В моём Мире снова Солнце!

– Меня подождёшь. Я отпрошусь у начальника. А потом отвезу тебя к бабушке.

Я обрадовалась.

– И ты со мной останешься у бабушки?

– Нет, – сказала мама. – Я вернусь на работу.

Моя радость сразу поутихла. Но не полностью. Потому что я теряла маму, но приобретала бабушку.

На ходу мама строгим тоном провела со мной инструктаж. Вводный инструктаж. На предмет, что можно, а что нельзя делать на работе.

Мама сказала, что на работе будет много незнакомых мне взрослых людей. Но не все они будут незнакомые. Некоторых я узнаю. Тех, с кем мы вместе ездили на базу отдыха летом. Но с ними нельзя будет разговаривать. И, вообще, на работе нельзя будет ни к кому приставать. Ни с разговорами, ни с расспросами. На работе надо будет вести себя тихо. Неслышно. И незаметно. И не мешать взрослым людям работать.

Я была ребёнком стеснительным. Стеснительным и серьёзным. Меня и так пугала мамина работа. Без всякого инструктажа. Но после того, как я его прослушала, мамина работа стала пугать меня ещё больше.

Мы с мамой приближались к величественному и красивому белому зданию. Это сейчас оно какое-то серое. Серое, унылое и неказистое. А в воспоминаниях моего детства оно было огромным. Огромным и белоснежным, утопающим в зелени. В яркой и сочной зелени юной листвы. Это сейчас этот дом также, как и все остальные вокруг, покрылся пыльным налётом. Тем самым налётом, которым покрывается всё без исключения. И этот налёт не всегда украшает то, на чём оседает. Этот налёт – седой налёт времени…

Тогда мама работала в научно-исследовательском институте. И называлось то здание как-то загадочно. Загадочно и красиво. УралНИТИ. Я и не догадывалась, что это название что-то означает. Что это аббревиатура. Мне это название казалось вполне самодостаточным. Было в нём что-то непонятное. Непонятное, а оттого и красивое. Во всяком случае, мне это название казалось прекрасным. И таким же чистым и звучным, как само здание.

Мама у меня была молодая и красивая. И её коллеги были такие же. Весёлые, молодые и красивые. И здание тоже. Оно тоже казалось мне таким же, как мама. И таким же, как её коллеги.

Да оно такое и было. Гармония и стройность, строгость и благородство архитектурных линий. Высокое крыльцо со ступеньками.

Этот институт не был похож ни на одно здание, которые мне доводилось видеть тогда. Перед ним была небольшая, обрамлённая деревьями площадь, из центра которой пронзал стрелой небо символический памятник. Памятник окружала ухоженная клумба. Ухоженной была не только она. Ухоженной и красивой была и вся территория вокруг.

Перед зданием была очень большая зелёная зона. И четыре ряда деревьев. Один ряд примыкал к самому зданию. И в этом ряду были не только привычные нашему глазу городские деревья. Там были и стройные красавицы ели с голубовато-серебристым отливом. К ним примыкал кустарник, стоя у них на страже и заботливо укрывая их ноги. Ели были только в первом ряду. В ряду приближённых. Второй ряд деревьев был по другую сторону дороги. А третий и четвёртый ряды были ещё дальше и росли по бокам пешеходной дорожки, образуя все вместе тенистую задумчивую и очень уютную аллею. Деревья росли, сплетаясь вверху своими большими и пышными кронами. Но не смотря на богатые одеяния, тень они давали лёгкую и светлую. Дышалось там очень легко, свободно и приятно. Летом те деревья притеняли путников от изнуряющих лучей, даря им свежий комфорт и живительную прохладу. В ветвях звенела, переливаясь весёлыми негромкими трелями, птичья разноголосица.

И не смотря на то, что совсем рядом проходили трамвайные пути и гудела автомобилями дорога, это был кусочек отдыха, это был небольшой островок живой природы. Той самой природы, которая всегда с таким большим трудом отвоевывает себе кусочки пространства у каменных джунглей. И чувствует себя при этом гостьей. Непрошеной гостьей, которую милостиво пускают на порог.

Люди не задерживались на этом островке. Это была проходная зона. Но минуя этот городской оазис, можно было пусть немного, но отдохнуть и расслабиться, и хоть чуть-чуть, хоть самую малость, хоть по капельке, но восстановить свои силы; те силы, которые всегда отнимает промышленный город у своих таких занятых, таких озабоченных и таких вечно спешащих жителей.

Глава вторая

Самый страшный мужчина

Мы с мамой поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Внутри было темно. Я спросила у мамы: почему ничего не видно? И она ответила, что после яркого солнца всегда так происходит. После яркого света глаза у всех поначалу плохо видят в помещении. Потому что в помещении темнее, чем на улице. Нужно просто немного подождать, и как только наши глаза привыкнут к приглушённому свету, они опять станут хорошо нам всё показывать. Как всегда, мама оказалась права. Спустя некоторое время темнота перед глазами рассеялась и я увидела перед собой мужчину. Мужчину с добрым и улыбчивым лицом. И он спросил меня голосом Волка из "Красной Шапочки":

– И куда же это идут такие маленькие девочки?

И сразу стало понятно, что мужчина этот был хороший. И сразу стало понятно, что мужчина этот был добрый. Поэтому я его совсем не испугалась.

– Я с мамой! – сказала я важно.

– А, ну раз с мамой, тогда конечно. Тогда проходите, – сказал он нам.

Маме он просто улыбнулся. Её он хорошо знал.

И мы пошли дальше.

