Прощённая

– Ещё аккуратнее, – он вошёл снова, забирая себе ещё больше пространства внутри меня.

Я задрожала вся. Будто моё тело – планета, расталкиваемая землетрясением. И терпит фатальную катастрофу не только внутри. Его атакующие толчки как стальные копья из космоса, швыряемые гигантскими и меткими руками, бьют меня, пронзая и надрывая и моё небо, и мою землю.

– Я буду трахать тебя нежнее, если ты будешь стараться. – Он остался внутри, его пальцы метнулись к моей груди, по пути то щекоча, то причиняя боль. Он пропустил между ними мои соски, и сдавил, вырывая из меня умоляющий стон. – А если ты и дальше будешь лениться, – он выходит из меня полностью, – я буду делать так, – и входит до конца.

От этого удара из меня вышибает слёзы. Я зажмурилась. А когда подняла веки, на листе растягивались пятна, пропитывая бумагу серым, как глаза монстра позади меня, внутри меня.

– Я больше никогда не буду, – зашептала, снова выводя буквы. – Не буду обманывать тебя… – он отступил, но остался внутри.

Его руки вернулись к моей талии, но теперь поползли вниз медленно – гладящим, прощупывающим движением. И сомкнулись внизу. Прилегли тесно к моей коже, вплотную, повторяя контур треугольника.

Он стал двигаться понемногу. Медленно и не до конца. Задавая ощутимое, но уже безболезненное трение.

Я безостановочно записывала строчку за строчкой. Которые теперь всё меньше были похожи на кардиограмму. И тихо проговаривала слова, которые становились для меня не просто осмысленными. Они превращались в убеждение. Правило, которое я никогда не нарушу. Всасывались в мой мозг, как нечто материальное. Потекли вместе с моей кровью, напитывая внутренние органы его именем как целебной травой. Если я буду слушаться Илью, если я буду делать ему хорошо, он меня простит. И перестанет причинять мне боль. И отпустит.

Он пальцами провёл по клитору, слегка сжимая его. Выглаживая и выпрямляя, словно придавленный камнем росток. Я ощутила напряжение в венах, у основания бёдер. И оно начинало множиться и расползаться, задавая новые ощущения каждой клеточке там. Стало собираться вокруг клитора, где его палец уже выводил прерывистые дуги.

Эти ощущения стали ярче, чем утихающая боль внутри меня. Илья как-то узнал об этом. Он словно читал не мои мысли, но мои ощущения. И позволил себе протолкнуть член немного глубже.

Он чуть сдвинул палец, приподнимая его на вершину клитора. Надавил слегка. И стал водить по нему осторожно и сосредоточенно. Словно по самому близкому к краю лепестка местечку у сердцевины цветка. Боясь надломать его бархат, и желая лишь слегка зацепить пыльцу, не причиняя при этом никакого вреда.

Его член продвигался всё глубже через каждые три новых толчка. Всё ещё нанося мне боль. Но теперь он больше не был похож на опустошающее меня существо. Теперь он становился тем, что заполняет мою пустоту. Непривычным, нежданным, но сейчас таким неотъемлемым. Сейчас, когда ласки его пальца на моём клиторе принуждают меня терпеть из последних сил, чтобы не признаться самой себе. Не признаться: я не хочу, чтобы он останавливался.

– Пиши и повторяй, – его разомлевший голос надо мной требовал с издёвкой. – Пиши и проговаривай вслух своё обещание, Лиса-Алиса.

Руки снова перестали меня слушаться. Слова становились волнообразными, чередовали сжатие и растягивание. И я всё больше теряла контроль.

Сама не заметила, как приподняла живот, чтобы ему было удобнее гладить меня. Хотелось раскрыться ему как можно шире. Пусть и ценой того, что он видел в этом согласие. Пусть и дозволяя вместе с этим его члену проникать глубже уже без препятствий.

– Пиши же, – прорычал он, вбиваясь в меня до конца. И начиная убыстрять темп.

Его сходящий на хрип голос возбуждал. Мне стало казаться, что всё это – не злая игра. Что он действительно хочет меня. И что им движет уже не гнев, а желание.

Боль – ничто, по сравнению с наслаждением. Потому что сквозь боль можно идти, удерживая под контролем свою волю. Но то, что творила его рука, лишало всякого контроля. И страха. И рассудка. Осталось только одно, заветное, сокровенное, умоляющее «хочу».

Казалось, что если сейчас приложить ладонь к низу живота, можно отчётливо ощущать, как его плоть ходит внутри меня. Это было слишком глубоко. Терзало. Изменяло необратимо. Только из всей череды событий и ощущений моей жизни это стало чем-то самым-самым.

Карандаш вывалился из моих слабеющих пальцев. Отголоски здравого смысла ещё слышимо требовали не ощущать то, что я ощущаю. Но это было слишком далеко от того, что происходило здесь и сейчас.

А сейчас Илья ласкал меня, и я бы умерла, если бы это прекратилось.

– Плохая девочка, – рыкнул он, вдалбливаясь в меня с такой силой, что в комнате стали слышны ритмичные и хлёсткие шлепки. Его огромный член словно хотел забраться дальше, чем это позволяла моя физиология. Его палец смял под собой клитор, и месил его, и заставлял вибрировать от быстрого темпа.

Я уже искусала губы в кровь, лишь бы молчать. Но это не помогло. Очередной круг с нажимом выплеснул такой взрыв эмоций, что перед глазами заплясали звёзды. Я застонала, вытянулась, вцепилась пальцами в ребро стола. Словно хотела подтянуться, сдвинуться, избежать нового круга. Но это было бесполезно. То, что было под его рукой, принадлежало сейчас только ему. Как отдельное от меня. Но даже на расстоянии приносящее наслаждение.

