Сфумато

Марина спряталась за столом и была занята высвобождением ящиков. Складывала всё нужное. Ненужное выбрасывала. Она выползла из-под стола и подняла голову. Перед ней стоял Гриша.

– Марина, мне понравилась твоя статья. Ты молодец! Я даже не ожидал. И позавидовал. Я с тобой. На твоей стороне. Не теряй мой телефон. Звони в любое время.

– Спасибо, Гриша! Мне это сейчас очень важно. Если искренне радуешься за других, этот порыв обязательно возвращается, как отзвуки прекрасных нот, аккордов, музыки… Пусть через время, но вернутся. Как ЭХО.

Этот момент был так дорог Марине, и она залила Гришу взглядом благодарности.

«Гриша только ты, никогда ни о чём ни просил, а оказался таким настоящим. А кого-то Марина выручала и сидела с ребёнком, кому-то дала свою машину, а ей вернули с помятым крылом. Марина так и продала авто, потеряв на повреждении, но с друзей, как она тогда думала, не взяла ни копейки. А с ребёнком Риты Сивцевой бабушка Марины занималась английским и поставила сына Риты на хорошие рельсы, по которым он уверенно покатился под своды МГИМО. Ох, как же Рита заливалась соловьём, что она вечная должница. Но вот как раз от Риты Марина и ничего не ждала. Все знали, что она стучала на всех. Всевидящее ОКО издательства. Она всё видела, всё знала, ничего не пропускала. И при всей своей лакейской сущности всегда вела себя соответствующе достойно. Сегодня она тоже вместе со всеми подошла к Марине, что-то проурчала и уже через минуту, отвечая по телефону, любезно ворковала с кем-то, забыв о Марине. Рита никогда не допускала чьи-то проблемы дальше своей рубашки. Для Риты главное, чтобы её рубашка была плотная, без дыр и потёртостей».

Такси остановилась у её подъезда. Марина подошла к двери. Установила ключ в замочную скважину, но дверь не открывалась. Ключ заблокировался. Она дёрнула дверь и услышала шаги. Дверь открыли со стороны квартиры. На пороге стоял Стас.

– Стас, ну ты хотя бы предупредил!

– Да я только что зашёл.

– Ну а до «зашёл» нельзя было позвонить?

– Извини.

– И З В И Н И… – передразнила Марина. – Вот лишу тебя доверия, и будешь скакать у порога в ожидании хозяйки.

Марина разделась, прошла на кухню и села, как куль, который только что сбросили сверху. Ей не хотелось ни двигаться, ни разговаривать, ни быть «здесь и сейчас».

Стас дал ей время прийти в себя, а потом осторожно спросил:

– Марин, ну ты как? Не томи.

Хотя по виду и состоянию Марины было всё ясно. Но Стас хотел приостановить её погружение в депрессуху и стал выводить её из этого вопросами.

– Уволили, – тихо сказала Марина.

– Уволили? – переспросил Стас. – Да не волнуйся ты так, от этого ещё никто не умирал…

Марина подняла глаза:

– Как раз от ЭТОГО и умирают. От унижения, разочарования и непонимания. Умирают медленно и мучительно.

Стас понял, что эта дешёвая успокоительная шелухонь только навредила. И он начал снова и серьёзно:

– Марина! Это победа! Да! Да! Победа! Твоя статья протёрла залежавшуюся пыль и стряхнула нафталин с застарелости.

– Стас, мои близкие – друзья и коллеги, кому я доверяла, – даже не поддержали меня. Ни хвалы и ни хулы. Только Гриша единственный, кому я безмерно благодарна. А остальные ни словом, ни взглядом.

Марина смотрела на Стаса и говорила глазами: «Подай мне руку, подо мной лёд хрустнул».

Стас почувствовал себя спасителем и рассказал случай с его мамой:

– Когда моя мама работала в школе, отец ей привёз шубу из-за границы. Все учителя, как с тобой, «ни словом, ни взглядом». Сделали вид, будто она пришла в поношенном пальто. А мама не расстроилась. Она знала, что её норковая шуба – просто блеск. И на будущее усвоила, что это желчное молчание – самая высокая оценка самых завистливых недоброжелателей. Будут желчью захлёбываться, но ни за что не похвалят.

