В моём Мире снова Солнце!

Тем более, я знала Сказку «Три медведя» и слишком хорошо помнила, к каким ужасным последствиям привело сидение за чужим столом на чужом стуле и незаконное использование предметов чужой собственности.

Я была ребёнком с развитым воображением. И сразу же очень ярко и образно представила себе, каким страшным и громким голосом, голосом Михайло Потаповича, заревел бы самый страшный мужчина в этой комнате: «Кто сидел на моём стуле? Кто сидел за моим столом? Кто брал мою ручку? И исчеркал ею всю мою тетрадь?». И мне стало страшно. Заранее страшно. Это и стало великолепным сдерживающим фактором и одновременно надёжной гарантией от любых неправомерных действий и от любых посягательств на чужую собственность с моей стороны.

Мама положила передо мной листок и ручку и сказала, что этой ручкой на этом листочке я могу рисовать. Рисовать всё, что мне вздумается.

Я схватила ручку, чтобы успокоиться, но мама мягко взяла её у меня из рук, положила на стол и продолжила. Продолжила меня запугивать.

Она показала мне на дальнюю дверь, которая вела куда-то из этой комнаты и сказала мне ни в коем случае к ней не подходить. И ни в коем случае её не открывать. А если я это сделаю, случится самое страшное. Ужасное и непоправимое.

Она показала мне на дальние шкафы. И сказала мне ни в коем случае к ним не подходить. И ни в коем случае их не открывать. А если я это сделаю, случится тоже самое страшное. И тоже ужасное и непоправимое.

Я согласно кивнула и даже и спрашивать, что же такое случится, не стала. Ведь мне не так давно читали Сказку о Синей Бороде и я слишком хорошо теперь знала, что некоторые двери лучше не открывать, а в некоторые шкафы лучше не заглядывать.

Мама окинула взглядом свой стол, словно прощаясь с ним навсегда, ещё раз строго посмотрела на меня, сказала: «Я сейчас!» и вышла. Вышла из комнаты.

Глава четвёртая

Мама потерялась…

Мама вышла за дверь.

А я осталась одна. Одна в чужом мире. И без мамы.

Уходя, она сказала: «Я сейчас!». Но проходили томительные минуты ожидания, а мамы всё не было… Мне казалось, что «сейчас» – это быстро. Но «сейчас» оказалось слишком долгим…

Я с тоской смотрела на дверь. Но никто не приходил. Никто не приходил за мной.

Я была ребёнком усидчивым. Но только тогда, когда можно было бегать. А когда прыгать стало нельзя, вся моя усидчивость сразу куда-то исчезла.

Легко быть усидчивым, когда можно бегать. А когда прыгать и шуметь нельзя, усидчивым быть очень сложно.

Я вздохнула. Взяла ручку. И нарисовала принцессу.

Я не владела средствами художественного выражения. И та кособокая принцесса, которую я нарисовала, не могла в полной мере отразить всю безнадёжность моего положения, всю безысходную глубину моего отчаяния, всю беспросветную тоску и смятение, охватившие меня.

Я чувствовала себя потерянной. И одинокой.

Я была одна. Совсем одна… Одна в чужом мире.

Этот чужой мир не был предназначен для детей. Этот серый мир был непонятным и пугающим.

И даже принцесса не могла скрасить моего одиночества. Ей тоже, как и мне, было грустно. Ей тоже, как и мне, было страшно. И для неё тоже этот мир был чужим. Её тоже пугал этот мир. Этот мир был неподходящим для принцесс. Он был неподходящим для принцесс и детей. Слишком он был серьёзный. Слишком он был взрослый.

Я смотрела на принцессу и мечтала, чтобы поскорее вернулась мама.

Мы с мамой всегда были как Солнце и Планета. И если для мамы Солнцем была я, то для меня Солнцем была мама.

Там мы с ней и вращались друг вокруг друга. Я была смыслом маминой жизни. А мама была центром моего Мира и Светом, согревающим и освещающим всё вокруг и дарующим жизнь. Мама была центром притяжения моей Вселенной.

И наше взаимное с мамой притяжение было намного сильнее, чем полагалось по всем законам, чем полагалось по всем законам физики, чем полагалось по всем человеческим законам.

И если мама исчезала из моего поля зрения, если мама исчезала за горизонтом, в моём Мире наступало солнечное затмение. В моём Мире сразу же делалось темно, холодно и неуютно. В моём Мире сразу же делалось страшно.

