Пока идут старинные часы

– Из бравенского университета, – он сама доброжелательность. – Научный сотрудник… младший. А вы?

– Я… б-библиотекарь, – потом зачем-то добавляю: – В б-библиотеке. Еще п-переводчик немного.

На его лице неподдельное удивление:

– Библиотеки? Их еще не закрыли? И что в эпоху «Гугла» люди туда ходят?

– Ходят, – странный вопрос от странного научного сотрудника, вот кому полагается не вылезать из читальни. Или там, в Бравенске, все по-другому?

– Зачем? У них дома интернета нет? – интересуется Тканев.

– Есть… наверное, – никогда не задумывалась над этим раньше. – Но общение…

– Зум с гуглмитом в помощь!

– Это же другое!

Тканев и вправду не понимает или издевается? При виде его открытой улыбки склоняюсь к первому.

– Конференции, выставки, круглые столы, клубы по интересам, встречи с писателями и режиссерами. Кружки для лингвистов и блогеров. Арт-кафе. Что еще? Да, приходят за редкими изданиями, не все же в сети есть, – перевожу дух и поздравляю саму себя: ни одной запинки.

– У вас там и поесть можно? В арт-кафе? И что подают? Кушанья из «Мертвых душ»? Напитки из «Дубровского»?

– Н-нет. Это место встреч талантливых людей и их поклонников.

– Фанатов, значит. И нескучно? – внезапно спрашивает он.

– Что, простите?

– Все время с книжками – нескучно?

– М-мне? Нет. Как же скучно, когда… – тут я прикусываю язык, вспоминая мамины напутствия. – Ваша жизнь тоже связана с книгами.

– Ну да, ну да. Связался, – Максим отворачивается, с безмерным энтузиазмом стучит по клавиатуре, словно намекая, что больше вести разговоры он не расположен. Не очень-то и хочется. Минут через пятнадцать он стремительно выходит из комнаты, взъерошив пятерней свои космы.

Наконец-то одна. Осторожно, еле дыша, перелистываю окаменевшие дневниковые страницы с запахом горького миндаля и яблочных семечек. В архиве не особенно заботились о сохранности исторического документа. Обложка из твердого картона, обтянутого велюром, почти не пострадала, а вот страницы местами пожелтели, чернила растеклись.

Разворачиваю тетрадь корешком к свету, ищу нумерацию или пометы… О боже! Дневник выскальзывает и ударяется об пол, дряхлая обложка отлетает от блока страниц, – да меня выгонят поганой метлой из музея за порчу ценного имущества. В голове шумит мамино «А я говорила!» Зажмуриваю глаза, только не это, пусть это будет всего лишь страшным сном.

Первое, что вижу сквозь приоткрытые веки, – миниатюрный ключ. Серебряный, изящный, с вензелями. Прикреплен к корешку на проволоке! Возможно, поганая метла в ход сегодня и не пойдет, благодаря моей косорукости обнаружился тайник. Вскакиваю, чтобы нестись на всех порах к Александру Лаврентьевичу с неожиданной находкой, но больно вещичка занимательная на моей ладони. Где замочек от ключика? Кто придумал такое хранилище? И зачем? Присваивать чужое – плохо, но я и не присваиваю, а оставляю у себя на время, пока не найду замок. По датам все дневниковые записи сделаны во время проживания Уварова в поместье, а не в городском доме, значит, и искать разгадку нужно где-то здесь. Ключик ныряет в кармашек моих джинсов. Скоропалительная реставрация переплета заканчивается как нельзя вовремя: в проеме двери показывается вихрастая голова младшего научного сотрудника:

– Мила, время ужина. Пойдемте, я вам покажу изумительное место – столовую. Анна Никитична готовит отменно. Это мое любимейшее место в усадьбе. Кроме уваровской библиотеки, разумеется.

Он захлопывает ноутбук, берет со стола телефон – старенькую кнопочную Нокию с сильно исцарапанным дисплеем. Моя бабушка избавилась от подобного пять лет назад, заявив, что такому раритету место в музее.

Мне звонит мама и с ходу атакует вопросами:

– Люсенька, как ты там? Устроилась? Почему не звонишь? У тебя все хорошо?

– Хорошо, – мямлю я.

– А публика как? Есть кто приличный? Ну ты понимаешь, в каком смысле, – она заговорщицки понижает голос.

– Есть, – разглядываю широкую спину Тканева, пока он возится с дверным замком. Маму надо срочно успокоить, а младший научный сотрудник разве может быть неприличным в каком-нибудь смысле?

– Да ты что?! Не женат? Дети есть? Симпатичный? Зовут как?.. – маму я не успокоила, а, наоборот, воодушевила.

– М-мам, – удается на одном дыхании остановить ее бесконечный поток вопросов.

– Все-все, золотце, поняла. Он где-то рядом. Платьишко с розочками надень, бежевенькое такое, ты в нем миленькая. Я тебе в сумку его положила. Погладь сперва. Есть где погладить? Там оборочку отпарить нужно. Только умоляю – не сожги!

Пока я убираю телефон, Тканев в нетерпении перекатывается с пятки на носок, спрятав руки в карманы.

– Мила, что же вы стоите, смелее! Идемте! Все вкусное съедят. Анна Никитична обещала мясо «По-уваровски» приготовить! Вы когда-нибудь пробовали?

Я нервно сглатываю, не от разыгравшегося внезапно аппетита, а от подкатывающей паники. Сейчас мне не до изысканного блюда, приготовленного по рецепту столетней давности. Через несколько минут я окажусь в обществе незнакомых людей, и мне придется с ними общаться. «Мы тут, Людмила Андреевна, придерживаемся отчасти традиций: на обед и ужин гости усадьбы собираются вместе за общим столом, обменяться идеями, обсудить насущные вопросы, – об этом правиле поведал мне хранитель при знакомстве».

