Прелестник

– Что вы так смотрите, графиня? – серьезно спросил он. – Пора ехать.

Он помог ей сесть в седло и сам оказался на коне.

– Луи, – пробормотала она.

Он посмотрел.

– Следует быть осторожными.

– Я только исполняю ваши желания, мадам, – ответил юноша.

– Я вовсе не желаю, чтобы ты надорвался…

Он рассмеялся и заметил:

– Вы хотите того же, чего и я. Желания наши совпадают, и ночью мы продолжим беседу.

– Безумец.

– За меня не беспокойтесь, тетя, – съязвил он, выезжая на дорогу.

* * *

На охоту выехали с дамами. Царило непринужденное веселье, то и дело слышались комплименты и шутки.

На привале успели не только отдохнуть и перекусить, но и насладиться импровизированным концертом. Луи предусмотрительно захватил с собой гитару: к недоумению матери, считавшей этот инструмент слишком резким в сравнении с лютней, и к удивлению графини, не успевавшей делать новые открытия в своем юном обожателе.

Ничуть не смущаясь присутствием родителей и гостей, маркиз притулился с гитарой в стороне от компании и довольно долго наигрывал разнообразные мелодии, переходя от них к выразительным аккордовым пассажам и вновь возвращаясь к мелодиям.

Его не беспокоили, но многие на самом деле с удовольствием слушали. Так продолжалось до тех пор, пока Элен не попросила юношу спеть. Она все никак не могла привыкнуть к тому, что некогда чистейшее детское сопрано преобразовалось в замечательный тенор, который требовалось еще оттачивать.

Луи охотно согласился петь, хотя и метнул на графиню один из тех взглядов, которые обещали сюрприз. Без остановки маркиз исполнил сразу несколько песен, неизменно вызывая восторг у слушателей. Элен, между тем, не уставала рассматривать его. На охоту Луи оделся неброско, но в добротные кожаные вещи: и кожаная веста,[3 - Веста – короткая куртка с рукавами до локтей.] и кожаные штаны, и, само собой, кожаные ботфорты; перчатки и кожаный кафтан сейчас были сняты, только белая сорочка была из тонкой голландской ткани.

Эту страсть к хорошим, красивым, но очень дорогим рубашкам с трудом терпел отец и старался ограничивать сына. Но все без толку: Луи, как какая-нибудь капризная принцесса, неохотно носил сорочки из более грубого полотна, да еще менял их по несколько раз в день. Он даже соглашался урезать траты на верхнюю одежду, на носовые платки и на карманные расходы, лишь бы носить чудесные сорочки, прихотливо отделанные кружевом.

Солнышко, скользившее своими лучами по фигуре юноши, заставило отливать золотом его белокурую шевелюру, и Элен любовалась.

Сюрпризом для нее оказалась песня в диапазоне меццо-сопрано. И слова… слова с таким неприкрытым намеком на прошлое, что графиня невольно смутилась. Но никто, к счастью, этого не заметил и не понял намеков.

Франсуа не мог не признать выдающихся способностей сына, но его очень смутила эта песня, исполненная в диапазоне меццо-сопрано. Голос – чудо, но…

– Стоило ли петь женским голосом? – спросил герцог после выступления.

Луи устремил на него недоуменный, почти негодующий взгляд и убежденно ответил:

– Эту песню нельзя петь иначе…

– Почему же?

– Разве вы не понимаете? – горячился юноша. – Она исполняется так, и только так.

Герцог не стал спорить. Он не любил чрезмерного увлечения искусствами у своего отпрыска, но деваться некуда. При всей своей бесцеремонности, при «умении» выглядеть пошлым и дерзким до наглости, Луи обладал поразительной восприимчивостью красоты. Бывая в театре или на концертах, он служил своеобразным индикатором. Если на сцене демонстрировали что-нибудь стоящее, Луи словно растворялся. Все его существо устремлялось в другой мир. Он сидел неподвижно и, казалось, впитывал всеми фибрами. Но если произведение не отличалось особыми достоинствами, Луи становился похож на чертенка и за вечер утомлял своих родителей чрезмерной активностью. Его то и дело нужно было урезонивать, а разговор о приличиях был для него своего рода красной тряпкой.

