Айседора Дункан. «Танцующая босоножка»

– Я попробую его отговорить…

Элизабет кивнула. Как бы ни были Дунканы злы на ренегата в своих рядах, они простили бы Августа, вернись тот в строй с покорно опущенной головой.

– Где вы познакомились? – поинтересовалась Айседора, как только они с братом вышли из дома.

Август принялся с воодушевлением и надеждой объяснять, что Сарра талантливая актриса, она играет… играла Джульетту и так хороша в этой роли, что не влюбиться невозможно.

– Ты ее тоже полюбишь, я уверен!

Сестра уверена не была.

В крошечной меблированной комнатке их встретила хрупкая девчонка, тонкая до прозрачности и бледная до синевы.

Лет шестнадцать, не больше, – подумала Айседора. – Какая из нее жена? Надо объяснить это Августу, чтобы подождали, пока это дитя не повзрослеет. А он тем временем поплывет вместе с остальными в Европу.

Ей стало жалко беднягу, Айседора раскинула руки, приглашая Сарру в свои объятья. Та прижалась, словно маленькая, уткнулась лицом в плечо и звонко шмыгнула носом. Сестра собралась объявить растроганному такой сценой Августу, что Сарра обязательно понравится Дунканам, семья простит своеволие одному из своих членов, и молодые люди смогут пожениться года через два, когда девушка тоже приедет в Европу.

Но ничего сказать не успела, Сарра вдруг странно хрюкнула и метнулась за занавеску. Ее вытошнило! Айседора растерянно смотрела на брата, тот развел руками:

– Мы уже поженились, Сарра ждет ребенка и тяжело переносит беременность.

Вот почему она бледная до синевы…

Да, за такое Дункан Августа не простят. Влюбиться – это одно, намереваться жениться совсем другое, но завести ребенка?!..

– Это ее комната? – Айседора обвела взглядом маленькую комнатку со старой мебелью. Чистенько, но совершенно не соответствует духу клана, Дунканы любят простор для движения и предпочли бы пустые стены и полное отсутствие мебели этому мещанскому райку.

– Наша…

Вот куда уходили деньги Августа, когда тот делал вид, что выплатил какой-то штраф или по рассеянности потерял билет на поезд во время турне. Вот где, а не в театре он ночевал после пожара.

– Тебе лучше остаться здесь… Я попробую убедить маму, что внук ее вовсе не состарит, но не уверена, что получится.

Айседора не стала дожидаться, пока Сарра придет в себя, она не переносила запаха и поспешила удалиться, пока саму не вырвало. Шла домой и размышляла о том, как преподнести новость родным. У самой гостиницы, где ее с нетерпением ждали мать, сестра и брат, Айседору вдруг осенило: с ней самой могло произойти тоже, что и с Саррой! Она вполне могла забеременеть от Ивана Мироцкого.

– О, нет! Больше никаких мужчин!

Но вместо того, чтобы пожалеть юную невестку, Айседора разозлилась: Август не подумал о возможных последствиях, позволив страсти одержать верх над разумом. Именно страсти, а не любви, потому что любовь это иное, любовь полет, стремление ввысь, в небо, а не мещанское болото мебелированных комнат. Августу не вырваться из этого болота – засосало, брат потерян для семьи навсегда.

Она так и сказала родным. Мать поджала губы, Элизабет снова прижала к глазам платочек, а под пальцами Раймонда треснул сжатый карандаш.

– Ну что ж, нас осталось четверо! – объявила детям Дора. – Но это не повод, чтобы забыть свои мечты.

Раймонд фыркнул:

– Дешевле будет плыть…

– Значит, он этого не достоин! – неожиданно твердо заявила мягкая Элизабет.

Ночью Айседора долго лежала без сна, стараясь не крутиться, чтобы не услышали, и размышляла о случившемся. Мать столько лет твердила, что если из цепи вырвать одно звено, она распадется на части, что им не нужен никто другой, только они пятеро. Она не позволила Дульси встречаться с отцом, когда тот однажды все же объявился в доме, а остальных и вовсе не подпустила к папаше. Они действительно были крепки спаянностью, любой знал: заденешь кого-то из Дункан, будешь иметь дело со всеми. Но главной была мечта: завоевать своим искусством мир! Покорить и убедить в верности своего видения.

