Муж для непокорной и мама в придачу

***

Убедившись, что отец заперся в кабинете и выходить до темноты не собирается, я распахнула окно и посмотрела на горы, из-за которых поднималось солнце. До появления первых лучей оставалось лишь несколько минут. Этого было достаточно для того, чтобы отцу быть уверенным, что я не выйду из дома. Мне же хватило и полторы минуты для того, чтобы добраться до бара «Одинокий матрос». Горгульи патрули днем не ходили, поэтому можно было не волноваться, что кто-то меня заметит.

На место я прибыла первая, братьев еще не было. Свистнула портье, получила ключи от закрытой комнаты и быстро шмыгнула внутрь. Только я собралась растянуться на мягком диване, как увидела в проеме двери мохнатое чудовище.

– Здесь комнаты для горгулий. – Пришла я в себя, рыкнув на невовремя ввалившегося волка.

– Извините. – Абсолютно неизвиняющимся тоном гаркнул волк, но уходить никуда не собирался. – Кто вызывал целителя?

Я повернула ручку искусственного света и узнала в нем того самого парня, с которым столкнулась в академии. У него была взъерошенная шерсть и врачебная сумка, перекинутая через плечо. Видно, что бежал, торопился. Точно новичок, опытные врачи волочат ноги, чтобы до их прихода пациент, либо выздоровел, либо издох. Конечно, не все врачи в Дохане страдают манией пациенто-убийства, но что касается вызовов в клуб «Одинокий матрос», тут мало кто спешит. Неплательщиков налогов, скрывающихся от алиментов отцов и других криминальных личностей здесь полно. В суматохе часто не отличали, где врач, где убийца, где пострадавший. Доставалось, конечно, врачам, как физически неподготовленным. Часто они сами возвращались в больницу в весьма плачевном состоянии. А этот не побоялся, бежал сломя голову. Идиот какой-то.

– В таком виде только пациентов пугать, – буркнула я и показала на соседнюю дверь. – Спроси у администратора.

Волк отряхнулся, меняя ипостась, и мокрая шерсть полетела в мою сторону. Брезгливо смахнув шерстинки, я взглянула на отчаянного. С такими мышцами можно не бояться идти в клуб, даже можно успеть утащить кого-то до больницы.

– Ну да, Тамора, – произнес он и вышел.

Я проводила незнакомца взглядом и подошла к окну, открывающему вид на ночной Дохан. Пять часов. То время, когда ночь передает эстафету дню, когда ночные жители готовятся ко сну, а дневные начинают просыпаться. Еще какой-то час, и все сменится в этом мире. Взойдет солнце, окаменеют те горгульи, которые охраняли спокойствие этой ночью. Древние соборы выстоят, а никто из дневных жителей и не узнает, что где-то там, в ночной тьме падает на наши земли очередная голая девица.

Вытянувшись на диване около окна, я надела темные очки, которые подобрала еще в детстве, выходя с матерью на прогулки, прислонилась к щелке, открывающей вид на площадь, и стала ждать. Солнце появилось быстро и неожиданно. Один луч, следом второй, они пробегали по шелестящей листве, будто проверяли свою территорию. Убедившись, что чужаков нет, луч прыгнул на здание. Из укрытия было видно, как сладко потягивается Витард, начальник охраны, и замирает, лишь луч света касается его шкуры. Я наблюдала за этим много раз, прячась по подвалам и избегая прямого попадания. И каждый раз тот момент, когда шкура старого горгуля вздыбливается, сменяя шерсть на камень, меня завораживал.

– Не смотри так, а то захочется вытянуть лапу.

Я вскочила и зарычала. Не хватало, чтобы этот наглый волк снова подглядывал за мной.

– Расслабься, сестренка, нечего на нас нервы растрачивать.

В комнате стоял мой старший брат, а за ним входили остальные.

– Вы тоже сегодня не спите?

– Что, мы оставим нашу малышку одну перед днем казни?

Конечно, Исиф шутил. Этот наглый горгуль, всего на двадцать лет старше, а постоянно подшучивал, будто самый главный. Но от его слов шерсть встала дыбом.

– Ты что-то знаешь?

– Ага. – Братья собрались рядом с сестрой, как это всегда делали, сев в круг.

Я осталась в центре. Когда была маленькой, мне нравилось чувствовать защиту тринадцати старших горгулий. Именно она давала уверенность в том, что даже одна горгулья-женщина сможет изменить мир.

– Мелкая. – Ивль щелкнул меня по носу. – Как думаешь выкручиваться?

