Памятник впрок

К шапито вела асфальтированная дорога. Главный вход в цирк облагородили: поставили яркие тумбы и даже воткнули пару кустов. Но за шатром после дождя земля размякла, стояли лужи, на их поверхности плавал мелкий мусор и радужные пятна бензина. Вид вокруг навевал тоску.

Передвижной цирк выглядел, как молодящаяся старуха, одетая не по возрасту в яркое платье. Издали нарядно, а подойди ближе, пудра осыпалась, кружева на платье пожелтели, и веет застарелым запахом мочи. В цирке всегда стоит специфический дух с нотками навоза, опилок, и актерского пота.

Бим не представлял себе жизни вне цирка. Он родился и вырос в опилках. Был он цирковым, если вы, конечно, понимаете, что это означает. Начинал с вольтижировки, как и его братья и сестры, но потом ушел в клоунаду. Ему нравилась его профессия, несмотря на бесконечные переезды и постоянную жизнь на колесах. Он не знал другой. Образ у него был грустный клоун. Иногда его сравнивали с Карандашом, иногда с Чарли Чаплиным. Сравнения по молодости льстило, а потом уже стало неважно. Да и новый зритель не знал ни Карандаша, ни Шуйдина, ни клоуна Андрюшу.

Роста он был маленького, щупленький. Последыш. До сих пор со спины его принимали за мальчишку. А обернется – на лице борозды глубоких морщин. Но главное глаза. Глаза старого уставшего спаниеля с тоской смотрели на мир.

Клоун, как говорится, употреблял. До запоев не доходило, но почти каждый день в каморке появлялась новая пустая бутылка. Да и кто не пьет? Старый пудель укоризненно смотрел на хозяина и ложился в ногах, когда тот засыпал. Старый пес страдал артритом, а по полу немилосердно тянуло сквозняком.

Бим выбросил окурок и медленно пошел в гримерку. Жена давно умерла. А месяц назад погиб сын. Отслужил в армии, женился на медсестричке из училища, находившегося рядом с воинской частью, и в цирк не вернулся. Медсестричка очень быстро забеременела и родила мальчика. Сын остался в городе. Но, конечно, по цирку тосковал. Все собирался приехать.

Два месяца назад сын погиб в шахте. По глупой случайности. Нет, он не был шахтером. Полезли с друзьями в законсервированную штольню. Что они там искали? Его сын шел первым. Остальные задержались на входе и это их спасло. Он умер практически сразу. В шахту пошел рудничный газ. Вдохнул и не смог выдохнуть.

На похоронах старый коверный не был. Не смогли найти его телефонный номер. В то время Бим был на гастролях где-то в глухой провинции, а когда, наконец, его нашли, сына уже похоронили. Невестка, совсем молоденькая девочка, растерялась от внезапно свалившегося на неё горя. Её родители, хорошо пьющие, мало чем могли ей помочь.

Когда Бим узнал, что произошло, он словно застыл внутри. Говорил, выходил на арену, шутил. А вечером в гримерке медленно выпивал свою бутылку и тихо выл, смотря остекленевшими глазами на дощатую стену, оклеенную старыми потрепанными афишами. Обнимал свалявшуюся собаку и засыпал. Во сне он видел огромную освещенную арену цирка. Себя молодого. Сыночка маленького. Жену в платье с блестками и высоких сапожках. Это была жизнь.

А днем он не жил. Он просто играл свою роль. Хорошо играл.

Мусорная инсталляция

Есть у меня закадычные друзья, я их всегда рада видеть в любое время суток. Вовка – один из них. Как-то звонит: «Что, говорит, делаешь?» А я на выставку собираюсь и планов своих менять не желаю. У меня там важная встреча с художницей Алисой из Бельгии. Она привезла для меня свою акварель. Настоящую. Это вам не произведение искусства в виде мятой туалетной бумаги с надписью « Наше прошлое» или «Все через желудок». А Вовка, как оказалось, уже на пороге стоит и на звонок жмет. «Я с тобой поеду!» – радостно сообщает мне.

