Стань моим завтра

– Забирай вещи и вали. Давно надо было решиться, – проговорила она.

Олег, тяжело опираясь на палку, заковылял следом.

Пока Марина укладывала его вещи в чемодан, Олег перешел от извинений к угрозам, но видя, что на этот раз Марина не готова так легко сдаться снова начал извиняться.

– Я уйду. Завтра, – холодно ответил он на ее молчание.

Укладываясь в постель, Марина знала, что Олег не даст ей спать. Точно так же, как в ту самую ночь три года назад. Он вынет из нее душу, опустошит, заставит жалеть о принятом решении. Но на этот раз Марина была к этому готова. Его тихий, но настойчивый голос не умолкал, казалось, ни на секунду. Он умело вскрывал ее страхи и комплексы, вызывая жгучее желание ответить, доказать, что он не прав. Но Марина знала, если хоть что-то скажет, уже не сможет противостоять ему. От желания спать заболела голова. Она пыталась закрыть глаза, но Олег, как опытный палач, контролировал процесс, и она снова устремляла полный слез и ненависти взгляд в темнеющий потолок.

– Я люблю тебя. Люблю, – в исступлении шептал он, уткнувшись носом ей в шею. – Я так боюсь тебя потерять. Когда вижу рядом с тобой другого – просто с ума схожу. Я же вижу, все мужчины хотят тебя. Все до одного, ты просто не замечаешь этого, а я – да. Марина…

Она слышала слезы в его голосе, но знала – это лишь уловка. И точно. Не успела она расслабиться, как он железной хваткой схватил ее за горло и с силой сжал руку. Теряя сознание, Марина инстинктивно вцепилась ногтями в его ладонь, стараясь оттолкнуть, освободиться. И слышала, как ей в ухо проникает его холодный, жесткий шепот:

– Признайся, что ты изменила мне. Просто признайся и мы ляжем спать.

Хватая воздух урывками, кусочками, полувздохами, Марина изловчилась и впилась когтями ему в лицо и что есть сил провела пятерней ото лба до самого подбородка.

Не ожидавший такой прыти от супруги, Олег отпрянул и закрыл лицо ладонями. Марина, обретя свободу, пыталась отдышаться.

– Молодец, – улыбался Олег. – Прыткая, как кошка.

Он поднялся с постели и направился в ванную. Видимо, обработать следы от ее ногтей.

Кому-то эта сцена ревности могла показаться ужасной, но только не Марине. Она настолько привыкла к ним, что ей стало казаться, что у всех так. Но Катя была права, Олег – трус. У него кишка тонка убить ее. Он умеет нападать только когда она не ждет, когда она одна в темноте. И это страшное осознание успокаивало ее. Марина взглянула на часы. До звонка будильника еще три долгих часа.

Глава 3

Забывшись под утро тяжелым лихорадочным сном, Марина проснулась, как от толчка, от звонка будильника и долго щурила не открывающиеся глаза в попытке понять, откуда доносится шум. Тело ломило, а голова болела от пережитого накануне волнения. Она с трудом села, безвольно свесив с кровати ноги, и сидела так, пока не пришла в себя. Обычно громко сопящий рядом Олег, лежал на удивление тихо. Марина была рада этой тишине. Она знала – он не спит. Скрючившись позе зародыша, он обиженно пялится перед собой, пытаясь надавить на ее слабую на такие выходки совесть. Но, пережив эту ночь, Марина твердо решила, что с нее хватит.

Она поднялась с кровати и поплелась умываться.

***

В приемном покое была странная суета. Обычно сонные после ночной смены медсестры неторопливо собирались домой, передавая пост вновь прибывшим. Однако сегодня в самом воздухе, пропитанном запахом лекарств и моющих средств, витал чуть заметный запах тревоги. Марина почти сразу отмахнулась от неясных предчувствий и, расстегивая на ходу плащ, нажала кнопку лифта.

– Подождите.

В лифт забежала новенькая медсестра Валентина.

– Ужас-то какой, – проговорила она, пытаясь отдышаться. – Вы уже слышали?

– Слышала о чем? – переспросила Марина, щуря глаза.

– Карасев из сто восьмой вены себе порезал.

– Что? Карасев? – затараторила Марина, пытаясь сообразить, о чем та говорит. – Где он?

– В реанимации, еле откачали. Крови много потерял, – торопливо объяснила Валя, стараясь закончить пока не разъехались двери лифта.

Марина, едва передвигая вмиг ослабевшими ногами, вышла на своем этаже и пока не закрылись двери, увозя Валентину дальше, пялилась в растерянное лицо девушки.