С высоты своего взрослого опыта скажу, что опасно столь сильно вовлекать и затягивать ребёнка в свою орбиту. Опасно так сильно привязывать ребёнка к себе. Это мешает ребёнку развиваться. Это мешает ему познавать мир. Это делает его более уязвимым и беззащитным перед внешним миром. Это делает  уязвимым и беззащитным и сам внутренний Мир. Мудрое воспитание и заключается в том, чтобы ребёнку было комфортно на разных орбитах. А не только в материнской. Воспитывая, необходимо сделать так, чтобы ребёнок почаще мог заглядывать за границы своего Мира и иногда выходить за пределы своей Вселенной.

Мы с принцессой задумчиво смотрели друг на друга. А мамы всё не было.

Я и раньше на время оставалась без мамы.

Но все те места, где я раньше оставалась без неё, были оборудованы для детей. Они были яркими, красочными и разноцветными. Там можно было бегать. Шуметь. Играть. Собирать башни из кубиков. Или делать дома из конструктора. Лепить из пластилина. Или из глины. Там были цветные карандаши и краски. Там были мелки и скакалки. Там были любимые книги. И пусть я не умела читать, но ведь можно было рассматривать в книгах чудесные цветные картинки. В тех местах, в которых я оставалась без мамы, были куклы, мячики и машинки. В тех местах были другие дети. Или родные стены. И если мама исчезала за горизонтом, со мной рядом обязательно был кто-нибудь из близких. Или хорошо знакомый взрослый.

И если мне приходилось ждать маму, я ждала её в своём привычном мире, занимаясь своими привычными делами и не выпадая из своего привычного ритма жизни.

Иногда мне приходилось ждать кого-нибудь и в чужом мире. Но там всегда рядом со мной была мама. А рядом с мамой и минуты ожидания текли по-другому.

А в тот день, про который я веду свой рассказ, ждать было очень тяжело… Это был мой первый опыт. Я впервые ждала маму в чужом непривычном мне месте.

До этого дня все ждали только меня. Я была копуша. И все давно уже к этому привыкли. И мама, и бабушка, и воспитательница в детском садике – все взрослые, окружающие меня, были терпеливые. И всегда безропотно, покорно и молчаливо ждали меня. Ждали, пока я поем. Ждали, пока я оденусь. Ждали, пока застегну свои пуговицы, пока завяжу свои шнурки. Они ждали и никто меня никогда не подгонял. И ходила я тоже медленно. Медленно и неспешно. По сравнению со взрослыми. Но мама, идя со мной, всегда замедляла свой шаг. И идти с ней было приятно. Приятно, комфортно и легко.

Все всегда ждали меня. А теперь я ждала. Ждала свою маму. И это было непросто…

Один раз я уже пережила опыт расставания с мамой. Опыт расставания с мамой в чужом незнакомом мне мире. Но этих переживаний я не запомнила. Потому что была тогда слишком мала. Те душевные раны давно затянулись. А о том случае рассказала мне мама.

Тот опыт был слишком страшным для меня. Это был мой первый день в ясельной группе детского сада. Мне тогда был один год и пять месяцев. Мама принесла меня в ясли с утра. В первый раз. Принесла и сразу же ушла. А меня оставила там. Оставила до вечера. Когда она уходила, я не плакала. Потому что засмотрелась на красивые игрушки. А когда оглянулась… мамы рядом уже не было.

Я её звала, а она мне не отвечала. Я кричала: «Мама!»… а в ответ была тишина… Я звала и звала маму, задыхаясь от плача. Но мама на мой зов так и не пришла. В этот день рухнул мой Мир. Я была тогда слишком мала, чтобы понять, что мама меня не бросила. Я была слишком мала и не понимала, что мама за мной обязательно придёт. В тот день я потеряла маму. В тот день я потеряла её навсегда. Я целый день плакала, задыхаясь от слёз. Я целый день отчаянно звала её. А в ответ была тишина. Я была одна. Совсем одна. Среди незнакомых людей. Я звала и звала маму. А мама всё не приходила и не приходила…

Я была одна. Совсем одна. В чужом незнакомом мне мире. И я плакала и звала маму, стоя на руинах собственного рухнувшего Мира и едва уцелев под его обломками…

Я плакала, как плачет детёныш, потерявший свою мать. Я плакала, как плачет детёныш, оставшийся сиротой…

Я оглянулась на дверь. Мамы всё ещё не было.

В отличие от того ребёнка, я знала, что мама не бросила меня. В отличие от мамы того ребёнка, моя мама вышла ненадолго. В отличие от того ребёнка, я знала, что мама вернётся ко мне.

Я посмотрела на дверь. Мамы всё ещё не было.

И я снова и снова ждала свою маму…

Глава пятая

Кому плачут дети?

Позволю себе небольшое отступление. Хочу немного поговорить о детском плаче.

Как известно, дети плачут не просто так. Они стараются плакать кому-то.

Читала как-то в рубрике «Говорят дети»: