Особенное лето

Со злости Оливер ударил кулаком о землю, опустил на мгновение голову, но сразу поднял ее, почувствовав свет. Этот свет просачивался из окон заброшенной охотничьей избушки. Ее давно уже никто не использовал. Да и охотников в деревне совсем не осталось. Покосившийся домик порос мхом, а крыша его того и гляди – завалится.

Мальчик поднялся с земли, отряхнулся и подкрался чуть ближе. Свет был настолько ярок, что причинял боль. Оливер зажмурился и снова открыл глаза. Свет не гас. Но в окнах ничего нельзя было разглядеть. Яркие лучи света не давали даже полностью открыть глаза, не то что различить хоть какое-то движение внутри избушки.

Оливер решил, что вернется сюда днем, когда в электрическом свете не будет необходимости. Но откуда, здесь электричество? Впрочем, этот вопрос его мало беспокоил. Мальчик отряхнул от травинок острые коленки и пошел в обратную сторону. Он шел быстро, каждый раз оглядываясь, не идет ли за ним по пятам одна из трех фигур. Но он был совершенно один в роще. Если не считать птиц и насекомых.

Оливер забежал в комнату и оперся руками в ноющие коленки. Ссадины было видно даже в свете луны, проникающей в окно. Стоит ли говорить, что до утра они не заживут. И бабушка обязательно спросит, где он поранился. Мальчик спустился вниз на кухню, промыл раны водой и лег в постель. Но этой ночью уснуть ему не удалось. Еще бы! Такое приключение запомнится ему надолго.

С утра дедушка чувствовал себя лучше, но все же они с Оливером решили покопаться в саду – надо было побелить стволы яблонь и груш – и отремонтировать загон для ослика. Оливер подносил доски и помогал их придерживать, пока дедушка вбивал гвозди. Ослика на время привязали, а пес лениво поглядывал на все это, приподнимаясь, и опять ложился спать, когда наступала тишина между забиванием гвоздей и поиском подходящих досок.

После плотного обеда дедушка сел в кресло и задремал, бабушка занялась уборкой, а Оливер отправился в рощу, к полуразвалившемуся охотничьему домику. Днем он не испытывал страха. Скорее, это чувство теперь можно было назвать любопытством и детективным интересом.

Света в окнах не было. Вокруг стояла тишина. Только изредка стрекотали цикады. Мальчик толкнул дверь, и она со скрипом открылась. Оливер вошел внутрь. Каково же было его удивление, когда он увидел внутреннее убранство. Светлые ровные стены, аккуратные стулья и стол. На окне стояла чистая глиняная посуда. И ни пылинки. Повсюду чистота и порядок. Только на столе немного крошек. В доме никого не было.

Оливера привлекла лестница, ведущая вниз. Он осторожно прошел по дому, спустился на несколько ступеней, потом еще и еще. И попал в подвал. Здесь не было окон и лампочек. Но в подвале было светло, как днем. Взгляд мальчика устремился к противоположной стене, исчерченной нитками. Разных цветов, разной толщины и разной длины. Рядом стояла прялка, на прямоугольном столе лежало веретено и клинок. Острый и блестящий.

Оливер обернулся назад, убедившись, что в доме он один. Приблизился к стене из переплетенных нитей. Он присмотрелся и увидел надписи с именами: Клаус Форстер, Аманда Льюис, Йозеф Фишер, Матиас Хансен, Люси Кок. Стоп! Матиас Хансен. Мальчик присмотрелся пристальнее, не ошибся ли он? Нет. На стене и впрямь коряво кто-то написал имя дедушки. Почерк был неаккуратным. Будто этот «кто-то» едва научился писать.

Оливер коснулся стены из ниток, но тут же услышал скрип входной двери наверху. Сердце его быстро забилось, казалось, его слышно даже за пределами этого странного подвала и дома в целом. Это пришли они. Три фигуры в балахонах. Шаги приближались, и мальчик не знал, куда ему спрятаться. Здесь кроме стола, прялки и стены не было ничего такого, что могло бы служить укрытием.

– Кто? Кто? Кто? – говорили они в унисон.

Их голоса были холодными, металлическими и шипящими. Точно три змеи они шипели свое «кто», пока спускались в подвал. Мальчик прижался к стене, бежать было некуда, а потому пришлось просто ждать.

Наконец, появились три высокие бледные, почти белые, женщины. Одна выглядела очень старой, другая оказалась женщиной средних лет, а третья была самой молодой среди них. Их лица казались злыми, волосы были длинными и спутанными, словно за ними совсем не ухаживали и даже не расчесывали.

Женщины уставились на мальчика, вжавшегося в стену.

– Он пришел, – прошипела старая, оскалив острые зубы.

– Он пришел, – повторила зрелая.

– Пришел, – подхватила молодая.

– Кто… кто вы… такие? – дрожа, спросил Оливер.

– Кто мы? – три раза повторили они поочередно.

– Мы начало, – проговорила старая женщина.

– Мы есть, – произнесла женщина средних лет.

– Мы конец, – шипела молодая.

Зрелая женщина подошла ближе к Оливеру. Мальчик сильнее прижался к стене и закрыл глаза, ожидая чего-то ужасного.

– Мы те, кто от начала до конца, – прошипела зрелая, – а кто ты?

– Кто ты? Кто ты? – повторили за ней остальные.

Мальчик открыл глаза.

– Я… я Оливер. Вы приходили ночью к дедушке с бабушкой. Зачем вы к ним приходите? Что вам нужно?

Зрелая женщина придвинула стул и попросила жестом мальчика сесть. Он медленно сел, глядя на нее с опаской, и приготовился слушать.

– Мы сестры, – ответила зрелая женщина.

– Урд, – протянула старая, – прошлое.

– Верданди, – женщина средних лет указала на себя, – настоящее.

– Скульд, – молодая склонила голову набок с любопытством разглядывая мальчика, – исход.

– Сестры? – удивился мальчик, потому как больше они были похожи на мать, дочь и внучку.

– Сестры, сестры, сестры, – закружились они, взявшись за руки, – мы – начало, мы – есть, мы – конец.

Сестры все кружились в танце, словно обезумевшие.

– Зачем вы приходили к нам? – спросил Оливер, прервав их веселый и в то же время жуткий хоровод.

– Матиас Хансен должен умереть, – с улыбкой прошипела Скульд и снова начала танцевать.

– Что значит… умереть?

– Он должен. Ему пора. Время пришло, – проговорила Скульд.

– Нет! – крикнул мальчик и соскочил со стула. Танцы прекратились, и лица сестер снова стали серьезными.

– Он не может вот так просто умереть, – сказал мальчик, еле сдерживая подступившие слезы.

– Нить его короткая, – Скульд протянула мальчику пушистую нитку. Длина ее была не длиннее мизинца.

– Но почему?

– Так положено. Так правильно.

– Так неправильно, – кричал Оливер.

– Это равновесие, – сказала самая старая, – это закон, которому мы подчиняемся. Мы не можем его менять, – сообщила Урд.

– Мы только плетем нити судьбы, – поддержала сестру Верданди.

– И режем нити, – завершила Скульд.

– Но разве нельзя все изменить? – с надеждой спросил Оливер.

– Нельзя, нельзя, нельзя, – зашипели в один голос сестры.