Меделин

Девочка не разговаривала и никто не знал, она немая или все ещё в глубокой скорби. По ее хрупкому телу, еще плохо сформированному, она казалась на вид лет 11-12.

В итоге, все быстро встало на свои места и через пару дней мало кто уже заговаривал о происшествии. Ее родителей схоронили, и Эльвира никак не решалась отвезти Меделин на могилу попрощаться. Девочка тоже не выказывала своего желания.

Ей поручили мыть посуду и стирать белье вместе со старшими, престарелым шлюшками, которых чаще уже использовали лишь в качестве прислуги, а для утех звали лишь, когда молодые все были заняты.

Девочка молча и послушно выполняла все поручения, ни на что не жаловалась, ела что давали, и вызывала только жалость, даже у пошлых завсегдатаев, что они даже и не пытались смотреть на нее как-то иначе, нежели как на обездоленного ребенка.

Хозяйка борделя часто посылала Меделин в лавку суконщика со списком заказов: девушкам то и дело приходилось шить новые платья, так как в порыве пьяной страсти, нетерпеливые клиенты неистово рвали их.

По пути девочка заглядывала к аптекарю и подолгу разглядывала с любопытством его склянки, баночки с пахучими порошками, принюхивалась к мазям. Любила наблюдать, как аптекарь, он же доктор по совместительству, останавливал кровь, перевязыаал и обрабатывал гноящиеся раны. Лечил как людей, так и лошадей. Видя ее интерес, аптекарь начал надеяться сделать ее своей ученицей и помощницей.

Освальд, так его звали, был выходцем из Норвегии, вместе с родителями приехал из Европы в поисках Светлого будущего, но столкнулись с еще большими проблемами, защищаясь то от индейцев, то от разбойников, свободно разгуливающих по бескрайним прериям. Родители Освальда попытались разводить скот, но постоянные нападения и засуха заметно их обескровили. Ферму пришлось продать и перебраться на прииски, но и там, кроме холеры не нашлось ни одного хотя бы малюсенького слитка. И будучи подростком, парень зарекся никогда не заводить семью, чтобы дети не страдали от ранней потери родителей.

Пришлось ему самому устраиваться подмастерьем то к кожевнику, то к пивовару, пока, наконец, не нашел свое призвание в лекарстве. Его умение быстро заживлять раны, быстро принесло ему любовь и благодарность жителей городка, что те помогли собрать средства и отправить его в Бостон обучаться медицине, взяв с него обещание обязательно вернуться к ним и стать их спасителем. Так он и поступил, сдержал слово. И хотя в Бостоне был влюблен в одну медсестру, но заклятие давило на него, и он отрекся от любви, едва не доведя отношения до алтаря. На этом его личная жизнь и закончилась. Иногда его видели в обществе какой-то то развратницы, но никто не был уверен, приходила ли она его утешить или полечиться.

И вот этот Освальд, которому было уже около сорока, вечно хмурый, с насупленными бровями, постоянно привыкший делать строгий вид, чтобы пациенты слушались его наставлений, глядя на юную посетительницу, начал, даже сам не замечая, слегка улыбаться. Было в этом ребенке что-то вдохновляющее и многообещающее. Наверное каждому человеку в какой-то момент жизни хочется иметь ребенка, хотя бы общаться с детьми, чтобы почерпнуть от них и вспомнить ту самую детскую чистоту и отсутствие всяческих барьеров, которые им навязывают взрослые. И в Меделин оставалось еще много детской энергии, которая даже в глубокой печали не позволяет сдаваться.

– Меди, – так он ее называл, – помоги мне, если тебе не сложно, подай вату и бинты. А еще вон тот синий флакон на верхней полке.

Чувствуя себя нужной, она ответственно и шустро справлялась с такими легкими, но важными поручениями. От этого она ощущала себя значимой, помощницей едва ли не самого главного человека в городе – лекаря, спасателя жизней. А спасать приходилось часто, то от ножевых порезов, которые происходили постоянно в ссорах из-за нечестных выигрышей в карты, то перепивши, не удержатся в седле и падают под копыта животных, то подцепят очередную модную болячку после ночи с красоткой. Но до последних пациентов Освальд девочку не допускал, хватало с нее и того, что она уже жила среди этого всего разврата.

