Сфумато

Шариковы и Швондеры, находящиеся в формировании от низшего к высшему, застряли на своём пути. Но застряли не на пустом месте, а с полномочиями. Полномочия дали, а понимание-то за порогом оставили. Даже у «гипофиза» нет такой функции —передать осознанию импульс развития интеллекта. В романе Булгакова революционные настроения зависали в воздухе и смердели, как прогнившая с сердцевины картошка.

Марина оторвалась от компьютера и опять погрузилась в размышления:

«Прошло 100 лет. СТО ЛЕТ!!! Жадные и нечистоплотные потомки, залипшие в чиновничьих креслах, упираются. Они-то понимают, что мы самая богатая страна в мире по природным ресурсам. США и страны Европы, все, кто с помощью наших доморощенных предателей сильно удобрил потомков революции, и их столько расплодилось… Веками экономически насиловали нашу страну.

"Вчера котов душили, душили… Душили, душили…" – это с отчаянием изрекает Шариков как начальник очистки, куда его назначил Швондер. А позовёт наркомат Шарикова – побежит и забудет. Выполнит команду «ФАС» уже от наркома, а не от Швондера. Преображенского же он уже предал – стал упрекать, обворовывать и дерзить. Забыл Шариков о благодарности своему господину-спасителю.

В чиновничьи ряды из прослоек «низших» просочились беспринципные и напористые… Уж сто лет поддерживают революционную преданность и США, и Европе. И себе…»

Н А П О Р И С Т Ы Е!!! – на этом месте Марина рассмеялась. Смех был с нервинкой. «Ты хоть смейся, хоть плачь, а вруча?т тебе калач».

– То бишь, дырку от бублика. Не радостная перспектива.

А дырка от бублика образовалась от «напористых», которые сумели разгрести для себя пространство и пробраться к позициям значимых фигур.

Бац – бац! И в дамках!

История знает такие восхождения «лисьих хвостов».

Не хочется углубляться в тему предательского самодержавия. Это гнойник с вирусом мутации. Чистят, лечат, извлекают, а силы лжи и наживы сидят на дрожжевой базе и бурлят, дыбятся и произрастают.

Булгаков в своей повести «Собачье сердце» отображает кричащую разницу низших и высших прослоек общества, он вгрызается в суть происходящего и вытягивает изнанку наружу. Революция не знает, что дальше делать, и создаётся мощная бюрократическая паутина. Посему для подстраховки своих действий требуют всякие документы, к документам – бумажки, к бумажкам – писульки, к писулькам – писулечки, и далее по кругу…

Народ загоняют в беспросветные очереди, в пустую суету и хлопотливую трату времени. Где уж тут думать о хлебе насущном. Толпа, суматоха.

Но нашему поколению повезло! Мы живем во времена цифровых технологий. И не простаиваем в очередях, чувствуя себя маленькой букашкой, пытающей укусить слона. Мы, сидя у себя дома за компьютером и с чашечкой кофе, в тепле и уюте, заказываем загранпаспорта, водительские права, покупаем товары и услуги и получаем документы. А при потребности живых печатей созданы МФЦ.

И «запись день, выпись день, пропись день» из юморесок наших талантов канули навсегда! А как же эти запись, выпись, пропись дни были актуальны.

Булгаков – гений! Всё, что пережил народ, он разложил по смыслам и под смыслами. До запятых, точек, восклицательных знаков и… многоточий.

На этом Марина решила закончить статью. В понедельник с раннего утра она зашла в кабинет. Мутя ещё не появился. Марина положила статью на стол и вернулась на своё место.

Через час в издательстве «Орион» взорвался вулкан эмоций, и огнедышащая лава залила доныне спокойное и безмятежное пространство. Мутя выскочил из кабинета, как пронзённый шилом в зад. Волосы торчали во все стороны, будто лаком побрызгали, а причесать забыли. Глаза вылезли из орбит и на незримой движущейся пружине зависли в воздухе.

Работники замерли. Мутя подбежал к секретарю Зое, приказал распечатать Маринин «шедевр» и дать для прочтения коллегам. Потом подошёл к Марине и тихим хрипом произнёс: «Ко мне! Зайди!»

Для Марины реакция Мути была ожидаема. И она, собрав волю в кулак, точне,е не в кулак, а в фигу, зашла к шефу. Без всяких предисловий Мутя объявил:

– Или ты переписываешь статью, или подаёшь заявление по собственному.

– Вы хотя бы объясните! ЧТО вам не понравилось?

– Она ещё спрашивает! Ты зачем Булгакова опустила в лакмусовый раствор? (Лакмус – индикатор, определяет верный состав жидкости.) Да ещё спроецировала на наше время! Я об этом тебя просил? – весь дрожа, визжал Мутя.

Марина прикинулась «недопониманимающей» и удивлённо, с наивной преданностью спросила:

– Я что-то исказила? Или окрасила в желтизну, чем увлекаются продажные журналисты?

Мутя подскочил и завизжал, будто его режут.