Марина смотрела на Стаса и отогревалась. Стас не хотел прерывать нить поддержки и продолжал:

– Зависть. Это низкое и коварное чувство. Но, к сожалению, каждый хоть раз, но испытал это чувство. И когда говорят: «Я никогда никому ни завидовал», – это неправда. Мы люди, не роботы. Только у кого-то более развиты низменные чувства, а у кого-то – возвышенные, человеческие. – Стас говорил тихо и проникновенно.

– Кто-то сказал: «Время всегда выжидает подходящий момент и срывает маски». Сегодня я в этом убедилась, – сказала Марина, доставая кофе из шкафа. – И мне так хочется завыть, как Шарик: «У-у-у-у! Гляньте на меня, я погибаю!»

– Кстати, а что ты будешь делать со своим Булгаковым? – спросил Стас.

– Я дополню статью подробностями. И в подробностях! Отражу более глубокие смыслы, и это уже будет не статья. Это будет книга.

– Ты надеешься на издание и востребованность?

– Я об этом вообще не думаю. Просто пишу. Хочу выплеснуть свой порыв мыслей и чувств на белые страницы.

Возникла пауза. Стас тоже журналист, много пишет. Но у него никогда не возникало порывов писать бесплатно, для души. Он считал это поражением. Если ты не интересен читателю, мозги дают сбой, и начинают западать клавиши. Стас писал исключительно за гонорары. Причём неплохо. В основном это были заказные статьи, поэтому денежные вознаграждения не заставляли себя ждать. И Стасу хватало на хлеб с маслом, а иногда даже с икрой.

– Ты удачлив, Стас, тебе судьба всегда и везде «соломку подстилает». Ты в рубашке родился, а может, даже в тулупе.

– «От каждого – по таланту, каждому – по судьбе», – процитировал Стас.

– Ух ты! Неожиданно! Это ты о себе? – спросила Марина.

– Да ну что ты. Это о Булгакове, ведь он был какое-то время в опале. Его перо заливало страницы пылающей лавой, а кому хотелось подставлять себя, чтобы превратиться в окаменевшую фигуру, как в последний день Помпеи.

– Булгаков – «совесть времени», честный, принципиальный и гениальный.

– Как он тебя взбудоражил… – Стас начал понимать проникновение Марины в глубину смыслов. Она расчистила себе пространство от ненужных вещей и утраченных иллюзий и восходила к своей вершине без притворства и искусственности. – А на вершине, возможно, образовалось жерло вулкана… И магма злопыхателей проглотит тебя вместе с твоим Булгаковым и пылинки не оставит… – вслух произнёс Стас.

– Я не поняла. Ты меня от чего ограждаешь? Не писать! Да я уже название придумала: «Гипофиз в галстуке». Или ты завидуешь? – спросила Марина с лёгкой издёвкой.

Стас поймал себя на том, что он действительно завидует Марине. «Как ей в голову пришло войти в такой творчески взрывной диалог с Булгаковым». Но вслух сказал:

– Да пиши, мало ли кому что в голову взбредёт.

– Ах! Вон даже как! Взбредёт… – Марина не до конца понимала соображения Стаса.

– Ну не придирайся… А почему «Гипофиз в галстуке»? – Стас стал высвобождаться от сказанного «взбредёт».

– Гипофиз на фоне зон слуха, зрения, движения, чувств, речи – как маленькая клякса. Эта клякса, как солнце нашей Вселенной. Что произойдёт, если не будет солнца? А солнце! Самая маленькая звезда среди желтых звёзд – «жёлтый карлик», и она единственная звезда, вокруг которой вращаются планеты, – сдержанно поясняла Марина.

– Почему среди жёлтых звёзд? А какие ещё есть? – не скрывая удивления, спросил Стас.

– Красные звёзды – гиганты-долгожители, живут триллионы лет, а желтые – до 10 миллиардов.

– Ну слава Богу! На наш век хватит. А откуда ты это всё знаешь?

Марина засмеялась.

– Ты что, шутишь? Это же азы астрономии. Так вот. Гипофиз превратил собаку в человека, вернее, в облик человеческий. И как пишет Булгаков: «Гипофиз – закрытая камера, определяющая человеческое данное лицо, облик человека». «Гипофиз в галстуке», потому что он не собачий, а человеческий. Нарядили в галстук, придавая образу человеческий облик. Преображенский превратил «милейшего пса» в «отвратительную человеческую мразь», вшив ему гипофиз Клима Чугункина – пьяницы и хама, имеющего две судимости.