Неблагонадежный человек

– Ох, и скупая вы, мамо? Одну пузанину выбрали. – Катерина с недовольным видом укладывает сало в корзину. – Ну, вроде бы все взяла. – Она берет в руки корзины, пробуя их на вес. Они тяжелые.

– Я с вами поеду, Катя, – Катц поднимается из-за стола и берет одну корзину, – мне тоже в область надо.

Гудят поезда. Сбрасывая скорость, мимо станции проходят составы. Кузьма Авдонович с Катериной провожают взглядом грохочущие вагоны.

– Сейчас пойдет наш товарняк, – говорит Катерина, – здесь он притормозит. Увидите углярку с площадкой и цепляйтесь. Я подам корзины.

– Зачем такие сложности? – пытается возразить Катц. – Может, дождемся пассажирского?

– До вечера можем прождать, они здесь редко останавливаются.

Выпустив с шумом пар, мимо проползает паровоз. Скрежещут тормоза. Медленно тянется стена товарных вагонов. Катц с напряжением всматривается в мелькающие полувагоны, стараясь не прозевать тормозную площадку. Увидев подножку, он, пригибаясь, приближается к составу.

– Схватывайтесь! – кричит Катерина.

Схватившись за поручни, Катц напрягает все силы, подтягивает к подножке колени, становится на ступени ногами и втаскивает свое худое длинное тело на площадку. Затем принимает от Катерины корзины и подает ей руку. Раздается пронзительный свисток, состав набирает скорость. Покачиваются и лязгают буферами неповоротливые вагоны.

– Ни разу еще так не ездил, – ежится Катц, поднимая воротник плаща.

– А мы вот только так и ездим, – улыбается Катерина. – А вы в область по делам или родню проведать?

– Нет у меня ни родни, ни дел, – признается Катц.

– Совсем никого?

– Совсем. Погибли еще в сорок первом. Жена и двое сыновей. Немцы разбомбили состав с эвакуированными. Сейчас моим мальчикам было бы столько же, сколько и вашим.

Катц замолкает и смотрит на скучные бескрайние поля. Молчит и Катерина, задумавшись под мерный стук колес.

Поезд заходит на станцию, предупреждающе шипя и выпуская пар. Минуя вокзальные постройки, уходит на запасные пути, втискиваясь в пространство между двумя стоящими составами. Катерина и Катц спрыгивают с платформы и идут вдоль колеи. В просвете между вагонами соседнего товарняка Катц замечает своего ассистента с вещевым мешком за спиной.

– Барух! – окликает Кузьма Авдонович.

– Катц! – поворачивает голову Барух. Он ныряет под вагон и выныривает с другой стороны. – Вот и свиделись, профессор…

– Уезжаешь?

– Уезжаю.

– И куда?

– Хочу до Палестины добраться…

– Дали разрешение на выезд?

– Отказали. Может, повезет нелегально перейти границу.

– А если не повезет?

– Сошлют…

– Может, не стоит тогда…?

– Хрен редьки не слаще… Все равно сошлют… за тунеядство. Я ведь теперь отказник, а с таким клеймом все двери закрыты. Не дают нам, евреям, спокойно жить. Все мы тут делаем не так. Помните профессора Гутмановича? Так сослали его за тунеядство. Когда обратился за разрешением на выезд, уволили, не давали нигде работать, а потом сослали. Так что, если уж ссылка, то хоть за дело.

– Будь осторожен, Барух.

– Прощайте профессор.

Они крепко обнимаются, и Барух снова ныряет под вагон, исчезая в белых клубах пара.

В хате Курлычихи садятся вечерять. Катерина подает на стол, гремя глиняными мисками. Каждый раз, как она двигается возле Кузьмы Авдоновича, ненароком касаясь его юбкой, лицо учителя покрывается краской. Он искоса поглядывает на Курлычиху, не замечает ли та его смущения. Но баба Мотря, жуя хлеб, занята своими заботами.

– Опять Васькины куры гребутся в нашем огороде, – ворчит Курлычиха, – таких ям нарыли… говорила ей, что потравлю…

– Та оставьте вы, мамо, пусть роют, все равно весной пахать, – вступается за кур Катерина. Она словно тоже не замечает неловкости учителя, но ее слова, обращенные к нему, гладят его по душе. – Ешьте, Кузьма Авдонович, гарный кулеш сегодня получился… со смальцем…

С улицы стучат в окно.

– Выйди, Катерино, посмотри, кого там принесло, – всматривается в темное стекло баба Мотря.

Катерина выходит во двор.

– Чего тебе, Онысько? – узнает в темноте дородную фигуру самогонщицы Анисьи.

– Я к вашему стояльцу. Покличь учителя.

– С какой радости? – хмурится Катерина.

– Дело у меня к нему есть…

– Ох, знаю я твои дела, Онысько! Или споишь, или голову заморочишь.

– Та шо ты там знаешь!? Дело, говорю, у меня. Зови!

Катерина возвращается в хату, и, не глядя на Кузьму Авдоновича, начинает сердито греметь чугунками.

– Выйдите, учитель, – говорит она нехотя, – Оныська кличет.

– И что этой срамнице нужно от учителя? – вмешивается баба Мотря.

– Не знаю! – злится Катерина. – Дело, говорит, у нее какое-то.

– Знамо какое, – ворчит Курлычиха, – приваживать своим окаянным зельем мужиков. Пол деревни извела. А кому пожалуешься? Если сам председатель захаживает среди бела дня. Срам-то какой.

Катц накидывает свой плащ и выходит на порог. Полная луна освещает двор. От тернового куста сбоку палисадника отделяется женская фигура и стремительно приближается к порогу.

– Пройдемся до ставка? – Анисья по-свойски берет учителя под руку.