одинок больше, чем все запасные части.
но по-прежнему сноб, идиот и безмерно счастлив.
стокгольм
когда она обнимает его своими длинными-длинными ногами,
он начинает рассказывать, что сочинил для газеты:
сначала про тайны олимпиады в нагано,
а потом про абсурдность грядущего лета.
она представляет себя то гусем, то нильсом.
но это длится от силы пару минут,
так, что чайка не успевает взлететь над пирсом,
как над чалой лошадью кнут.
она укрывает его без брезгливости и стыда,
хотя он как-то нелепо и безутешно гол.
я вдруг понимаю так чётко, как никогда,
что за женой надо ехать в стокгольм.
не всё равно
страх перед первым снегом,
перед дозой бездарных рифм.
моя лодка стремится с разбегу
на очень красивый риф.
за сосны цепляется осень,
в рассветах смертельный покой.
в неделе дней девять-восемь,
я успеваю с тобой
вскормить молодую борзую,
забить молодого быка.
и навсегда обязуюсь
запомнить рельеф потолка.
страх перед крепким союзом,
перед рожденьем детей,
перед возможной обузой,
перед истленьем костей.
страх как зияющий космос,
страх как последнее дно.
страх – это брод через взрослость,
а после уже всё равно.
мальчик
мальчик с самооценкой ниже
температуры превращения в лёд воды,
с историями, заимствованными из книжек,
с прошлым жиже, чем мой сигаретный дым.
сдаётся, я старше тебя на сто сотен разлук
и многоопытнее (ну что скрывать?)
в искусстве стягивания заевших брюк
с ориентированием на местности, где кровать
обозначена красной точкой конца пути.
нефиг продумывать всё заранее.
не бойся, мальчик, и не грусти:
нет ничего кроме жизни и ран её.
я разделю с тобой время, успех и славу.