Царствуй во мне

– Час от часу не легче. Зачем свадьбу?

– Мы хористок на сторону отдаем только в честное замужество.

– И с выкупом?

– Да хоть и с выкупом.

– Мил человек, ведь я женат. Вы, кажется, православные? Венчаный я, понимаешь?

– Дело твое, венчаный или нет, а цыганскую свадьбу сыграй.

– Послушай, нельзя ли ей в табор вернуться – к своим родным, и выйти замуж, за кого пожелает? Я не притронусь к ней, а выкуп за мной, как обещано.

Дружной горячо зашептал Шевцову в ухо:

– Табор ее обратно в хор отдаст…

Шевцов обернулся:

– Погоди… За кочевого пойдет – уже не отдаст. Да и хор замужнюю не примет.

Худой, как вешалка, цыган в обвисшей расшитой рубахе перевел разговор юнице.

Илона, взяв Шевцова за руку, что-то выговорила с чувством, темпераментно поводя очами цвета спелой черешни и необъятной, засасывающей глубины.

– Она готова уйти из табора и хора – за тобой. Будет верною женой. Нарожает тебе много детей. Исполнит любые прихоти.

Шевцов взялся за голову. Дело осложнялось.

– Илона, я тебя заберу, а потом ступай спокойно на все четыре стороны.

Цыган ответил за Илону:

– Свадьбу сыграешь – навек жена. Бросить не можешь, да и никто замуж не возьмет. Порченая.

– Почему порченая?

– Должен свадьбе кровь предъявить.

– Что за обычаи… Зарезать я ее, что ли, должен?

– Господин хороший, не маленький ты. Девственную кровь показать. Чтобы честный брак.

Дружной уже дергал за рукав:

– Шевцов, перестань спасать мир. Всегда с тобой в историю угодишь.

Шевцов огрызнулся:

– Езжай, Дружной. Давно не держу.

Сергей Александрович обреченно подавил вздох сожаления, потер утомленные глаза. Приключение внезапно затянулось.

– Дилемма, однако. Переведи Илоне: может ехать со мной, но свадьбы не будет. Обещаю, что не обижу. Слово офицера. Вам – даю двойной выкуп.

* * *

– Шевцов, надо тебя на экспертизу душевного здоровья отослать. Виданное ли дело: положить жалованье за два года, да еще экипаж заложил. За дикарку туземную. И двух слов с ней не скажешь.

– Серж, не просветляй мне разум. Он давно просветленный. А в Туркестане – и вовсе заблистал. Одежду человеческую взял? Не то на первом перекрестке жандарм за кражу детей перехватит.

Экипаж подъехал к пятиэтажному дому с затейливой художественной лепниной и колоннадой, в одном из богатых кварталов столицы.

Дружной присвистнул:

– Ну и хор… Раскапиталисты. Побогаче всех нас вместе взятых.

Шевцов между тем уже вел переговоры с нагловатым швейцаром.

Молодые люди дожидались более получаса. Пройти дальше парадной им так и не дозволили. Наконец на центральном лифте спустился холеный смуглый господин, на вид лет семидесяти, в парчовом таусинном халате перламутрового отлива. Надменный, полный собственного достоинства, он передвигался величаво, с некоторой вальяжностью. За ним следовал расторопный вихрастый малый в дорогой паре, которого престарелый чванный цыган именовал Василием.

– Чему обязан?

– Мы за Илоной.

– Привез, что обещал?

– Привез.

– Василий, деньги прими.

– Василий, руки убери. Сначала Илону.

– Она собирается. Пока деньги пересчитаем.

– Пересчитаете, когда придет.

– Женщины долго собираются. Зачем время терять.

– Ничего, мы не торопимся.

– Сквозняк, не стану я здесь с вами стоять. Да и недосуг. Прощайте.

– Ничего, подойдем позже, когда будет готова. До свидания.

Красавец Василий засуетился:

– Почтенный, девушке надо убедиться, что ты с серьезными намерениями. Бывает, иной представляется серьезным человеком, а сам проходимец и нищий. Деньги покажи.