– А все же, зачем? – спросила Элен у юноши, отходя вслед за ним от компании.

– Что? – не понял маркиз.

– Петь в женском диапазоне, – уточнила графиня.

– Я ведь доходчиво объяснил – эту песню нужно петь так, – нервничал он.

– Не все мужчины могут так петь, – пожала плечами Элен.

– Я не все, – просто сказал Луи и с вызовом посмотрел ей в лицо. Элен отвела взгляд и заметила со вздохом:

– Сколько же еще сердец ты разобьешь…

И услышала:

– Мне хватило бы одного – вашего, мадам… но, кажется, я что-то упускаю из виду.

Луи сам отошел, и она не рискнула быть навязчивой. Но смятение не оставляло ее, и графиня поинтересовалась у вовремя подвернувшегося виконта:

– Вы тоже считаете, что эту песню нужно исполнять женским голосом?

Люсьен не ожидал вопроса, но не мог не ответить.

– Я не так хорошо разбираюсь в изящных искусствах, как маркиз, – скромно заметил юноша. – По-моему, у него безупречный вкус и не поддающаяся разумному объяснению чувствительность.

– Но вы как относитесь к тому, что услышали? – настаивала графиня.

– Я не уверен, что вообще мужчинам нужно так петь, хотя многие находят в этом удовольствие. Тут удивительно другое, сударыня: Луи обладает красивым тенором и при этом способен мастерски петь и в другом диапазоне. И если он сказал, что так надо, значит он так чувствует. Во всяком случае это было красиво и трогательно.

* * *

Когда маркиз предложил графине совершить прогулку в город, она не отказалась. Но в городе они были недолго и поехали в лес.

Элен было бы трудно найти более предупредительного поклонника, чем маркиз. Они добрались до той самой поляны и пустили лошадей пастись, а сами устроили привал. Луи, недолго думая, устроился головой на коленях графини, так что она могла смотреть в его сияющие глаза, целовать в губы и ласкать плечи и грудь, что Элен с удовольствием и делала. Маркиз блаженствовал и требовал ласки. В эти минуты он не помнил о Мари, потому что графиня доставляла ему куда больше наслаждения, и он почему-то шел на поводу у своих необузданных желаний. И не права ли Элен: зачем мучить честную девушку, которая никогда не поймет его непостоянного нрава, если рядом есть женщина, знающая и способная не обращать на это внимания. На самом деле маркиз совершенно запутался. И уже плохо различал грань между любовью и влюбленностью, между добродетелью и пороком, между наслаждением и распущенностью. В нем бушевали неведомые стихии, рабом которых он сделался. А Элен, чувствуя угрозу, все еще недопонимала, как опасна ее безответственность. Сегодня она наслаждалась юностью, энергией, живостью Луи, его дерзостью, его божественным телом, его ангельским лицом, чувственными губами и прекраснейшими глазами. И не думала, что уже очень скоро он может превратиться в циничного сладострастника, стареющего, жиреющего, немощного и, кто знает, страдающего гадкими болезнями. Как же ей не знать, что все идет к тому? Но она молчит и украдкой наслаждается, уводя юношу дальше от прямой дорожки.

Правда, маркиз устроил прогулку не только ради удовольствия. То, что он сказал графине на обратном пути, заставило ее всерьез обдумать создавшееся положение.

Без шуток, улыбок и прочих нежностей Луи весьма церемонно заявил:

– Полагаю, мадам, что теперь, в создавшихся обстоятельствах (ну, вы меня понимаете) я не могу жениться на вашей дочери.

– Можно узнать, почему? – дружелюбно спросила графиня.

– Насколько мне известно, мужчина не может жениться на дочери своей любовницы, – серьезно ответил маркиз.