Велнесс

– Допустим.

– Два главных фактора. Во-первых, существует проблема риска.

– Риска?

– Я говорю о контроле рисков. О том, как их распределить и уменьшить. Как ты знаешь, мы столкнулись с проблемами сначала на этапе планирования, потом на этапе строительства, что потребовало неамортизируемых, непредвиденных и неприятных расходов, и наш бюджет резко раздулся. Это увеличило риски. Инвесторы нервничают. Проект вдруг перестал казаться им надежным способом обезопасить свои вложения. Они могут дать задний ход.

– И все сорвется?

– Возможно, но куда более вероятно, что строительство задержится на столько времени, сколько потребуется, чтобы разобраться с неизбежными судебными исками. На полгода. Максимум, наверное, на год.

– На год?

– На самом деле, может быть, и на два.

– Но мы уже заплатили!

– И это было очень мудрое решение. Вы помогли нам контролировать риски проекта, взяв их на себя. Спасибо.

– Бен, мы сняли со счета все деньги.

– И я понимаю, как это тебя беспокоит. Но, кажется, ты не осознаешь необходимость контроля рисков. Я серьезно. Ни одно важное дело никогда не делалось без контроля рисков.

– Это все наши сбережения. Все. Мы не можем позволить себе выплачивать и ипотеку, и арендную плату в течение года.

– Джек, ты знаешь, какая самая старая книга в мире?

– Нет.

– Бухгалтерская книга, написанная в Месопотамии шесть тысяч лет назад. Это, кстати, было до появления литературы, и государства, и религии. Ты знаешь, что это значит? Ты знаешь, что должно было появиться, прежде чем появилось все остальное? Страхование, Джек. Возмещение убытков. Проектное финансирование. Ограничение ответственности. Понимаешь, о чем я?

– Честно говоря, вообще не понимаю.

– Заниматься серьезными вещами рискованно, Джек, и человечество не могло этого делать, пока не научилось распределять риски. Шумеры додумались до этого первыми, и поэтому именно они основали первую в мире империю. Они изобрели способ застраховать корабли и караваны, которые могли столкнуться со всевозможными опасностями на неизведанных территориях. История помнит путешественников, Марко Поло, Магелланов и им подобных, но настоящие герои – это страховщики.

– То есть такие, как ты.

– Не хочу хвастаться, но да, именно в этой области я действительно преуспел. Я привлекаю много заинтересованных лиц: инвесторов, спонсоров, покупателей, поставщиков, кредиторов, подрядчиков и так далее. Мои проекты – это огромные конструкции потрясающей сложности – замысловатые, хаотические, асинхронные, немного барочные. Финансирование проектов такого масштаба требует серьезного мастерства. Но у меня всегда был особый талант объединять людей. Оказалось, что художник я посредственный, зато хорош в логистике, а в риск-менеджменте так и вовсе Моцарт. Так что не волнуйся. Я разберусь.

– Ладно. Допустим. И что мы делаем?

– Оформляем все уже сейчас. Мы утверждаем планы для как можно большего числа квартир и как можно быстрее, чтобы свести к минимуму риск для инвесторов. Вот это и есть первый внешний фактор.

– А второй?

– Второй – это развод.

– Не понял?

– Я ни на что не намекаю в вашем конкретном случае, – сказал Бенджамин, широко улыбаясь. – Просто, знаешь, этим кончается пятьдесят процентов всех браков.

– М-м.

– И многие пары сейчас предпочитают не разъезжаться после развода. Ради детей.

– Они живут вместе после того, как расстались?

– Ну да. Многие считают такой вариант идеальным. У них есть собственные изолированные спальни. Так что в случае развода вы сможете продолжать жить там же с минимальными травматическими последствиями для Тоби. И как это было бы удобно для него! Никаких выходных вдали от дома, никаких ночевок в унылой пустой квартирке отца.

Джек посмотрел на жену.

– Ты планируешь развестись? – спросил он.

– Джек, это наш дом на всю жизнь, – ответила она. – Разве мы не должны учитывать все возможности?

– Ты не ответила на вопрос.

