Лето печали

Сабуров поднялся.

– Завтра я покажу американцу наброски и постараюсь его разговорить. Доброго вечера, мистер Браун.

Окутанный сизым дымом старик в кресле молча кивнул. Бодро сбегая по лестнице, Сабуров сказал сеттеру:

– Когда-нибудь и я стану таким, милый. Хотя нет, я не доживу до его лет.

Ежась под холодным дождем, он зашагал через пустынный двор к экипажу.

С напарником, как он решил называть мистера Грина, Сабуров распрощался на Чаринг-Кросс.

– Я зайду в книжные лавки, – объяснил он парню. – Встречаясь с беллетристом, полезно заранее составить представление о его творчестве.

Вспомнив о знакомстве с Достоевским, Максим Михайлович развернул зонтик.

– То есть не о моем знакомстве, – поправил себя сыщик. – В Баден-Бадене Федор Михайлович понятия не имел, кто я такой. Он никогда не узнает моего настоящего имени и написать ему нельзя, – Сабуров загрустил.

Федор Михайлович вряд ли помнил некоего Александра Андреевича, оказавшего ему кое-какие услуги в Бадене, но у Сабурова остался автограф писателя. Книжка «Русского вестника» стояла с другими русскими изданиями в закрытом на ключ шкафчике в спальне мистера Гренвилла на Гилберт-плейс. Сабуров избегал принимать клиентов в комнатах, однако иногда другого выхода не оставалось. В спальню визитерам, разумеется, путь был закрыт.

В гостиной на потертом турецком ковре висела редкого уродства туземная маска, подаренная хозяйке комнат бывшим жильцом. Показывая квартиру, миссис Сэвилл объяснила, что постоялец был ученым.

– Доктор Гендерсон всегда вносил плату с опозданием по своей рассеянности, – женщина поджала губы. – Он работал в музее, но съехал, отправившись в южные моря.

Миссис Сэвилл поправила маску.

– Это пошло бы в счет его долга, но в музее отказались покупать идола, а старьевщик предложил за него жалкие пенни.

Сабуров отодвинул от камина медный экран, выложенный китайской яшмой.

– Можно сжечь маску или выкинуть ее восвояси, – резонно заметил Максим Михайлович.

Миссис Сэвилл искоса взглянула на увенчанное рогами, искаженное злобной гримасой лицо.

– Доктор Гендерсон велел так не делать, – неожиданно робко ответила квартирная хозяйка. – Якобы туземец, вырезавший маску, наложил на нее проклятие.

Сабуров коснулся мрамора каминной доски, где пара бронзовых лошадей тащила карету с со сломанными часами. Стрелки, видимо, остановились, когда доктор Гендерсон отправился в Саутгемптон, чтобы отплыть в последнюю экспедицию. Бывший жилец комнат Сабурова пропал без вести на Новой Гвинее.

Заинтересовавшись судьбой бедняги Гендерсона, Сабуров навел справки в Королевском географическом обществе. Древний старик, судя по виду, помнящий экспедиции капитана Франклина и его предшественника Бэрроу, сообщил Сабурову, что доктора Гендерсона, скорее всего, съели.

– В тех краях еще живут каннибалы, – добавил библиотекарь общества. – Жаль, доктор Гендерсон был даровитым ученым.

Так же говорили и о покойном Завалишине. Остановившись перед газовым фонарем у книжной лавки, Сабуров хмыкнул:

– Понятно, почему я думаю о Цепи. Что, если эти убийства тоже с ней связаны?

Максим Михайлович оглянулся, словно боясь заметить в текущей по Чаринг-Кросс толпе припозднившихся клерков и ранних посетителей театров знакомое смуглое лицо.

Он, впрочем и так видел Призрака каждый день. Маску на потертом ковре в гостиной словно лепили с проклятого Пьетро Дорио. Гендерсон оставил рядом и кривой кинжал, тоже туземного вида, с разукрашенной странными знаками ручкой. Сабуров не расспрашивал квартирную хозяйку об их значении. Миссис Сэвилл, наверняка, считала крючки еще одним символом проклятия.

