Лето печали

Заметив взгляд Сабурова, устремленный на картину рядом с роялем, американец добавил:

– Портрет работы мистера Лейтона, – Максим Михайлович кивнул. – Маргарет больше нравились прерафаэлиты, однако они вышли из моды, а в новой французской манере в Лондоне никто не пишет. Остается только академическое искусство.

О новой французской манере Сабуров узнал из письма фрейлейн Якоби, находящей время на художественные выставки. Девушка восхищалась нашумевшей картиной некоего месье Мане.

– Наконец живописцы отошли от естественных красок и стали использовать достижения химии, – Максим Михайлович улыбнулся. – Искусственные цвета ярче традиционных.

На полях письма красовалась алая клякса.

– Это достижение моего здешнего коллеги, – продолжила фрейлейн Амалия. – Добыча и производство киновари опасны для здоровья, а новый краситель безвреден и дешев.

Сабурова странным образом успокаивали ее химические трактаты. Доктор Якоби писала о консервации продуктов, удобрениях и выделке кожи, всякий раз извиняясь за, по выражению Амалии, не нужные ему сведения.

– Очень даже нужные, – ответил ей однажды Сабуров. – В моей профессии я должен разбираться во всех сферах человеческой деятельности, фрейлейн Якоби. Благодаря вашим письмам я стал знатоком химии.

– В манере месье Мане, – ловко ввернул Сабуров. – В Британии так писал Тернер.

Сочинитель уважительно посмотрел на него.

–Вы знаток искусства, мистер Гренвилл, – заметил он. – К сожалению, Тернер сейчас не в чести. Маргарет позировала мистеру Лейтону по его личной просьбе. Я попросил Лейтона об одолжении и он создал копию только для меня.

Сабуров затянулся крепкой папиросой.

– Большой портрет отправился в «Тополя»?

Джеймс помолчал.

– Понятия не имею, мистер Гренвилл. Я никогда не навещал виллу Маргарет, – Сабуров поднял бровь. – Никто из наших общих знакомых там не бывал. Она устраивала вечеринки в ресторанах или в загородных гостиницах. Мы думали, что на вилле живет ее покровитель.

Сад «Тополей» действительно не выглядел ухоженным. По словам Джеймса, в марте мисс Перегрин рассчитала прислугу и продала выезд. Девушка не распространялась о цели ее американского путешествия.

Джеймс пожал плечами.

– Я снабдил Маргарет рекомендательными письмами к артистическими кругам Нью-Йорка, но мне казалось, что она собралась в Америку не ради развлечений. Я думал, что она отправилась за океан в поисках мужа. В последнее время она грустила.

Сочинитель задумался.

– Либо она поссорилась с покровителем, либо он ее вообще бросил. В Национальной галерее, стоя перед картиной Тернера с поездом и туманом, Маргарет заметила: «Когда туман рассеивается, жизнь становится ясной, как чистое небо на картинах итальянцев».

Сабуров подался вперед.

– И что дальше?

Джеймс недоуменно ответил:

– И ничего.

Остановившись перед массивными дубовыми дверями виллы, Максим Михайлович достал связку ключей, полученную от констебля у ворот «Тополей».

Грин заметил:

– Парень стоит здесь со вчерашнего дня. Мы понятия не имели, что за девушка перед нами, но теперь, благодаря вам…

Сабуров прервал его:

– В первую очередь благодаря вам, мистер Грин, – парень покраснел. – Именно вы обратили внимание на объявление в газете. Однако плохо, что мистеры Январь и Февраль пока остаются загадкой.

Мистер Джеймс не опознал рисунки покойников. Сабуров был склонен ему верить. По его мнению, парень не имел отношения к утопленникам.

– Помимо мисс Перегрин, – Сабуров нашел нужный ключ. – Однако он никогда не поднял бы на нее руку.

Максим Михайлович отпрянул назад. Дверь распахнулась, не дожидаясь поворота ключа. Сначала он даже не понял, кто стоит перед ним.

– Раньше я видел его только в кресле, – понял Сабуров. – Дело приобрело серьезный оборот, если он сам приехал на обыск.

– Проходите, мистер Гренвилл, – радушно сказал так называемый мистер Браун.

Большой портрет работы мистера Лейтона нашелся в парадной гостиной виллы. Шелковые гардины скрывали высокие окна, выходящие на реку. Сабуров остановился на персидском ковре под вделанным в потолок стеклянным фонарем. Поднимаясь по мраморной лестнице, они с мистером Брауном хранили молчание.

Для своего возраста государственный муж двигался необычайно легко. Браун носил старомодную черную визитку и шелковый цилиндр, сейчас покоящийся на рояле розового дерева. На пюпитре остались открытые ноты. Мисс Перегрин играла мазурки покойного Шопена.

Диваны пурпурного бархата и вышитые оттоманские подушки в гостиной блистали чистотой. Паркет наборного дерева блестел.

Сабуров незаметно хмыкнул:

– Либо слуги перед окончательным расчетом поработали на совесть, либо здесь кто-то появлялся после ее смерти.

Молчание становилось гнетущим. Браун невозмутимо рассматривал грустную улыбку мисс Перегрин на картине.

– Я не заметил вашего экипажа, – наконец, сказал Сабуров.

– Здесь есть служебная калитка, – повернулся к нему Браун. – Ландо я оставил на заднем дворе. Вам тоже было бы лучше воспользоваться черным ходом, – он покрутил сухими пальцами. – На всякий случай.

Сабуров решил не ходить вокруг да около.

– Вы приехали сюда, чтобы избавиться от доказательств связи мисс Перегрин с особой монаршей крови? – дерзко поинтересовался Максим Михайлович. – Если это так, то я вам больше не помощник, мистер Браун. Я не участвую в закулисных играх, – он невежливо засунул руки в карманы пальто. – И я обещаю, что....

Браун устало вздохнул.

– Что вы проведете независимое расследование и отыщете преступника, пусть и принадлежащего к самым высшим слоям общества.

Сабуров кивнул.

– Вы неудобный человек, мистер Гренвилл, – Браун усмехнулся. – Я навел кое-какие справки. Вы не сказали мне, почему вы покинули Россию, но я знаю о гибели князя Литовцева. Вы в то же самое время обретались в Баден-Бадене. Мы наладили хорошие связи с полицией германских княжеств, – он похлопал по дивану. – Садитесь, давайте покурим.

Сабуров упорно стоял на месте.

– Здесь нельзя курить или пользоваться мебелью, – холодно сказал он. – Это может уничтожить улики.