И теперь Август вдруг пошел своей дорогой. Что если и остальные поступят также?!

Айседора скосила глаза в сторону Элизабет. Сестре двадцать восьмой год, нет, Элизабет не выйдет замуж, она свыклась с мыслью, что жизнь будет посвящена искусству и семье, их семье. Раймонду двадцать три года, но все его помыслы устремлены к Элладе, выучил древнегреческий, постоянно цитирует стихи, на девушек не смотрит совсем.

Ее вздохи услышала Элизабет, зашептала:

– Ты не спишь, Дульси? О чем ты думаешь, жалеешь Августина или эту Сарру? Не жалей, она хищница, укравшая у нас брата!

Айседора подумала:

– Видела бы ты эту «хищницу»!

Но сказала другое (не хотелось выглядеть слабой):

– Думаю, где бы раздобыть денег. Накопить не удастся.

И снова Айседора взяла все на себя. Уже понятно, что мать уже не может давать уроки, возраст не тот, здоровье пошаливает. Элизабет, как бы ни старалась, столько не заработает, даже если увеличит число учеников в пять раз. Раймонд больше занят теоретическими спорами, чем делом. И Айседора отправилась по домам тех, у кого она танцевала.

– Миссис Т., вы слышали о пожаре в «Виндзоре», уничтожившем половину отеля? Мы как раз жили там. Да, остались без всего, буквально на улице. Вы не могли бы одолжить в качестве помощи некоторую сумму?..

Сказано двояко: в качестве помощи и одолжить. Попробуй разбери просит пожертвовать или в долг. Айседора еще рассказала о героизме сестры, хладнокровно спасавшей своих учениц, а не семейное имущество. Миссис Т. кивала, ахала и подписала чек…

Айседора выпорхнула на улицу, готовая скакать от радости на одной ножке. Миссис Т. миллионерша, наряд ее швейцара стоит куда дороже пяти, нет, теперь уже четырех билетов на пароход, если, конечно, добираться вторым классом. Ничего, поплывем вторым, – решила Айседора, разворачивая чек. Прыгать от радости сразу расхотелось – сумма в чеке была раз в десять меньше той, на которую девушка рассчитывала, всего пятьдесят долларов.

Постояв несколько секунд, Айседора круто развернулась и отправилась по следующему адресу. Теперь она будет описывать пожар и героизм Элизабет в более ярких красках, а еще напоминать о христианских ценностях и необходимости помогать ближним.

Айседора обошла несколько домов, выслушала множество сочувственных слов, но еще больше наставлений о том, что следует и чего не следует делать молодой девушке, чему ей нужно учиться вместо того, чтобы танцевать перед мужчинами полуголой, какие сценические костюмы надевать и как жить, не прося взаймы… Поняв, что больше нотаций и нравоучений выслушивать уже не способна, она отправилась домой.

– С меня хватит!

– Не получилось? – с тревогой вгляделась в лицо дочери Дора. Она знала, что Дульси отправилась к одной из самых богатых женщин Нью-Йорка просить денег. Той ничего не стоило выписать чек на пару тысяч долларов, только вчера газеты писали об ошейнике ее собачки, который стоит куда дороже.

– О, нет, миссис Т. была очень щедра! Она пожертвовала несчастной танцовщице целых пятьдесят долларов.

– Дульси, может, попросить у кого-то другого? Не одна же Т. богата, есть и другие.

Айседора выложила на стол добытые с такими унижениями купюры:

– Конечно, и они были еще более щедрыми. Эти десять долларов от миссис R, это пятьдесят от миссис В… Триста долларов на всех. Я больше не пойду клянчить.

Это был приговор их мечте. Трех сотен могло хватить на самые дешевые билеты на четверых, но на что питаться в пути и на что жить в Лондоне? Там их никто не ждет, комнату в долг иностранцам не сдадут, а надежду сразу найти работу питать не стоит.

– Может, мне пока остаться здесь? – робко предложила Элизабет. – Я могу продолжить обучать девочек. А потом приеду к вам.

В комнате повисло тяжелое молчание. Айседора с досадой стукнула кулачком по столу:

– Это я виновата! Не смогла сыграть несчастную погорелицу так, чтобы их сердца растаяли.