне пришло сразу несколько старших офицеров, они называли свои должности и звания, грозили всеми карами, какие меня ожидают в случае, если я не дам команду на вылет борта. Послушал я их и ответил, что борт улетит только с Барласовым, даже без них. А поскольку я офицер совсем другого ведомства, со мной разбираться будут мои начальники. И угрожать мне бесполезно, я в Афганистане, то есть у себя дома, а им надо к себе домой, не дай бог ночью начнут обстреливать гарнизон.

Посовещавшись, они заявили, что я отвечу за самоуправство, но позже, а пока они подчиняются произволу офицера КГБ и забирают Барласова. На препирание ушло более пяти часов, и все же Барласов был отправлен в Ташкент. Командиру экипажа я сказал, чтобы он лично передал больного врачам, иначе ему никогда больше не летать в Афганистан. Он четко все выполнил и по прилету доложил, что сдал больного военным врачам. А у меня через несколько дней начались проблемы. Господа офицеры выполнили свои обещания и доложили о моем проступке по команде, и ко мне прилетел заместитель начальника Особого отдела КГБ по 40-й армии полковник Табратов Владислав Павлович.

Владислав Павлович внимательно выслушал мое объяснение, поговорил с офицерами полка, с командованием и попросил меня провести по зоне ответственности полка. Я поговорил с командиром полка, и на утро были заказаны два вертолета Ми-8.

Утром, в 6 часов, мы уже летели над провинцией Кундуз, Табратов на ведущем, я на ведомом вертолете. Минут через десять была замечена группа людей с оружием. Увидев вертолеты, они бросились врассыпную и начали палить по ним. Вертолеты зашли на боевой курс, и началась карусель. Заходили со стороны солнца и работали НУРСами, пулеметами. Вначале ведущий, потом ведомый, и наоборот. Бой продолжался минут 20 – 25, в живых не осталось никого. Доложили на КП о результатах и полетели далее в город Файзабад, где Табратов познакомился с жизнью эскадрильи вертолетчиков полка. Под вечер мы вернулись назад в Кундуз.

Владислав Павлович проработал в гарнизоне до вечера, записал все мои объяснения по поводу конфликта с офицерами из штаба ТуркВО, поговорил со мной о делах в полку и предупредил, что после доклада начальнику Особого отдела 40-й армии меня, очевидно, вызовут к нему на беседу. Я не сильно загрустил, так как не считал, что совершил что-то такое, за что можно отхватить взыскание. Но как говорят, начальству виднее, да и в конфликт вовлечены те, кто близко стоит к руководству Особого отдела КГБ по ТуркВО, а как там решат, кто его знает.

Вечером ко мне подходит командир звена и спрашивает:

– Слушай, Николай, кого мы сегодня возили целый день?

– Заместителя начальника Особого отдела 40-й армии полковника Табратова.

– Ну блин, ни за что бы ни поверил!

– А что такое?

Володя рассказывает:

– Взлетели, летим. Минут через десять замечаем группу вооруженных людей, скрытно приближающихся к дороге. Увидели вертолеты и разбежались, стали стрелять по вертолетам. Я пытаюсь доложить на КП и получить разрешение на атаку, но Табратов командует: «Атакуй!», сам за автомат, открывает блистер и давай палить по душманам. Я командую ведомому прикрыть и атакую. Дал залп из НУРСов, душманы побежали дальше, ведомый добавил, остались еще живые. Так пока я зашел на второй круг, Табратов уже сидел на месте стрелка и из пулемета уничтожил их всех. Мы спрашиваем его: «Вы, наверное, раньше служили в авиации? Уж больно четко все получилось». Владислав Павлович улыбается и отвечает, что сейчас в первый раз сидел за пулеметом. Никто, конечно, не поверил. Он пригласил нас в гости в Кабул, мы еще больше засомневались. Он тогда говорит: «Спросите у Дуюнова, он вам подтвердит».