А он продолжает:
– Мы забираем лишь то, что нам должны, ну и в чем нуждаемся. Не больше. Но вернемся к вопросу, как тебя зовут. Откуда ты?
На мгновение я задумываюсь, не назвать ли свое настоящее имя, чего не делала уже много лет. Но затем слышу, как смеются англичане, грабя наш корабль, забирая еду и сокровища. И вспоминаю их соотечественников, причину первого из моих несчастий. Поэтому говорю:
– Мария. Из ниоткуда.
– Что ж, Мария из ниоткуда, – смеется он. – Можно? – Он указывает на сундуки на полу.
– Вы забрали хозяина вещей, почему бы не забрать и вещи. – Я привстаю, чтобы лучше видеть.
Один за другим он выкладывает рулоны сукна и катайского шелка, чтобы добраться до того, что лежит под ними.
– Вы убьете его? – Я не хотела, чтобы в голосе прозвучала надежда.
– Нет, если только мой генерал не обнаружит его связи с вице-королем. – И спрашивает, не поднимая глаз: – А она есть?
Пауза затягивается, и все же я отвечаю:
– Нет.
Он поднимает бровь.
– Тогда мы не станем его вешать.
– Ваш генерал? – спрашиваю я. – Значит, вы солдаты?
Он улыбается, и морщинки вокруг его глаз углубляются.
– В некотором роде.
– В чем заключается недовольство генерала вице-королем? – А сама думаю: как смеет он быть им недоволен!
Пират сидит на корточках, идеально удерживая равновесие. Я только теперь замечаю, что он бос, хотя в остальном одет как джентльмен.
– Давние счеты, – наконец произносит он. – Несколько лет назад он поступил с моим генералом крайне несправедливо.
– В Сан-Хуан-де-Улуа?
Он вскидывает взгляд.
– Ты знаешь эту историю?
В Новой Испании нет ни одного мужчины, женщины или ребенка, которые ее не знали бы.
– Я была там. Видела это сражение. С берега в Веракрусе.
– Тогда тебе известно, что дон Мартин Энрикес – кровожадный злодей, не держащий слова.
Он устремляет на меня полный ярости взгляд, словно я и есть дон Мартин. Забравшись обратно на кровать, я подтягиваю колени к груди.
Он возвращается к сундукам. В его поисках есть система: шелка и ткани он откладывает в одну сторону, монеты и драгоценности – в другую. И бережно осматривает каждую фарфоровую вещицу.
– А что дон Франсиско, – спрашивает он небрежно, словно для поддержания легкой беседы. – Добрый ли он хозяин?
Я никогда об этом не задумывалась. Одному Богу известно, как он мне ненавистен за то, что отнял у меня самое дорогое. Но я не могу так ответить, поэтому говорю:
– Один дьявол другого не лучше.
Кажется, пират не слышит. Высунувшись за дверь, он свистит. Раздаются шаги, и в каюту заглядывают двое. Я тяну к себе одеяло, чтобы прикрыться.
– Заберите, – говорит Диего по-английски, указывая на сундуки. – И будь осторожен, Пайк! В них фарфор. Генерал наверняка захочет подарить его жене.
Молодчик по имени Пайк шарит глазами по моему телу, прикрытому одеялом. Вид у него злобный и грязный, а воняет он так, будто только вылез из трюма.
– Что насчет нее? – Он ухмыляется, сквозь щели в зубах видно язык. – Можно я возьму ее в жены?
Диего наотмашь бьет его по уху.
– Болван! – А мне говорит по-кастильски: – Прости его. Он слишком долго был в море.
Я не могу в это поверить. Негр не может ударить белого человека. В Новой Испании он сразу лишился бы руки. Или жизни, что вероятнее.
Но Пайк не сопротивляется. Кровь окрашивает его щеку – кольцо Диего рассекло кожу, – но он падает на колени и закрывает сундук, а потом вместе с другим англичанином тянет его, царапая доски пола, через порог за дверь.
– Как давно вы в море? – спрашиваю я, когда они уходят.
– Год с небольшим.
– Откуда вы прибыли?
– Из Плимута.
– Значит, бывали в Англии?
– Клянусь Девой, к тебе вернулся голос! – восклицает он. – Да, я жил там несколько лет с моим генералом.
– Как… его солдат?
Он кивает, но головы не поднимает, потому что нашел серебро. Глаза его сияют.
– Значит, вы свободный человек?
Он снова кивает, взвешивая в каждой руке по слитку серебра, прикидывая их стоимость. На нем нет ни шрамов, ни клейма, ни ожогов от пыток кипящим маслом. Он цел и невредим. Думаю, это правда. Никто не мог бы выглядеть свободнее.
– И вот на это вы тратите свою свободу? – Я обвожу рукой разграбленные сундуки, разбросанные по полу ценности. – На пиратство и грабеж?
Мадре де диос, зачем я это сказала? Мне ведь все равно, кому достанутся эти вещи. Он кладет серебро и делает шаг к кровати. Я вздрагиваю, когда он наклоняется к моему лицу.