– Заявление на стол! И можешь писать сказки. И не суйся туда, где ничего не понимаешь! Это у других писателей сказки искажённые, в которых «крючком за матку завоёвываешь мир…» и всё через х.. и через п…. Это вам нравится? Вот и целуйтесь со своими избранниками. Поверхностными популистами!

«Н-да… а я-то думала, что у шефа никогда гнев не поднимается выше копчика…» – подумала Марина и на рекомендацию «писать сказки» ответила:

– А сказки писать не просто. Сказка – это чистая история с правдивым и нравоучительным смыслом. В сказках правильная мораль и верная правда. И переписывать я ничего не буду, потому как не собираюсь торговать своими принципами.

Мутя медленно встал и открыл рот с выражением полной опрокинутости. Он не ожидал такой реакции от Марины. Дмитрий Геннадьевич был уверен, что она, как булгаковский Шарик, подожмёт хвост и перепишет статью.

Но Мутя ошибся. Это Шарик, когда ему было плохо, полз на животе и скулил: «О, мой властитель! Глянь на меня, я умираю!Рабская наша душа, подлая доля!»

Марина резко развернулась и вышла, хлопнув дверью, оставив Мутю с его мыслями:

«С Шариком неудачный пример. Он ведь когда очеловечился, стал упрекать своего спасителя: "…один в семи комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет…" Это синдром низшего формирования: «из пана пан – будет пан, а из хама пан – будет хам. Это про Шарикова и ему подобных. А Марина – думающая и принципиальная. Да и в таланте не откажешь, вон как всё вывернула до наготы».

Когда Марина вернулась на своё место, коллеги дочитывали её статью. В пространстве загуляли волны противоречий. Взгляды коллег выражали напряжение недосказанности. И на периферию ступали вопросы:

«Что это? Подтасовка удачного попадания в мишень? Взяла всем известного Булгакова и опрокинула смысл, затаённый автором. А почему же я до этого не догадался? Ведь всё очевидно! Прямо стежки белыми нитками, только с узелками. И какая-то Маринка разглядела эти узелки и выложила на плаху… Не побоялась…»

Первой проявилась Сима Кобылина, она всегда относилась к Марине со скрытой неприязнью. И сразу решила обозначить настроения. Сима узрела неординарный окрас изложенного. И позавидовала. А вдруг кто-то выразит восторг. Ей надо предупредить ликование. И, растягивая слова, она громко продекларировала:

– И понесём мы по России бред кобылы сивой…

Зависли ожидающе взгляды… Все смотрели на Марину и ждали. Какую карту вытащит она – козырную, и отыграет свою партию, – или нет.

Марина повернулась к Кобылиной. Её негодование после объяснений с Мути упиралось в гланды и нарушало ритмы взвешенности. Но она, сдерживая себя, как учитель, объясняющий несостоявшемуся ученику предмет, спокойно стала пояснять:

– Ну, во-первых, Сима, только в бреду можно услышать чистую правду. Ну а насчёт «сивой кобылы» можно поспорить…

По рабочим местам коллег побежал смешок. Всем стало ясно, как созвучна «сивая кобыла» с фамилией Симы Кобылиной. Сима встала и с гневной ухмылкой выплеснула на Марину сгусток, скопившийся желчи:

– Вот когда тебя начнут размазывать, а потом соскребать, разнося в пух и прах, тогда мы с тобой поиграем в гольф на интеллектуальном поле и посмотрим, чей мяч попадёт в лунку.

В помещении затаилась предательская тишь, как перед оглашением завещания, когда всех мучает одна мысль: что перепадёт мне? И кому достанется больше?

– Да не раздувай ты так щёки, Сима. Меня уже разнесли в пух и прах, подмели и вымели. Я подала заявление по собственному желанию, – сказала Марина и стала собирать свои вещи.

«Завещание» оглашено. Никто ничего не потерял. Наоборот – приобрели! Потенциальную конкурентку убрали с дороги, как кочку, мешающую под ногами.

Всем хорошо. Марине плохо. А когда плохо кому-то, это вызывает выдох облегчения: «Хорошо, что не мне, не со мной и не я на этом месте…»

Атмосфера оживилась. Волны напряжения стали рассеиваться. Коллеги подходили к Марине и навешивали на её трафаретные фразы, типа: «Поговори с Мутей; не руби с плеча, да не переживай ты так сильно; всё перемелется – мука будет…» Уценённый мусор сочувствия.

Сочувствовать легко, даже злодей с удовольствием примерит на себя этот легковесный макинтош.

Марина всё понимала, ведь никто не выразил никого отклика по написанной ею статье. И она делала вид, что верит сочувствию сослуживцев, – сочувствовать всегда легче.

Истинность отношений проявляется в радости. Эти проявления могут быть искренними в семье. Без кривизны радуются за детей, за родителей, за очень близких. А в остальном – даже если всё в шоколаде, удовольствие приносят неудачи других. Жаль. Но это так.