Я спросила у мамы, а кто это? И она ответила, что это вахтёр. Тогда я спросила у мамы, а почему он там сидит? И мама сказала, что этот человек не просто сидит у входа, а он занят важным делом. Он одних людей пропускает на работу, а других нет. И я спросила – а кого он не пропускает? И мама ответила, что этот вахтёр пропускает только тех, кто идёт заниматься серьёзным делом. А лентяев и лодырей он не пропускает. И тогда я поняла, что мы с мамой шли заниматься самым настоящим, самым серьёзным делом!

И вот, наконец, мы вошли в большую комнату. Мама поздоровалась со всеми. И я. И я тоже. Я тоже поздоровалась. Но меня почему-то никто не услышал.

В комнате были одни взрослые. И их было много. Все они были мне незнакомы. Даже наши с мамой знакомые теперь были совсем незнакомые. Те взрослые, которых я видела сейчас, были совсем не похожи на тех взрослых, с кем мы вместе так весело проводили время на базе отдыха.

Все взрослые смотрели на меня. Мою маму они уже хорошо знали. А меня нет. И я им больше нравилась, чем мама. И чем больше они на меня смотрели, тем больше я пряталась за маму.

Я была стеснительным ребёнком. И не любила находиться в центре внимания. А потому сейчас жалела, что мама так и не купила мне плащ-невидимку. Мама мне как-то рассказывала, что есть такой плащ. Его одеваешь и никто тебя не видит. Но сколько я не просила маму мне его купить, она почему-то никак мне его не покупала.

Послышались радостные возгласы:

– Надежда привела помощницу!

– Ну вот, теперь дела пойдут на лад. К нам пришёл самый главный работник!

Я не понимала взрослых шуток. И испугалась.

Я подумала, что мне придётся что-то делать на работе. Что-то такое, чего я не умею. И самое ужасное было в том, что я-то знала, что не умею, а остальные, похоже, нет. Остальные, похоже, даже не догадывались об этом. Остальные об этом даже не подозревали. И все надеялись на меня. А ведь это очень страшно, когда на тебя надеются, а ты можешь всех подвести.

Одни взрослые были серьёзные, другие улыбались. Хоть все они и смотрели на меня с доброжелательным интересом, мне всё равно было страшно. Страшно, когда в чьём-то мире только ты один маленький, а остальные вокруг тебя все большие. И этот большой мир такой непонятный! Все люди в нём занимаются непонятными делами. И говорят на непонятном языке. И всё-всё здесь непонятно. И от этого становится ещё страшнее. Я прижалась к маме.

Взрослых было так много, что они меня пугали. Они все были страшные. А один мужчина был самый страшный. Наверное, он не любил детей. Он не улыбался. Он сердито молчал. А потом начал ругать тех, кто шутил и смеялся. Он ругался. А все его слушались. Он ругался. И все его боялись. И я поняла, что в этой комнате он самый главный. И я поняла, что в этой комнате он самый страшный. В этой комнате он один не любил детей.

Я слышала, что есть взрослые, которые не любят детей. Слышала, но никогда таких ещё не встречала. И сейчас я поняла, что этот самый страшный мужчина такой же, как те очень страшные мужчины из самых страшных сказок. Из тех сказок, которые иногда мне на ночь читала мама.

Этот мужчина смотрел на меня и мне было страшно.

В комнате стало тихо. Улыбки сошли со взрослых лиц. Все сразу стали серьёзные. Все сразу занялись взрослыми делами.

Глава третья

О пользе чтения детских сказок

Мама подвела меня к столу. И сказала: «Вот это мой стол!» И, усадив меня на стул, стоящий возле него, произнесла: «А вот это мой стул!» И пояснила, что эти вышеозначенные предметы производственного инвентаря принадлежали ей, а значит, и я могла любезно ими воспользоваться. То есть они мне были предоставлены мамой как бы во временное пользование.

Разумеется, я не знала тогда всех этих умных слов, и мама, конечно же, говорила со мной другим языком, но нельзя забывать, что эти рассказы пишет всё-таки взрослый человек. И этот взрослый человек уже не может мыслить без этих умных слов. Этот взрослый человек давно уже забыл, как мыслит четырёхлетний ребёнок. А если бы даже и вспомнил свои мысли из прошлого и записал бы их, то другим взрослым попросту стало бы неинтересно читать этот рассказ.

Но я отвлеклась.

Итак, в моём распоряжении оказались стол и стул. А это было уже немало.

Мама продолжила развивать свою мысль дальше. Она мне разъяснила, что все остальные предметы мебели в данной комнате ей не принадлежали. А это значит, что никаких прав ни она, ни я, на них не имели. Эта была чужая собственность. И их владельцам очень бы не понравилось, если бы я начала околачиваться рядом. Или, не дай бог, решила бы всеми этими чужими материальными благами, чужими объектами социалистической собственности воспользоваться. Это было бы незаконно. И повлекло бы за собой нежелательные последствия. Ибо посягательство на предметы социалистической собственности карается законом.

Я была ребёнком понятливым. И попыталась схватить тетрадь, лежащую на мамином столе. Раз уж она была мне предоставлена во временное пользование.

Ловким выверенным движением мама вернула свою тетрадь обратно. И убрала подальше. Подальше с моих глаз. И пояснила, что хоть стол временно и был дан в моё полное и безоговорочное распоряжение, но всё же, всё, что на нём находилось, было исключительно предметами личного маминого пользования. И любое на них посягательство могло караться если уж не законом, то мамой лично уж точно.

Я была ребёнком сообразительным. А потому всё поняла.