(Апокалипсис всегда)

«А вредны льстивый друг, двуличный друг

и друг красноречивый».

Конфуций. Суждения и беседы

– Твою ж ты ж мать!! – вскрикнул Будимир, выхватывая телефон, и раз восемь набрал Волочая.

– Вызываемый вами абонент находится вне…

Он швырнул «Нокию» в стену – та разлетелась на корпус, аккумулятор и крышечку. Будимир совестливо всё собрал, включил (тю-дю-дю, тю-ту) – и с головой забрался под кровать.

(– Ты что там забыл?)

– Плащ! Твоя куртка атас жаркая!

(– Я думал, она твоя.)

Вместе с колобом пыли, он вытащил чёрный японский плащ (правда, на плечо-полтора великоват), доставшийся от Вариного бати: почти «Ямамото» (но всё же нет). Вместе с плащом вытащился и подозрительный советский чемодан на застёжках.

– Это что за херня?

Он отщёлкнул – и увидел любовно уложенные пакеты белого порошка.

– Это же не мука, да? – проговорил он безнадёжно.

(– Не-а.)

– Пиздец, – прошептал Будимир и ткнулся носом в кулак.

(– Полагаю, целью визита Волочая был этот чемоданчик…)

– Ну тут гением сыска быть не надо…

Он захлопнул чемодан, накинул плащ – и с независимым видом отправился в туалет (мало ли почему человек пойдёт в туалет с чемоданом?). Закрывшись, он сел на корточки, подобрал полы и, примерно с тем лицом, с каким убирают за кошкой лоток, стал сыпать порошок в унитаз.

(– Будимир, ты уверен?)

– Абсолютно.

(– А его собирали, провозили, рисковали, умирали…)

– Мне насрать. – Порошок плюхнулся кучкой и разлетелся, заставляя чихать. – Да что за издевательство-то, а!?

Немного просыпалось на книжку, на пол – Будимир судорожно сдувал всё и махал руками. Разобравшись с пакетами (спускал воду он раз восемь), Будимир обнаружил на дне чемодана пистолет.

– Нет, ну серьёзно?

Он подумал и его смыть, но решил, что это было бы совсем тупо (что, в общем-то, правда), поплевал на рукав, протёр рукоятку – и спрятал за бачок. Потом вспомнил о пятилетнем соседском сыне – и всё-таки сунул за пояс.

– Холодный, сука!

Застегнув опорожнённый чемодан, Будимир вышел – на пороге туалета его поджидала Пульхерия Ивановна:

– Опять смываешь по восемьдесят раз?

Это была, в общем, милая старушенция: в платье-шторе, небывалой шали, берете, калошах – всегда в компании амбре валерианы. Она (владелица трёх комнат из пяти) выкатила свои подёрнутые маразмом глаза.

– Извините, – проговорил Будимир (в плаще и с чемоданом).

– Да ничего! – она вдруг улыбнулась бантиком. – В отпуск поехал?

– Типа того.

– Я вот тоже собиралась, но только мне Исус говорит…

– Исус?

– Ну да, по телевизору. Говорит – никуда не езжайте, всюду инфлюэнца и эти якобинцы ихние, бандеровцы. Ты что – не видел Исуса?

– Я… читал… – Будимир почесал нос.

– Читал?? Ух ты какой! – Пульхерия Ивановна жутко удивилась. – А я его боюсь. Уж строгий больно. Вот когда Страшный суд-то будет…

– Да уж скорей бы.

Пульхерия Ивановна надула глаза:

– Чего ж хорошего-то – когда грешников в огне жжёт? А ты… – Она подобралась на один шажок. – Ты за квартиру-то деньги принёс?

– Извините, – сказал Будимир (и только).

Она вдруг заговорила страшным шёпотом неоправданных надежд:

– Как можно… Бедную старуху обирать… А ещё иконы пишет!.. – Звучало это всё на последнем издыхании (а ручку, тем не менее, протянула).

Будимир молча положил ключи. И прибавил:

– Извините.

– Какое хамство, какое вероломство… – (А ключики, тем не менее, в карман положила.) – Вот от кого никак не ожидала!..

– Я за вещами потом заеду, ладно?

– Какие нравы!.. Какое нахальство!.. – И пошаркала прочь.

– Так можно я заеду?

– Когда? – Она доверчиво обернулась.