Как-то он взял небольшой отпуск и уехал на ежегодный съезд докторов и фармаколлгов, и, вернувшись, привез всем на удивление девочке в подарок небольшую куклу. Меделин удивилась, но взяла игрушку и долго ее разглядывала. Стало ясно, что до этого с такими куклами она не играла и быстро повзрослела. И хотя Освальд видел в ней ребенка, ее мысли уже вышли из того возраста беспечности.

Меделин благодарно кивнула и ушла, унося подарок. В комнате, где она жила еще с тремя служанками, стоял комод и на него она и поставила куклу. Ее компаньонки охали и восхищались сами как дети, разглядывая искуственные локоны и изящные кружева. И в итоге дали кукле имя младшая Меди.

3

Прошло уже два месяца, а Эндрю все не возвращался. Эльвира принимала клиентов с такой брезгливость, с какой никогда раньше не сталкивалась. И каждую пропитую рожу она сравнивала с молодым и свежим лицом любимого. И она сама не могла себе еще признаться, что настолько сильно влюбилась, что с тоской вздрагивала, заслышав на улице конское ржание и стук копыт. В каждом приезжем она пыталась узнать Эндрю. Соседки сочувственно похлопывали ее по плечу, пытаясь утешить или сами вздыхали, что понятие любовь и они – вещи несовместимые.

Эшли, особо не сварливая, начала выказывать свое недовольство:

– Вы что все себе позволяете? – бранилась она. – С вашими кислыми рожами только врагов отгонять! Вы мне так всех клиентов отвадите. Хватит хныкать, жизнь не сахар. Думаете мне слаще живется?! А ну-ка надели широкие улыбки на рот!

– Да, легко ей поучать, – шептались девушки.

– Когда ее саму сюда привезли, она быстро охомутала младшего брата хозяина этой адской забегаловки, женила его на себе и больше ей не пришлось подставлять зад всем этим ублюдкам.

Да, Эшли оказалась смышленой, и, завидя легкую добычу в виде неказистого парня, на которого даже шлюхи не хотели смотреть, быстро его затащила под венец. А через год в перестрелке его брата пристрелили и прибыльное заведение досталось ее мужу. И кто тут с тех пор больше распоряжался, она или он, уже мало кто понимал. Но дело шло, клиентов было всегда набито, комнаты девушек не пустовали и часто самые привлекательные приходили к Эшли заплаканные, с отекшими засосами, прося дать им хоть часика два на перерыв, иначе они просто не встанут с постели живыми. Эшли отправляла их в чулан отлежаться на тюфяках и давала бутылку рома, чтобы они выпили и расслабились. Девчонки пили, пуская бутылку по кругу, жалуясь друг другу на дикие выходки мужланов, до тех пор, пока не начинали пьянеть и острить, ехидно шутить над их недостатками. В такие минуты смеха им начинало казаться, что не ими управляют, а они сами себе хозяйки, в чьих руках крутятся тонкие нити мужиков- марионеток. После таких похмелий девушки снова возвращались к работе и уже не чувствовали себя заезженными кобылами. И Эшли прекрасно это понимала, и потому не жадничала и щедро одаривала своих работниц дорогими сортами алкоголя, а на выходные выдавала каждой по 50 пенни на сладости. Для каждой девушки она откладывала по пенни в неделю на тот случай, если вдруг однажды кому-то придется покинуть этот приют. В редких случаях отчаявшимся проституткам удавалось сбежать с каким-то погонщиком скота, если парень оказывался способным взять на себя ответственность за падшего ангела. Эшли давала ей в дорогу те скопления, чтобы если вдруг парень передумает, разбитое сердце не разорвалось полностью и несчастная снова могла вернуться. Но не все из них возвращались. По слухам, некоторых убивали ревнивые любовники, припоминая им их неприличное прошлое.