– Например, знаком Люцифера, – Сабуров мог нарисовать его с закрытыми глазами. – Брось, ни Пьетро, ни, тем более ее нет в Лондоне.

Он аккуратно покупал русские газеты, но пока не встречал упоминаний о княжне Софье Михайловне Литовцевой.

– И не встречу, – Максим Михайлович разозлился на себя. – Они разбежались кто куда, как крысы с тонущего корабля.

Думая о судьбе мисс Перегрин, он уже не был в этом уверен. Звякнул колокольчик, Сабуров опустил зонтик в гнездышко. Тоби, от души отряхнувшись на ступенях лавки, деликатно устроился у порога.

– Будьте добры, пять листов чертежной бумаги, – попросил Сабуров. – Потом, два простых черных блокнота…

Лысоватый продавец в нарукавниках быстро собрал пакет.

– Желаете книжные новинки, сэр? – осведомился он. – Вышел в свет памфлет мистера Милля «О подчинении женщин». Вещь сенсационная, – парень сунул Сабурову брошюру. – Также, если вы предпочитаете юмористические издания, то к нам поступили путевые заметки мистера Марка Твена.

Сабуров принял пакет.

– Не предпочитаю, уважаемый сэр. Однако говоря об американцах, есть ли у вас книги мистера Генри Джеймса?

Продавец понимающе улыбнулся.

– Для супруги берете. Очень популярный дамский автор, хотя не Бог весть что из себя представляет.

Сабуров покинул магазин с томиком в бумажной обложке, где красовалось аристократическое имя. Сначала он подумал, что мистер Джеймс пишет под псевдонимом. Пробежав на ходу пару страниц, он сказал Тоби:

– Нет, де Грей – это герой. Но здесь есть и Маргарет, темноволосая красавица с черными как ночь глазами. Отлично, милый, – он улыбнулся. – Мы проведем тихий вечер в компании кофе, папирос и скучной стряпни миссис Сэвилл.

Согласно залаяв, Тоби устремился вслед за Сабуровым по Чаринг-Кросс.

Миссис Сэвилл считала, что мужчина нуждается в простой и сытной еде. Сабуров наизусть выучил репертуар квартирной хозяйки. В половине восьмого утра рядом с его дверью возникал поднос с чайником крепкого чая, миской овсянки, вареными яйцами и тостами.

Обычно в это время Сабуров боксировал в спальне. Подержанные перчатки и не менее потрепанную грушу Максим Михайлович приобрел у старьевщика на Чаринг-Кросс. Боксеров обязали носить перчатки на ринге только два года назад.

Принимая деньги, лавочник подмигнул Сабурову.

– Перчатки знаменитые. Раньше они облегали руки маркиза Куинсберри, благодаря которому бокс, наконец, обрел хоть какие-то правила.

Сабуров собирался вступить в организованный Куинсберри любительский спортивный клуб, куда допускали всех желающих без рекомендаций, однако новое дело отсрочило его планы.

– Теперь мы будем заняты днем и ночью, – сказал он улегшемуся на диван Тоби. – Завтра в одиннадцать Грин ждет нас на станции метро Слоан-сквер.

Время для визита к мистеру Джеймсу, обретающемуся в артистической колонии на тихой прибрежной улочке Чейн-уок, было выбрано как нельзя лучше.

– В девять утра он еще не встанет, – решил Максим Михайлович. – Однако в двенадцать он отправится завтракать и поминай, как звали. Литератора кормят ноги, особенно молодого литератора.

Мистеру Джеймсу недавно исполнилось двадцать шесть лет. Сабурову было только тридцать четыре, но иногда он чувствовал себя как мистер Браун.

– Кем бы он ни был на самом деле, – пробормотал Сабуров, подняв крышку блюда. – Посмотрим, что нам сегодня послал Бог…

Бог через миссис Сэвилл оделил Сабурова пирогом со стейком и почками. Обычно в творениях квартирной хозяйки первую скрипку играли морковь и картошка, но сегодня миссис Сэвилл, видимо, воспользовалась вечерней скидкой у мясника на Грейт-Рассел-стрит. Стейк больше напоминал подошву, однако завтрак и ужин входили в довольно низкую квартирную плату. Сабуров не собирался жаловаться.