Партиец

– Вот! А должен был, – наставительно сказал декан. – Запомни на будущее – любое твое слово может быть использовано как в твою пользу, так и против тебя, или просто тебе во вред. Мы же это и на занятиях проходим, забыл?

– Любое ваше слово может использовано против вас в суде, – невесело усмехнулся я.

– Именно. В жизни точно так же. Даже более ярко выражено. Попробуй, присмотрись, как окружающие используют то, что услышали от тебя. И мир для тебя может приобрести новые тона, – хмыкнул он.

После чего попрощался и отпустил меня. Да, действительно, хороший мужик, наш декан. Ни в чем не упрекнул, словно и так догадывался, к чему приведет мои решение, разработать законы для декрета партии. А может и впрямь догадывался? У него-то нужный опыт есть, в отличие от меня.

К Георгию Юрьевичу я пришел уже в более хорошем настроении, чем у меня было до разговора с деканом. Все же приятно, когда тебя ни в чем не обвиняют, а даже совет дельный дают. Комсорг попытался сделать вид, что был жутко занят, и я отрываю его от чрезвычайно важных дел. Даже бумаги какие-то на столе принялся перебирать, но когда я со словами:

– Я видимо не вовремя. Зайду позже, – попытался уйти, тут же прекратил балаган и обратил внимание на меня.

– Нет, Огнев, останься. Разговор есть.

– Слушаю, – повернулся я обратно, но остался стоять у двери, готовый в любой момент покинуть кабинет комсорга.

– Присядь, – мягко попросил он меня, откинув прежнее решение, как вести со мной диалог. – Сергей, – облокотился он на стол доверительно, – ты комсомолец. Понимаю, радеешь за благо страны, как и все мы. Но как видишь, из-за того, что я не в курсе твоих дополнительных, не по линии комсомола, инициатив, случаются недопонимания. Которые в итоге вредят и тебе, и в наших рядах сеют хаос и раздор. Другие комсомольцы университета в недоумении. Многие отнеслись к тому, что товарищ Сталин упомянул тебя, неодобрительно. Сам знаешь, из-за чего.

– Я заметил, – хмыкнул я.

– Вот! Наверняка у тебя были причины так поступить. Так может, ты озвучишь их? Для начала хотя бы мне. А там, если потребуется, и общее собрание проведем.

– Не слишком ли много собраний из-за меня одного? У людей и так работы может быть не мало, а тут еще их отвлекать.

– Потому и прошу тебя – скажи мне, что происходит. А там уже решим, нужно собрание, или нет.

Вот он к чему! Растерян и не понимает, как ему действовать. Уже «сел в лужу» один раз и повторения не хочет. А у него наверняка спрашивают – что делать с комсомольцем Огневым, «предавшим» товарища Бухарина. Может даже осудить требуют.

– Начну с того, что с товарищем Бухариным я не знаком. Из того, что мне известно, ему просто понравилась моя в газете, и он позвонил нашему ректору, попросив передать мне благодарность. Поэтому никого я не «предавал».

Жидунов удовлетворенно кивнул и, уже успокоившись, уточнил:

– И с товарищем Сталиным, ты получается тоже не знаком?

А как тон-то изменился! Сразу стал более вальяжным, а взгляд снисходительным.

– С ним – знаком. Лично общались.

А все-таки, какая живая мимика у Георгия Юрьевича! И как он с ней комсоргом стал? У него же на лице все написано. Вот и сейчас, после моего заявления чуть сбледнул с лица и подобрался. Вся вальяжность слетела, а поза вновь стала напряженной.

– Вот как? Расскажешь, как это получилось?

– Ну не мог же товарищ Сталин пройти мимо критики декрета, инициатором которого он был. Решил разобраться, вот и позвал меня на встречу.

– Понятно. Ладно, иди.

Новости для Жидунова оказались столь шокирующими, что он захотел их переварить в одиночестве. Ну и я задерживаться не стал. Меня Люда ждет!

Дома у Говориных ее еще не было. Моя девушка работала швеей на фабрике – нарабатывала трехгодичный стаж, чтобы поступить в институт. Как раз в следующем году получит его и сможет наконец подать документы на медицинский факультет нашего ВУЗа. Если к тому моменту он еще у нас будет. А то ректор Удальцов грозится выделить его в отдельный институт и вывести из состава университета.

Дома был только Илья Романович. Встретил он меня приветливо, и поначалу я решил, что он не в курсе последних событий. Но я ошибся.

– Повезло тебе, Сергей, что тебя аж товарищ Сталин упомянул на Пленуме! – хлопнул он меня по плечу.

– Почему? – не понял я такого поворота его мысли.

– Ну как же? Для любого писателя популярность – это очень важно. А уж если знают в правительстве, то можно не сомневаться – твои книги не станут класть «на полку» и задерживать их печать.

Я так понял, что про товарища Бухарина и его вмешательство он не знает. Но и тут оказался не прав.

– Жаль, что ты Бухарина раскритиковал. Вроде он тебе ничего плохого не сделал, наоборот. Или я чего-то не знаю?

И хитро так посмотрел на меня. Ну, рассказал ему всю историю.

– Вот как, значит, – озадаченно почесал он затылок.

– А вы что подумали, Илья Романович? – не удержался я от вопроса.

Непонятная реакция у отца Люды, особенно на фоне других, меня удивила, и я хотел прояснить этот момент.

– Ты просто еще в среде писательской толком не вращался, – грустно усмехнулся мужчина. – Там такой серпентарий, что иногда сильно удивляешься, откуда прилететь могло. А уж с фантазией у творцов все в порядке. Так могут твои слова исказить, будто ты совсем противоположное имел в виду. И ведь сами слова почти в прежнем виде оставят! Но подача! Момент, когда и кому их передадут… Это на многое повлиять может.

Успокоенный, я уже ждал Люду в приятной компании Ильи Романовича. Тот часто бывал дома – писать ведь не обязательно в здании Союза писателей. Официального постановления новой власти об образовании такого союза еще не было, но писатели сами проявили инициативу. Так еще в 1920 году в Петрограде, как назывался тогда город, местная интеллигенция образовала «Всероссийский союз писателей», в который входил и Илья Романович. Это было пожалуй самое крупное объединение писателей, хотя хватало и более мелких, местного значения.

Люда вернулась домой в восьмом часу. Увидела меня и нахмурилась. Но сразу не послала, молча прошла в свою комнату и уже там переодевалась. Я ждал ее на кухне. После разговора с ее отцом, у меня была надежда, что и моя девушка не станет пороть горячку и делать скоропалительных выводов. Кажется, я зря понадеялся на это.

– Привет, поговорим? – спросил я, когда Люда зашла на кухню.

– О чем? О твоем предательстве? – сразу с «наезда» начала она. – Товарищ Бухарин так тебя выручил, а ты? Как ты мог так ему отплатить?! Я думала, что ты честный человек…

– А тебе не приходило в голову, что все может быть совсем не так, как выглядит со стороны? – перебил я ее и боднул взглядом. – И стоит в первую очередь слушать и верить тому, кого любишь, а не посторонних людей, которые могут желать тебе зла?

Люда осеклась и замолчала. Медленно села на табуретку и похоже впервые задалась вопросом – а все ли так просто, как ей говорили весь день, или все же есть что-то, чего она не знает.

Мне было обидно, что моя девушка могла про меня плохо подумать. Впервые промелькнула мысль: а моя ли это девушка, если она готова поверить другим, и даже не выслушать сначала меня?

– Прости, – выдавила Люда из себя через несколько минут. – Но подумай сам, как это выглядело! Благодаря товарищу Бухарину тебя восстановили в комсомоле, а тут товарищ Сталин читает на съезде критику его статьи, и после заявляет, что это ты ее сделал. Неужели товарищ Сталин соврал?

Похоже в том, что видные партийцы не могут врать, она ничуть не сомневалась, а тут ее мир перевернулся.

– Нет, товарищ Сталин не соврал, это была моя критика, – признался я.

– Но тогда как же… это же… – не находила она слов.

– Сначала выслушай, а потом делай выводы. Хорошо?

Люда кивнула и встала, чтобы налить нам чай. Пока она это делала, я коротко рассказал, как все было.

– Получается, все это стечение обстоятельств, – горько заметила она. – А как товарищ Сталин некрасиво поступил. Не ожидала.