Так что девушки, даже в отчаянии, боялись оставить единственный уголок на планете, где им были рады.

– Меди, – позвала хозяйка помощницу и протянула ей блюдо с дымящейся кукурузой в масле. – Отнеси в чулан девчонкам, пусть не пьют на пустой желудок.

Меделин поспешно понесла закуску, лавируя между шатающимися клиентами у барной стойки.

– Вот не успеете оглянуться, как объявят очередной аукцион и не останется от нее совсем ни рожи ни кожи, – услышала девочка огрызок разговора, но не придала ему значения, еще не ведая о торгах по случаю продажи девственности.

– А, вот и ты, иди сюда, – завидя Меди, позвала ее горбоносая Джудит. Ее рука сразу потянулась к пустой оловянной кружке, а другой она уже наклоняла пустую на треть бутылку виски. – На, попробуй, вдруг втянешься и составишь нам компанию, – и протянула девочке.

Та покосилась на окружающих и втянула голову в плечи, поджав губы, словно опасаясь как бы ей не влили насильно.

Из-за стола встала, пошатываясь, рослая, чуть мужеподобная Глория, и отобрала кружку:

– Не порть ребенка раньше времени, и без тебя еще научится, может так выпивать начнет, что и тебе не хватит.

Дамы разразились смехом, хватаясь за животы, похлопывая соседок по плечу:

– Вот ты сморозила!

– Давай же сюда кукурузу, а то отстынет, пока ты стоишь у двери, – отобрала Глория блюдо и приобняла девочку: – красивые у тебя глаза, живые… в них видна жизнь, а посмотри в мои глаза. Что ты там видишь? – приподняла ее подбородок, чтобы Меделин смогла внимательнее на нее посмотреть.

Девочка заглянула, но взгляд проститутки был замутнен и никакой осознанной мысли там не роилось. Меди пожала плечами. Глория кивнула:

– Вот и я не вижу больше в них энергии. Мой взгляд потух. Понимаешь это? А ведь и я, и все мы тут, – обвела рукой подруг, – были юными и наивными, и у нас были живые глаза…

– Выпей лучше еще, – окрикнула ее Джудит, – тогда жизнь вернется.

Меди аккуратно вынырнула из-под объятия Глории и поспешила ускользнуть от них.

Запах алкоголя ее не смущал – привыкла уже служить в баре, но ее нутро отвергало пьяное женское общество, хотя ничего лично против них она не имела.

Схватив по пути корзинку, поспешила из бара в конец города, где хромой рыжий старик Хенекен содержал курятник и продавал свежие яйца. Девочке нравилось ходить к нему, потому что помимо трех дюжин обычного заказа он давал ей лично в подарок два отваренных в крутую, а за это она тайком носила ему кусочки копченой свинины. Пьяные клиенты борделя заказывали много, но многое и недоедали. Выросшая в недостатке девочка с раннего детства очень ценила каждый кусок и не позволяла еде пропадать зазря. Потому собирала объедки со столов, тщательно и аккуратно их обрезала от надкусанных частей. Огрызки кидала кошкам и собакам, а те куски, что смотрелись после ее обработки прилично, распределяла на несколько частей. Что-то ела сама с Эльвирой, а остальное относилась аптекарю, в булочную в обмен на пирожное, и вот этому куриному хозяину.

Будучи еще ребенком по возрасту, она уже практиковала такую взрослую черту, как находить нужных людей и получать от них выгоду взамен на пользу. Пока из городских она выбрала себе этих троих, но внимательно присматривалась кто бы еще мог быть ей полезен.

– Здравствуй, деточка, – обрадовался мужчина, завидя посыльную и уже водя носом, что там припрятано у нее на дне корзины.

Она заговорщицки подмигнула и шмыгнула внутрь курятника. Протянула корзинку для яиц. А сама подошла к шкафчику, на котором ее уже ждали два желтоватых яйца. И пока Хенекен отламывал краюху чуть зачерствелого хлеба, чтобы есть его с окороком, Меди стукала яйца о дерево.