Но сегодня я не в восторге от такого предложения. Люблю одна побродить. С людьми познакомиться. Не спеша, чтобы никто не дергал и не ныл то попить, то пописать.

Вовку ни книги, ни акварели, ни выставки, если это не автомобильные или строительные, сроду не привлекали. Он больше по железкам. А вот художница из Бельгии его очень даже заинтересовала.

Приехали на выставку, забрали акварель, бродим по залам. Вовка вокруг Алисы вьется. То за локоток возьмет, то комплимент сделает. Зависли мы у стенда с фантастикой, смотрим – пропал Вовка. Возвращается с букетом цветов и Алиске преподносит. Гусар хренов. Она порозовела, и так красотка, а сейчас вообще глаз не оторвать. Вовка кофе её угощает, мороженое покупает. Алиса от такого напора смущается и все время порывается за себя сама заплатить.

Ей уходить нужно, опаздывает куда-то по делам. Вовка ручку ей на прощанье поцеловал и со словами «Девочки, встаньте поближе» на Алискин телефон нас сфотографировал. Под шумок контакт ее себе скинул. Она убежала, а Вовка заскучал.

Мы с ним продолжаем экскурсию, гуляем по залам. Я злюсь. На всех стендах лекции идут. Авторы свои книги презентуют. Только я пристроюсь послушать, так Вовка через пять минут начинает канючить и шипеть мне в ухо: «Пойдем отсюда!» А если и соглашается присесть, то засыпает и начинает храпеть, да так громко, что я сама быстренько ухожу.

Идем мимо зала, где идет презентация книги «Искусство ХХ века. Ключи к пониманию. События, художники, эксперименты». Автор Алина Аксёнова.

Даже от названия дрожь по телу, но прислушалась. Интересно. Про современное искусство. Покосилась на Вовку. Навязался, мешает мне только. И с Алисой не дал толком поговорить и сейчас тащит меня по выставке чуть ли не бегом. А он вдруг: «Погодь, давай-ка посидим. Послушаем» . Я в шоке. Неужели проняло толстокожего бегемота!

Как вы относитесь к современному искусству? У меня отношение сложное. Не всегда я отличаю арт-объект от невыкинутого по лености мусора. А оказалось, что все очень просто. Теперь я знаю, как отличить свалку от инсталляции. Мусор у забора – это мусор, а тот же мусор на выставке – это инсталляция. Все зависит, где этот мусор лежит и под каким углом освещается. И самое интересное, объект помойки может быть признан арт-объектом. Вполне достаточно мнения двух людей, чтобы решить, что это творческий продукт. Выстраданный.

Вернулись домой, Вовка весь светится от радости по непонятной причине.

– Что, – спрашиваю, – так развеселило?

А он мне:

– Спасибо тебе, дорогая, что взяла с собой на выставку.

Вот уж не ожидала благодарности! Более вероятными были бы слова «Зачем пошли? Только время потеряли».

Встретились мы с ним через месяц. В этот раз никуда не поехали, а решили дома шашлыки затеять, пока ещё погоды стоят теплые. Вовка выпил коньячку и, потягиваясь по-кошачьи, рассказал, как лекция о современном искусстве его на интересную мысль натолкнула.

Живет Вовка в частном доме, в дорогом, я бы даже сказала, элитном поселке. Поселок старый, заселен в основном творческой интеллигенцией. Вовкин дед был не то ученым-физиком, не то знаменитым химиком, а бабушка – переводчиком, участок достался внуку по наследству. Кое-кто из коренных жителей в поселке дома попродавал, заселились новые и не всегда русские.

Вместо милой Глафиры Федоровны, поэтессы, Вовкиным соседом стал некий бизнесмен. Разбогател и мнил себя знатоком искусств. Картины скупал, выставки устраивал, опять же меценатствовал потихоньку. Даже художественную галерею приобрел. Модно. На всех сверху вниз глядит и через губу разговаривает. Дом купленный решил перестраивать. А строительный мусор весь к Вовкиному заборчику скидывает. Вначале по мелочи, а через некоторое время – глядь, а там уже свалка.

