Дети Белой Богини

– Маша! Маша, ты здесь? Я пришел за тобой!

– Она здесь была, – начала объяснять теща, – но недолго.

– Вот как? И куда она ушла?

– Сказала, что на рынок.

– Ах, да! Сегодня же суббота! Но на рынок мы ходим вместе!

– Саша, я не знаю, что там у вас произошло, но…

– Хватит вам врать, Капитолина Григорьевна! Где моя жена? Где? Отвечайте! Вы знаете, я по лицу вижу!

– Маша звонила… – испуганно забормотала она, – но я…

– Кому?

– Не хочешь ли ты сказать, что я подслушивала? – обиделась теща.

– Не хочу ли я сказать?! Да я это знаю! Вы до сих пор считаете ее маленькой! У вас в квартире параллельный телефон! Вы и в детстве ее подслушивали, и сейчас подслушиваете! Все интриги против меня плетете!

– Саша! Машенька говорила, что ты болен, но…

– Кому она звонила?!

– Она называла его «Герман Георгиевич». Я думаю, что…

Не дослушав, он выскочил из квартиры. Маша звонила Герману! Так и есть! Что между ними? Между женой и бывшим другом? Он так и подумал о Германе – бывший друг. Из-за Маши. Значит, мужу она в интимной близости отказывает, ищет отговорки, бережет себя для любовника. Вот в чем причина, а вовсе не в его болезни! А как она смотрела на Германа там, в больнице! Неужели же думают, что он, Зява, слепой? Глухой – да, но не слепой!

Ревность накрыла с головой, словно морская волна. Захлебнулся жгучей обидой. На улице хотел было поймать такси, чтобы побыстрее добраться до Долины Бедных, но вспомнил, что не взял деньги. Пришлось идти пешком. Они сговорись против него. Маша и Герман. Жена и друг. Встречаются тайно, занимаются любовью. И плетут интриги. Неужели же хотят упрятать его в сумасшедший дом? Для того и рисунки воруют. Не выйдет! Не будут они вместе!

…Калитка была не заперта, но входная дверь закрыта на ключ изнутри. Завьялов барабанил в нее кулаками, крича при этом:

– Открой, я знаю, что она здесь! Открой!

Наконец дверь распахнулась, на пороге появился Герман. Босой, рубашка не заправлена в джинсы, застегнута только на две пуговицы. Видно было, что одевался он наспех. Поежившись от хлынувшего в распахнутую дверь холода, Горанин растерянно спросил:

– Что случилось?

– У тебя моя жена! Вот что случилось! Где она?! Ах, у тебя в постели? А ну-ка, пусти!

И с неизвестно откуда взявшейся силой Завьялов отпихнул Германа и кинулся к лестнице, ведущей на второй этаж. Он знал, где находится спальня. Она там. Маша.

Маша-а-а-а!!!

– Сашка! Ты с ума сошел! Мать твою! – кричал Герман, бросившись следом.

Но он оказался проворнее. Взлетел по лестнице и рывком распахнул дверь спальни. И тут Горанин, догнав, схватил его за плечо, дернул резко. Завьялов успел разглядеть в постели перепуганную блондинку. Бледную, худосочную, чем-то похожую на Машу. Но не Машу. Увидев его, блондинка испуганно вскрикнула и натянула одеяло до самого носа. Разглядеть, что из одежды на ней ничего нет, он все-таки успел.

– Извините, – пробормотал Александр, и в следующую секунду Горанин захлопнул дверь и потащил его обратно к лестнице, ругаясь:

– У тебя крыша поехала! Псих! Убил бы тебя! Псих ненормальный!

Уже в самом низу, на первой ступеньке лестницы, Завьялов неожиданно для себя резко развернулся и ударил Герману по уху. От души, с наслаждением. Тот растерялся. Потер щеку и растеряно спросил:

– Зява, да ты что?!

– Где Машка?! Где?!

– Ну, ты даешь! Вот уж не думал, что ты такой ревнивый! Пойдем поговорим. Давай, двигай вперед.

Горанин слегка подтолкнул его в спину. Только потом сообразил: друг Герман не дал сдачи. Значит, чувствует себя виноватым. Маша здесь была. Но ничего! Он их выведет на чистую воду! Тяжело дыша, направился на кухню. Если в постели у Германа юная блондинка, значит, Маши здесь нет, и нет смысла обыскивать дом.

– Ты только это… никому. Что застукал у меня мэрову дочку, – попросил Герман, заходя следом за ним на кухню.

– Так это дочь мэра?!

– А ты ее не узнал?

– Без одежды трудно. Она ведь вся такая… Модная, – сказал, почти уже успокоившись. Волна отхлынула.

– Ну, ты даешь! Такую девушку и не узнать!

– Главное ее украшение – это папа. Благодаря ему в первых красавицах ходит, а без него она такая же, как все. Не лучше и не хуже. А может, и хуже, – добавил назло Герману за то, что тот не лучшим образом отозвался когда-то о внешности Маши.

– Но-но! Ты смотри, при Веронике это не скажи! Правдолюбец! И о сегодняшнем – молчок. Я тебя попросил. Отец еще не знает, что она вернулась.

– Как это не знает? Что, с поезда прямо к тебе?

– Она по телефону сказала отцу, что приедет вечерним. А приехала утренним. Взяла на вокзале такси – и прямиком сюда.

– А зачем такие тайны?

– Да ты присядь. Присядь.

Александр тяжело опустился на табурет:

– Водички бы попить.

– А может, водочки?

– Я теперь не пью. Мне нельзя.

– Ну тогда я тебе клюквенного морса налью. Хочешь морса?

И Герман полез в холодильник. Жил он один, но в двухэтажном коттедже всегда было чисто и уютно. И клюквенный морс в холодильнике имелся всегда. А ведь его еще надо приготовить! Не Герман же этим занимается? И уж конечно не мэрова дочка. Родители Германа, жившие раньше на Фабрике, выйдя на пенсию, продали квартиру и уехали в родную деревню. Деньги отдали единственному сыну. Остаться рядом не захотели. Деревня, откуда оба были родом, находилась километрах в сорока от N. Мать наведывалась к Герману редко и поддерживать идеальный порядок в этом доме, естественно, не могла. Впервые задумался: кто она, женщина, о которой Герман иногда говорит с такой грустью и нежностью? На которой не женится, но и от услуг ее не отказывается? Вот уже долгие годы ее присутствие чувствуется везде. Еще одна тайна. И сколько же их еще в жизни Германа?

Морс оказался очень холодным. И приятным на вкус. Собранная в этом году клюква созрела еще не вся, и чтобы приготовить напиток, надо было тщательно перебирать ягоды. Какие на морс и варенье, какие в лежку. Кто-то же этим занимается. Для Германа.