– Это не приговор нашему браку. Речь идет просто о здоровом сне.

– Можно вклиниться? – сказал Бенджамин. – Постарайтесь воспринимать это не столько как критику брака, сколько как его страхование. То есть вы страхуете свое судно не потому, что хотите, чтобы оно затонуло, верно? И тут принцип тот же.

– Но это выглядит, я даже не знаю, так неромантично, – сказал Джек. – Так прагматично.

– Разве не ты всегда говоришь, что мы должны быть реалистами? – отозвалась Элизабет.

– Говорю.

– Ну, вот я и пытаюсь быть реалистом.

– И это единственная вещь, в отношении которой ты предпочитаешь быть реалистом? Именно это?

Когда они успели так внезапно, так кардинально поменяться ролями? Теперь Джек стал мечтателем, которому нужно было, чтобы их дом отражал не реальную жизнь, а ее идеализированную версию – ту, в которой они с Элизабет засыпают вместе, просыпаются вместе и во всем друг с другом соглашаются. Он отчаянно хотел вернуть яркость, пылкость, легкость и сплоченность первых лет их совместной жизни. Той зимой, когда они начали встречаться, давным-давно, Джек проводил каждую ночь в ее маленькой квартирке, спал с ней на ее крошечной кровати. Утром у них даже затекали мышцы от того, как крепко они обнимали друг друга.

Джек вспомнил ту зиму, вспомнил переулок, разделявший их в течение многих месяцев. Все, чего они тогда хотели, – сократить это расстояние. А теперь, двадцать лет спустя, они снова его увеличивают.

ДЕТИ ВОСТОРЖЕННО РАСПЕВАЛИ песню, в последнее время ставшую танцевальным хитом, и речь в этой песне шла о женщине, которая напилась в стельку в ночном клубе, переспала с незнакомцем, потом отрубилась и на следующий день ничего не может вспомнить.

Хотя нет, все было не совсем так. На самом деле – если внимательно прислушаться – дети отплясывали перед родителями под куда менее непристойный ремейк этой песни; ее прицельно отредактировали, заменив взрослую героиню на милую девочку-подростка, а самые похабные строчки – на пригодные для семейного прослушивания альтернативные варианты. Теперь это была песня, исполняемая детьми и для детей, один из тех благопристойных поп-каверов, которые всегда звучали во время игровых встреч в большом загородном доме Брэнди в Парк-Шоре. Обычно музыка играла фоном, если только дети не захотят, как сегодня, устроить шоу. И вот восемь человек в возрасте от шести до одиннадцати лет, собравшиеся в гостиной, крутились, прыгали, вскидывали руки в воздух, а иногда приседали и вихлялись в некотором подобии тверка, демонстрируя довольно смутное представление о том, как ведут себя поп-звезды в музыкальных клипах. Родители смотрели, хлопали, кричали – в общем, оказывали им максимальную поддержку, повышающую самооценку.

Элизабет изучала родителей. Наблюдала за тем, как они наблюдают за детьми. Искала проявления дискомфорта или неловкости из-за того, что дети знакомы с этой песней и даже исполняют ее. Она принадлежала к тому поджанру танцевальной музыки, который можно было бы назвать «Зырьте! Я в клубе!» Это были песни, которые слушают в клубе, с текстами о клубе, посвященные пребыванию в клубе, – в основном какой-то пьяный солипсизм, время от времени разбавляемый сексуальными похождениями, и все это в быстром темпе.

– Моим коленям очень больно! – надрывались дети.

В оригинальной версии героиня не могла устоять на ногах, потому что напилась, а возможно, там была и отсылка к минету – в этом смысле текст допускал двоякое толкование. Но родители, казалось, не замечали ничего предосудительного, вероятно, потому что многие ключевые фразы песни были изменены – слово здесь, слово там, – и новые строчки часто означали нечто прямо противоположное, хотя оригинал все еще звучал в ушах Элизабет своего рода эпистемологическим эхом.

– Ты этот день навек запомнишь, – пели дети.

– И эту ночь ты не запомнишь, – пело эхо.