Внезапно вспоминается конференция по творчеству Уварова, с которой я позорно сбежала, как только ладони коснулся холодный микрофон и сотня зрителей в ожидании выступления уставилась на меня.

Глава 4

Столовая, расположенная в этом же флигеле, безликая, как и мой рабочий кабинет. Большой обеденный стол по центру, металлические стулья с сиденьями из коричневого кожзама, картины с неизменным изображением осенней усадьбы на стенах. И незнакомые люди. Медленно выдыхаю, осматриваюсь.

Франтоватого вида молодой человек – лысая голова, изящная бородка, льняной пиджак и небесного цвета рубашка – оживленно что-то рассказывает блондинистой девушке. Ее аккуратненький носик и подведенные черным глаза наводят на мысль о кошачьих. Леопардовая блузка еще больше усилила бы сходство, но на ней кумачовое платье с глубоким декольте, в недра которого то и дело погружается взгляд франта. Рядом с Александром Лаврентьевичем брюнетка с короткой стрижкой, косая челка, как штора, скрывает реакцию на наше появление. Поодаль от всех тучный мужчина, его лицо мне знакомо. Писатель-краевед Бондаренко Сергей – лысина в полголовы, близко посаженные глаза, излишний вес и оттопыренная рубашка на выпирающем животе.

Чистые приборы на столе и пустые стулья намекают, что на ужин собрались еще не все гости. Сколько же их? – ладони становятся влажными. Вот он, мой вязкий кошмар, в котором я растворюсь без остатка через несколько минут: замкнутое пространство, изучающие взгляды незнакомцев, хищные улыбки-оскалы.

– Здд… – воздух заканчивается в легких разом, звук дребезжит на губах, отказываясь срываться простым приветствием.

В спину мягко, но настойчиво пихают, оттесняют к центру комнаты. Тканев упорно пробирается к накрытому столу с дурманящими запахами, а тут я застыла каменным изваянием у входа, мешаюсь на его пути.

– Добрый вечер, почтенная публика! – громогласный младший научный сотрудник сразу останавливает все застольные разговоры и обращает внимание на нас. Я чувствую себя бабочкой, которую энтомологи нашпиливают на иголку и внимательно изучают как невиданную особь.

Александр Лаврентьевич галантно отодвигает свободный стул, приглашая меня к столу. А вот Тканев не дожидается приглашения и плюхается рядом. Вытягивает столовую салфетку и, сложив ее треугольником, повязывает себе на шею на манер детского слюнявчика, не смущаясь реакции окружающих. Подцепляет пальцами огурчик из салатника, с аппетитом хрустит, удовлетворенно кивает и накидывает пару ложек салата себе в тарелку. Потом облизывает ложку и тянется ей к сочному мясу с черносливом. Блондинка театрально закатывает глаза, франт кривится в усмешке. Брюнетка прячет улыбку, вытирая губы бумажной салфеткой.

Меня представляют. Киваю и улыбаюсь, улыбаюсь и киваю – по части китайского болванчика у меня солидный опыт. Франт – Олег Авдеев, без пяти минут доктор филологических наук. Блондинка Анжела Соколовская – специалист пресс-службы областной администрации. Поглядывает на всех свысока и лишь для Авдеева делает исключение, невзначай касаясь наманикюренными пальчиками рукава его льняного пиджака. Шармы-подвески на ее браслете одобрительно позвякивают. Миниатюрная брюнетка с каре – Елена Лерх, журналист, автор литературной колонки в местной газете. В основном она отмалчивается, как и я. С румяного лица краеведа Сергея Вениаминовича Бондаренко не сходит приветливая улыбка. Тканев накидывается на еду. Анна Никитична то и дело отлучается на кухню за новыми блюдами, успевая следить, чтобы наши тарелки не пустовали.

Общая беседа течет размеренно, просто и ни о чем, как это обычно бывает в компании малознакомых людей: о теплой погоде, типичной для этого месяца, предстоящей выставке, экспонатах музея. В окно заглядывает куст сирени, легкий ветерок покачивает махровые белые кисти… Такая же сирень над садовым столом живет в моих детских воспоминаниях. Бабушкина дача еще не продана за ненадобностью, папа растапливает дровяной самовар, без сноровки выходит не очень-то быстро, я уплетаю ванильные плюшки, а мама беззаботно смеется над нами… В мои ностальгические видения бесцеремонно врывается голос Тканева. После утоления физиологического голода он жаждет пищи духовной:

– Сказки Уварова, скажу я вам, – уникальнейшая вещь! Это жемчужины нашей словесности! Преинтереснейший факт: богатство в сказках не имеет ценности. Богатый никогда или почти никогда не бывает добрым и порядочным. Богатство случайно приходит, случайно уходит. Такое средство проверки человека.

– Я бы не отказался от такой проверки, знать бы, где уваровские изумруды спрятаны, – хмыкает Олег Авдеев.

Слова Авдеева напоминают давнюю историю о бесподобных изумрудах Уварова, бесследно исчезнувших в кроваво-красные времена: революция добралась до этого тихого уголка и никого не пощадила. При упоминании изумрудов заскучавшая Анжела заметно оживляется:

– Олееег, – ее полные губы вытягиваются в трубочку. – Что за изумруды?

Она склоняется к без пяти минут доктору, кажется, что содержимое ее декольте сейчас непременно выкатится на всеобщее обозрение.