В поселке жители мусор вывозят до ближайших бачков сами, а этот новоявленный буржуй ленится и продолжает складировать мешки с бытовыми отходами у общего забора. Участки огромные и сначала незаметно, но постепенно куча на углу растет. Уже и крысы появились. На машину для вывоза мусора меценату жалко денег тратить.

Вовка раз ему намекнул, два напомнил. Тот ноль внимания.

– Тебе, – говорит, – мешает, вот сам и вывози. А мне некогда! У меня выставка современного искусства скоро намечается. Занят я, и всякими глупостями заниматься мне недосуг.

Вовка, когда со мной на выставке был, не зря сидел и слушал про современное искусство ХХ века. Он мне процитировал фразу, которая его сподвигла на подвиги. «Мусор у забора – это мусор, а тот же мусор на выставке – это инсталляция».

Вовка узнал, где этот галерист выставку устраивает и арендовал там стенд. Не пожалел денег. Заказал машину и вывез весь скопившийся мусор на вернисаж. Скоренько сгрузил. Бодрые гастарбайтеры за скромное вознаграждение мешочки быстро в зал занесли и высыпали. Прямо в центральном холле. Вонизм стоял! А что скажешь! Арт-объект! И уплачено!

В середину кучи Вовка табличку воткнул: «Инсталляция “Продукты жизнедеятельности галериста N.” И адрес указал.

Спрашиваю:

– А что сосед-то?

– А ничего. Я же уехал. Когда встретились, он посопел и промолчал. А домашним устроил грандиозный скандал, как потом его домработница насплетничала. Он в мусорной инсталляции обнаружил своего плюшевого медведя, которого жена тайком выкинула по причине старости. Сосед очень расстраивался, что медведь пропал. Раз игрушку свою детскую приволок обратно домой, значит, точно кучу видел в зале.

А через несколько дней попался в интернете ролик. Показывают галерею Вовкиного соседа. И вижу я, что над Вовкиной инсталляцией висит табличка «Продано».

Почему никто не сказал

На открытой веранде сидела компания. Трое мужчин и одна дама неопределенного возраста. Представители творческих профессий. Все были давно знакомы, но встречались нечасто: московская суета.

После обсуждения новостных событий плавно перешли к теме инвестиций. Тут и прозвучала эта роковая фраза Антонины:

– При моей пенсии в одиннадцать тысяч…

В этих словах одновременно слышались гордость – целых одиннадцать тысяч, некоторым платят и пять, и желание показать стойкость – умею жить и на такие деньги, и вскользь упоминание заслуг – ветеран, лауреат. Интеллигентный человек способен смешать коктейль из несовместимых ингредиентов. Смешать, но не взбалтывать.

– Ну, скажем, не одиннадцать. Про социалку не забудьте, – Валерий сел на любимого конька.

Тема для Валерия была больная. Он числился директором в компании друга. Иногда он не глядя подписывал отчеты, бравируя полным непониманием законов бизнеса. Денег друг ему само собой, не платил. Какие счеты между своими!

Социальную доплату Валерию срезали. Почти за год. Как работающему пенсионеру.

В общем-то, друга обвинить в злом умысле тоже было нельзя. Будучи жителями Ростовской области, ни он, ни его бухгалтер никогда не вникали в тонкости выплат московских пенсий.

– Какая социалка? – Антонина потрясла кудряшками легких волос, – и засмеялась, – какая социалка? – повторила она, отрывая от бумажной салфетки кусочки, понимая, что пропустила нечто важное в своей жизни.

– Как какая? Всем пенсионерам в Москве доплачивают до двадцати четырех тысяч…

Валерий сначала решил, что Антонина кокетничает, и сейчас скажет что-то типа