Илья двигался часто. Он сотрясал меня. Обливал лаской. Выжимал мои соки. Проникал так глубоко, что я теряла саму себя. Казалось, так много его внутри, что от меня оставалось всё меньше.

И, наконец, подкатывающая волна перекатила край. Сшибла плотину. Накрыла меня всю, расстилая под собой.

Я вскрикнула. Шею заломило от боли и напряжения. Но внутри было так хорошо.

Рухнула. Прижалась ухом к столу. Не понимала, где удары моего сердца, а где удары его члена. Мне казалось, что их ритм одинаков. Что Илья бьётся внутри меня так же, как то, что даёт мне жизнь.

Я ощущала, как его напряжение растягивает меня и заставляет цепенеть. Он толкался так остервенело, что я не смела шевелиться. Он просто убьёт, и изнасилует мой труп, если я сделаю так, что ему станет неудобно.

Он вышел полностью. И через полсекунды я ощутила, как в мою ягодицу выстрелила струя. Горячая и вязкая жидкость потекла по ноге. И так отличалась по ощущениям от той влаги, что до сих пор продолжала накапливаться и медленно вытекать из моего лона. Смешиваясь со свидетельством того, что больше я не девочка.

Всё ещё дышал сбивчиво. Словно долго бежал, а теперь остановился. Он кончил бесшумно. Не выдав ни стона, ни хрипа. Будто ни на секунду не терял контроль. А мой стыд меня не заткнул. Как же я кричала, когда он довёл меня до оргазма. До сих пор дерёт горло.

– Поднимайся. Теперь я отведу тебя в душ, – его голос сквозь скрежет ширинки. Холодный, леденящий своим равнодушием.

Я послушно выпрямляюсь. Отступаю от стола. Но только мои руки лишаются опоры, как я начинаю терять равновесие.

Илья подхватывает меня под локоть. И ведёт к двери.

Идти трудно. Бёдра сводит. Будто между ними до сих пор его огромное тело. Капли его спермы добежали до щиколотки, и их оставшийся паутиной след холодит кожу и заставляет поёжиться.

Я тяну руку, чтобы одёрнуть юбку. Но вспоминаю, что Илья сам поправил её. Такой нелепый жест заботы, что даже смешно.

Боюсь поднять на него взгляд. Мне кажется, что равнодушное выражение его лица окончательно меня подкосит.

Мы идём по коридору до лифта. И поднимаемся на четвёртый этаж. Дверь с кодовым замком наглухо заперта. По пути ни одной живой души. В таком огромном доме даже большая семья растеряется. Зачем ему одному столько места? Или его сестра всегда здесь живёт?

А что, если он не один? Что, если в другое время здесь расхаживает в шёлковом пеньюаре его прекрасная жена, и бегают из коридора в коридор их дети? А сейчас они просто уехали. Куда-нибудь в собственный домик на берегу Средиземного моря. Наслаждаются вкусной едой и красотой южных растений. И вернутся тогда, когда меня уже здесь не будет. А пока я тут, они понятия не имеют, чем занимается Илья. Зато знаю я. Про эту его другую жизнь. Потому что хоть и частично, крупинкой пыли, но к ней отношусь.

Илья заводит меня в большую ванную, выполненную в чёрно-серых тонах. Пахнет можжевельником и влажными от пара берёзовыми вениками. В центре огромный светильник-иллюминатор, вдавленный в двухступенчатый потолок. А точно под ним в каменных рамах шар джакузи. Дальше, в углу, душевая кабина. Здесь есть стеллажи с толстыми махровыми полотенцами, идеально-белыми. Вдоль стены, на украшенном мелким квадратом серо-голубой плитки выступе, стоят пухлые ароматические свечи с нетронутыми фитилями. На полу, зеркальном от чистоты, вазон с сухими головками лаванды.

Илья набирает воду в белую полусферу джакузи.

– Раздевайся, – говорит, не смотря на меня.

– Я могу сама помыться.

– Во-первых, я не разрешал тебе разговаривать. А во-вторых, я не хочу сюрпризов. На тебе моя сперма. Такие мошенницы, как ты, быстро находят применение оставшимся следам. Мне совсем не надо, чтобы через девять месяцев ты заявилась сюда, требуя алименты на ненужного мне ребёнка.

Глава 10

Илья

– Давай же, – нетерпеливо выдаю я, располагаясь на деревянной лавочке. – И не смей отворачиваться.

Алиса бросила на меня полный презрения взгляд. И медленно, как в глубине воды, повернулась обратно ко мне лицом.

Глаза в пол. Слабые пальцы потянули бегунок молнии вниз. Открывая мне аккуратную грудь. Бюстгальтер смещён вниз, но недостаточно, чтобы я увидел соски, которые сжимал несколько минут назад. Твёрдые ещё до того, как я их коснулся.

Ткань платья теперь не зажимает в тиски две маленькие округлости, и жёсткая, искусственно созданная тесность ложбинки немного расширяется, формируя соблазнительное пространство между полудугами. Накрыть их своими ладонями, пряча полностью. И толкнуться между ними пару раз, прежде чем кончить. Одно удовольствие будет наблюдать, как от её дыхания грудь приподнимется, и струя потечёт вниз, до края пупка, и нырнёт в него, заполняя моим запахом.

Алиса худенькая, но очень женственная. Сочетает в себе хрупкость и мягкость. Хрупкость, ничего общего не имеющую с плоскобёдрыми анорексичками, которые уверены, что мужчине нравится сотрясать на себе обтянутый кожей скелет. И мягкость, которая фантастически далека от рыхлости, но близка к плодородию. Она как увлажнённая сильным дождём почва, готовая принять семя, и дать ему прорости.