4

Легко справляясь с обязанностями помощницы по хозяйству, юная Меди умела управлять своим временем и успевала, делая вид постоянно занятой, гулять по городу, наблюдая за жизнью обывателей.

По воскресеньям все ходили в приходскую церковь. Работницы дома забавы тоже имели такое право, потому что перед Создателем все равны, а уж перед падро и тем более. Он не гнушался получать пожертвования ни от кого. Девочку тоже наряжали и водили с собой на службу. Ей было ужасно там скучно. Единственной занятной вещью было наблюдать за прихожанами, кто как реагировал на проповеди, кто потом оставался на исповеди, с какими лицами и гримасами они изображали ропот и почтение перед святыми стенами заведения. И мало кто казался Меделин искренним в своих обращениях к Господу. И хотя вместо воскресных молебен она предпочла бы погулять по округе, посещать место единения всех, не зависимо от рода деятельности и достатка, стало полезной обязанностью. Среди горожан молчаливая девочка выискивала тех, к кому бы она могла обратиться за помощью или предложить какие-то свои, пусть пока и незначительные услуги. И среди женского состава она заметила пару дам, которых взяла себе на заметку, но еще не знала, что у них может быть общего. А среди мужчин особо напыщенными казались ей усатый банкир, вечно прогуливающийся с тросточкой, самодовольный шериф, вечно сплевывающий табак, и сердобольный учитель из приходской школы. Но пока за образование ей нечем было платить ему, но она решила обдумать что ненужное в баре и борделе, но достаточно ценное, что она может предложить ему в обмен на знания. Все остальные пока были ей не особо понятны.

Эльвира дотошно молилась, чтобы ее душа побыстрее вернулся и не забыл свои обещания. Другие девушки просили Высшие Силы дать им терпения или избавить поскорее от такой жизни. Чего просила Меделин никто не мог даже догадаться. Ни разу с тех пор как ее нашли, она не проронила ни слова, что все привыкли считать ее немой, а потому одновременно и полуневидимкой. Ее же такое отношение к ней вполне устраивало, потому что крутясь на виду, она умудрялась исчезать незаметно и так же незаметно появляться, что никто и не замечал ее отсутствия.

В борделе она в основном дружила с самого начала лишь с Эльвирой и та постоянно как равной подруге делилась с ней своими ожиданиями, переживаниями, тревогами. Остальные девушки больше воспринимали Меди как должное и чаще играли с ее куклой, нежели общались с ней самой.

Меделин по-своему любила их всех, считая единой семьей, потому что внутри дома все знали друг о друге абсолютно все.

Как-то рано утром, едва она успела умыться, переодеться, и пройти на кухню выпить воды, как увидела еще заспанных девушек за работой. Эшли купила три мешка лука и теперь они все вместе перебирали его, заодно очищая для завтрака. Он был сердитый и у некоторых глаза не выдерживали. Слезы катились градом, приходилось вытираться рукавами, а если кто цеплялся руками, то наоборот, глаза еще больше щипало. Едкий запах овоща распространился по всей комнате, что у вошедшей Меди запершило в горле. Она поспешила налить себе воды, навострив уши, потому что услышала интересные обсуждения краснокожих мужчин.

– Я видела двоих вчера в кузнице. Ходила туда точить ножи, а они выбирали себе большие резаки. Боже, если б вы видели какое у них обоих упругое тело. Грудь без волос и вздымается прям как моя, когда я вхожу в оргазм. Я прям залюбовалась ими, что между ног взмокло. Думаю они это учуяли, как собаки, и посмотрели на меня пристально, даже переглянулись. Уж на что я забыла что есть стыд, и то покраснела как монашка.

Две засмеялись, вытирая рукавами мокрые щеки, и на перебой стали вспоминать где и когда возбудились на полуобнаженных молодых индейцев.

– Так-то оно так, – перебила их Глория, – но от них ужасно воняет тухлым салом.