– От старого Бирма я слышал, что наша маленькая Тамора ввергнет Дохан в пучину войны, – хохотнул Гавль, забарабанив хвостом по полу, поднимая пыль в воздух. – Больше скажу, с твоим-то характером это будет полный апокалипсис.

Пылинки поднимались вверх, кружась и заворачиваясь, а потом плавно оседали вниз. Так обычно происходили ссоры с отцом. Он взвинчивался, а потом остывал, давая плавно сойти на нет нашим конфликтам. Гавль продолжал стучать хвостом, и пыль не хотела опускаться, снова и снова делая заворот и поднимаясь все выше. Я следила, как она поднимается и попадает в луч света. Пыль не становится камнем, она просто светится изнутри. Удивительно.

– Ты меня не слушаешь. – Ивль тоже щелкнул меня по носу. Я потерла лапой морду и оскалилась. – Отец сегодня постоянно совещается со Старейшинами. А после одного звонка ходит злой до горгульего пришествия.

Я потерла лапой ухо, вспоминая прошлую ночь.

– А я заметила, что он до безобразия спокоен. Будто уже что-то решил.

– Представляю Тамору в роли мученицы, изгнанной из Академии, в длинном балахоне до пят, отпевающей молитвы в соборе. Ей дают важное задание по спасению мира, но она путается в одежде, падает и все ломает. Сестренка, ты это сможешь, – хохотнул Ивль.

А вот мне было не до смеха. Надо мной сгущались тучи, а я даже не знала, откуда ждать подвоха.

– Раньше отец был согласен с тем, что женщина должна учиться, а теперь все чаще говорит про традиции послушания женщин и ответственность за нее мужа.

– Да мелкая боится серьезных отношений, – фыркнул Ивль.

Захотелось расцарапать ему морду.

– Любая горгулья боится отношений. Особенно серьезных. Это ж обязанности, ответственности и, в принципе, больше ничего.

Ивль захихикал, разбив круг. Защита крыльев рассыпалась. Вот же гаденыш! Нет, чтобы поддержать сестру, он еще издевается!

– Боится, боится, – не отставал Ивль, – вот выйдешь замуж, будешь степенной дамой, оденешь модную шляпку и будешь расхаживать по крышам с мужем.

Я хотела укусить его за хвост, но братец увернулся.

– Будешь заниматься степенным делом, – не унимался он, подхватив какую-то рваную панаму и водрузив себе на голову, – а потом научишься вышивать крестиком. Так же все порядочные леди делают?

Ивлю все-таки не удалось увернуться, и я смачно укусила его за хвост.

– Зря ты так. – Потер он кончик хвоста. – Вышивание успокаивает нервы. Тебе бы не помешало.

– Простите. – В проеме снова появился оборотень, и снова в волчьем обличье. – У вас не найдется веревки и мыла?

Все повернулись к нему в немом молчании.

– Перед операцией руки нужно вымыть и пациента связать, чтобы не сопротивлялся. – Тряхнул он отчаянно извивающимся телом, переброшенным через плечо.

Глава 3

Примета Ивля не подвела. Плечо продолжало чесаться в тот момент, когда отец вошел в комнату и объявил, что завтра назначено разбирательство по отчислению меня из Академии. Было видно, что он и сам не рад этому, но ничего в мою защиту не сказал. Хорошо еще, я за секунду до его появления успела влететь в окно.

Теперь же я стояла перед стенами Академии, которая была непривычно шумная в ночное время. Подняв голову, я приложила руку ко лбу, закрываясь от света луны: та сегодня была полной и светила неимоверно ярко. Мимо пролетел мотылек. Я сжала его в лапе. Белая пыльца рассыпалась по пальцам и разлетелась по ветру. Чихнула.

Паршивая аллергия. Вечно она не вовремя.

В тени раскидистого дерева я заметила красный магмобиль. Точно такой, как и был у декана. Вряд ли его вытащили из черной дыры, да и отец не стал бы возмещать его стоимость до вынесения решения суда. Точно нужно будет написать анонимную жалобу, пусть проверят, почему в лаборатории старые реактивы, а у декана каждую неделю новый магмобиль.

Я поправила полы летнего платья, взятого у людей – еще один повод пораздражать членов Совета – и взлетела вверх, впорхнув в чердачное окно. Совет Старейшин был в полном сборе. Для меня отвели самое перспективное место – низенький столик с еще более низким стулом. Будто из детского сада украли.

Я взглянула на отца. Тот сидел среди членов Совета.

Лицо тверже камня.