Ларина пыталась понять, что делать. Не совсем адекватно работающий организм тормозил мыслительный процесс. Для начала Марина решила найти главного.

Романа Евгеньевич она застала в его кабинете. Несмотря на то, что он, практически не шевелясь сидел за столом и что-то размашисто писал, атмосфера его кабинета так же, как и приемного покоя, была пропитана беспокойством. Он поднял глаза на вошедшую Марину и молча проводил ее взглядом до своего стола.

– Что случилось?

– Карасев. Он в реанимации, – глухо ответил он и провел рукой по лицу.

– Здесь нет твоей вины, – начала Марина, чувствуя напряжение, которое вызвал ее визит. – Ты прав, мы не институт благородных девиц и не можем месяцами держать пациентов, – Марина подошла к Роме совсем близко и провела ладонью по его волосам.

Роман Евгеньевич не выдержал. Обхватил ее за талию, и прижал к себе, упершись макушкой ей в живот.

Заскрипела, открываясь дверь – кто-то заглянул в кабинет. Но прежде, чем застуканные на месте преступления любовники смогли сообразить, что пойманы, дверь снова закрылась с тоненьким, извиняющимся «ой».

– Господи, как неловко, – отстраняясь прошептала Марина. Она хотела отойти на безопасное расстояние, но Роман все держал ее за запястье и смотрел в глаза.

– У тебя что-то случилось? Выглядишь ужасно.

– По сравнению с Карасевым… У меня все хорошо, – с наигранной веселостью ответила она. – Кстати, как он? Девочки в приемном сказали потерял много крови.

– Его случайно нашла на крыше одна из дежурных медсестер. Алина, кажется. Не думал я, что буду так рад тому, что мои сотрудники по ночам ходят курить. Да, выход на технический этаж я приказал закрыть, – вдруг строго сказал он и с осуждением посмотрел на Марину.

Она наконец высвободила руку из ладони начальника.

– Давно пора. Я пойду, – и под одобрительный кивок Романа Евгеньевича вышла из кабинета.

Марина осторожно открыла дверь палаты интенсивной терапии. На кровати с забинтованными по локти руками лежал Карасев. Ярко светящиеся в полумраке приборы системы жизнеобеспечения делали его и без того бледное лицо гипсовой маской. Марина проглотила застрявший в горле ком и тихо подошла к постели больного.

– Осуждаете? – виновато косясь на нее, едва слышно спросил Паша. – Осуждаете! Никому я там не нужен. Одноногий уродец из цирка, – скривил он бледные губы в злой брезгливой усмешке. – Вы никогда не думали о том, что уроды сбиваются в стаи, потому что так им проще жить. Среди таких же уродов они кажутся себе нормальными.

– Вы не урод и бояться не стыдно. Тот, кто хоть раз не предавался слабости, пусть первым бросит в тебя камень, – с печальной улыбкой ответила ему Марина и села на придвинутый к кровати стул. – Ты прав, общество, как любая другая стая выдавливает слабых и больных. Оно предпочитает не замечать их. Но знаешь что, слабыми нас делает не отсутствие руки или ноги. Слабость в наших душах. Это неспособность изменить свою жизнь: уйти от мужа тирана, бросить пить, сменить работу. Для этого нужно оторвать зад от дивана и что-то сделать. Большинство не может даже этого. А знаешь почему? Потому что это так удобно, когда есть кого винить в собственных неудачах.

Марина вдруг почувствовала, что не может говорить. Что слезы, выступившие на глаза, сбивают голос. Она отвернулась, длинно и тяжело выдохнув. Спазм, державший за горло, начал отпускать, стоило теплой ладони Карасева лечь на ее руку. Она пошире раскрыла глаза, стараясь не дать пролиться слезам и, немного успокоившись, снова посмотрела на лежащего на постели парня.

– Вы ведь тоже, да…? – тихо поинтересовался он.

Она смахнула слезу, выкатившуюся в уголок глаза.

– Не говорите глупости, Карасев, – с нарочитой веселостью ответила Марина, стараясь перевести тему разговора.

– Не говорите почему вы это сделали, – заглядывая ей в глаза, сказал Павел. – Ответьте, что заставило вас остаться?

Сердце снова подкатило к горлу. Марина старалась забыть тот постыдный эпизод своей жизни. Но еще она понимала, что, если сейчас отмахнется от парня, он так и останется один. Марина с трудом подавила приступ волнения и посмотрела на Павла.

– Человек высокоорганизованное животное, с маралью, нравственностью и другими определяющими его существование законами. Но человек, как и любое другое животное, подвержен инстинктам, желание жить – самый сильный из них.

– Что, так просто? – с недоверием уточнил Паша.